«Сага о Ньяле» была записана в Исландии приблизительно через сто лет после битвы; ирландские анналы основаны, по крайней мере частично, на рассказах современников. Оба эти источника совершенно независимы друг от друга, и оба не только согласуются между собой в главных пунктах, но и восполняют друг друга. Кто такие были Бродир и Сигтрюгг, мы узнаем лишь из ирландских анналов. Сигурд Лаудриссон фигурирует здесь под именем Зихфрита, сына Лодера, ибо Зихфрит есть правильная англосаксонская форма древнескандинавского имени Сигурд, а скандинавские имена встречаются в Ирландии — как на монетах, так и в анналах — большей частью не в древнескандинавской, а в англосаксонской форме. Имена вассальных военачальников Бриана в «Саге о Ньяле» переделаны на скандинавский лад; одно из этих имен, Ульв Хрэда, даже целиком древнескандинавское, но было бы рискованно делать отсюда вывод, — как поступают некоторые, — что и Бриан в своем войске имел норманнов. Оспак, а также Кертьяльвад, по-видимому, кельтские имена; последнее из них, возможно, искаженная форма имени Тойрдальбах, встречающегося в «Анналах четырех магистров». В отношении даты — одни называют первую пятницу после вербного воскресенья, другие страстную пятницу — источники полностью сходятся, равно как и в отношении места битвы; хотя в «Саге о Ньяле» и назван Кантарабург (иначе говоря, Кентербери)[448], однако там прямо указывается, что битва произошла у самых ворот Дублина. Ход битвы точнее всего описан у «Четырех магистров»: норманны из Клонтарфской равнины, где они атаковали войско Бриана, были отброшены к Дублину через маленькую речку Толку, протекающую около самого города с северной стороны. О том, что Бродир убил короля Бриана, знают оба источника, но более подробные сведения сообщает только скандинавский источник.

Принимая во внимание варварство той эпохи, следует сказать, что наши сведения об этой битве достаточно обстоятельны и достоверны; немного найдется сражений в XI веке, о которых мы имели бы такие определенные и совпадающие свидетельства обеих враждебных сторон. Это не помешало г-ну профессору Голдуину Смиту изображать ее не иначе, как «призрачным (shadowy) конфликтом» (в указанном сочинении, стр. 48). Поистине, в голове г-на профессора самые осязаемые факты весьма часто приобретают «призрачный» характер.

После клонтарфского поражения разбойничьи набеги норманнов становятся более редкими и менее опасными; дублинские норманны вскоре оказались под властью соседних ирландских вождей и во втором или третьем поколении слились с коренными жителями. В качестве единственного возмещения за все произведенные ими опустошения скандинавы оставили ирландцам три — четыре города и зачатки занимавшегося торговлей городского населения.

Чем дальше мы уходим в глубь истории, тем больше стираются признаки отличия между народами одного и того же происхождения. Это объясняется, с одной стороны, природой самих источников, которые, когда имеешь дело с глубокой древностью, становятся все более скудными и охватывают лишь самое существенное, но с другой стороны, это обусловлено и развитием самих народов. Отдельные ответвления одного племени тем ближе стояли друг к другу и обладали тем большим сходством, чем меньше они были удалены от своего первоначального корня. Якоб Гримм с полным правом всегда рассматривал как одинаково ценные источники для изучения немецкого национального характера, немецких обычаев и правовых отношений все свидетельства, начиная от римских историков, описавших поход кимвров[449], кончая Адамом Бременским и Саксоном Грамматиком, все литературные памятники от «Беовульфа» и «Песни о Хильдебранде» вплоть до «Эдды»[450] и древних саг, все сборники законов от Leges barbarorum[451] до стародатских и старошведских законов и записей германского обычного права. Та или иная специфическая особенность может иметь лишь местное значение, но то характерное, что она отражает, одинаково присуще всему племени, и чем древнее источники, тем больше исчезают эти местные различия.

Если жители Скандинавии и Германии в VII и VIII веках меньше отличались друг от друга, чем в настоящее время, то подобно этому между кельтами Ирландии и кельтами Галлии первоначально должно было быть больше сходства, чем между современными ирландцами и французами. Нам не следует поэтому удивляться, что в принадлежавшем Цезарю описании галлов встречается множество таких черт, которые Гиральд двенадцать столетий спустя вновь обнаруживает у ирландцев и которые мы поныне находим в национальном характере ирландцев, несмотря на всю примесь германской крови… [452]

Ф. ЭНГЕЛЬС

ИЗ ФРАГМЕНТОВ К РАБОТЕ «ИСТОРИЯ ИРЛАНДИИ»

Англичане сумели примирить со своим господством народы, принадлежавшие к самым различным расам. Жители Уэльса, которые так строго придерживаются своей национальности и языка, совершенно срослись с британским королевством. Шотландские кельты, несмотря на свой мятежный дух, до 1745 г.[453], несмотря на то, что с тех пор их подвергли почти полному истреблению сначала правительство, а затем их собственная аристократия, — и не думают о восстании. Французы Нормандских островов даже в период великой французской революции яростно сражались против Франции. И даже проданные Данией Англии гельго-ландские фризы[454] довольны своей участью, и много времени должно было пройти, прежде чем лавры Садовы и завоевания Северогерманского союза исторгли из их груди мучительный крик об объединении с «великим отечеством». Только с ирландцами англичане не справились. Виною тому огромная гибкость ирландской расы. После свирепейшего подавления, после каждой попытки истребления ирландцы, спустя короткий срок, снова поднимались с еще большей силой, чем когда-либо прежде; они словно черпали свою главную силу в чужеземном гарнизоне, который сажали им на шею для их угнетения. Во втором, а часто и в первом поколении, чужеземцы превращались в больших ирландцев, чем сами ирландцы (Hiber-niores ipsis Hibernis), а последние — чем больше усваивали английский язык и забывали свой собственный, тем больше становились ирландцами.

Буржуазия все превращает в товар, а, следовательно, также и историю. В силу самой ее природы, в силу условий ее существования ей свойственно фальсифицировать всякий товар: фальсифицировала она также и историю. Ведь лучше всего оплачивается то историческое сочинение, в котором фальсификация истории наиболее соответствует интересам буржуазии. Свидетельство этому — Маколей, который потому-то и является недосягаемым идеалом для менее ловкого Голдуина Смита; его лживые выдумки предназначались именно для этой цели.

Убийства на почве аграрных волнений в Ирландии не могут быть прекращены по той причине и до тех пор, пока они являются единственным действенным средством против истребления народа лендлордами. Это помогает, и потому они продолжаются и будут продолжаться вопреки всем репрессивным законам. В количественном отношении они колеблются, как и все социальные явления, и при известных обстоятельствах могут принять даже характер эпидемии, когда они вызываются даже весьма незначительным поводом. Эпидемию еще можно преодолеть, но не самый недуг.

Написано Ф. Энгельсом в мае — первой половине июля 1870 г.

Впервые опубликовано на русском языке в «Архиве Маркса и Энгельса», т. X, 1948 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого