Но Фальстаф-Фогт — и в этом вся соль — все еще не верит тому, что сам французский министр Тувенель поведал официально уже месяц назад и что знает вся Европа, — именно, что уступка Савойи и Ниццы была обусловлена еще в августе 1858 г. в Пломбьере как цена французского вмешательства против Австрии. Скорее, его «роковой человек» только теперь, под влиянием попов и против собственной воли, попал в объятия шовинизма и насильственно был вынужден захватить нейтрализованную область.

«Очевидно», — лепечет в замешательстве наш апологет, — «очевидно в руководящих кругах искали противовеса против все растущего клерикального движения и решили, что нашли его в так называемом шовинизме, — в глупейшем национализме, который ничего не признает, кроме захвата какого-нибудь клочка (!) земли».

После того как Фогт, опьяненный испарениями плон-плоновской кухни, обнаружил такое мужество в бильском «Коммивояжере», он, вскоре по возвращении из Парижа, стал в том же органе рассказывать басни об абсолютных симпатиях жителей Ниццы к французам; из-за этого у него произошло неприятное столкновение с Веджецци-Рускалла, одним из главных руководителей итальянского Национального союза и автором брошюры «Национальность Ниццы»[533], А когда этот же герой, разыгрывавший за столом Плон-Плона роль Винкельрида, выступил в Национальном совете в Берне, то воинственные трубные звуки превратились в дипломатическое насвистывание на флейте, рекомендовавшее спокойное продолжение переговоров с императором, всегда симпатизировавшим Швейцарии, и особенно настоятельно предостерегавшее от союза с Востоком. Президент Союза Фрей-Эрозе сделал кое-какие странные намеки по адресу Фогта, который, с другой стороны, с удовлетворением узнал, что газета «Nouvelliste Vaudois» похвалила его речь. «Nouvelliste Vaudois» — орган гг. Бланшне, Деларажаза и других ваадтских магнатов, одним словом — орган швейцарской Западной железной дороги, подобно тому как «Neue Zurcher Zeitung» — орган цюрихского бонапартизма и Северо-Восточной железной дороги[534]. Для характеристики патронов «Nou-velliste Vaudois» достаточно указать, что в связи с известным спором об Оронской железной дороге пятеро ваадтских правительственных советников неоднократно и безнаказанно обвинялись печатью противной стороны в том, что каждый из них получил в подарок от парижского «Credit Mobilier»[535] — главного акционера швейцарской Западной железной дороги — по 10000 франков акциями (по 20 акций).

Через несколько дней после того, как Фогт, в сопровождении Клапки, поехал к Эгерии Пале-Рояля, Джемс Фази, в сопровождении Джона Перье, поехал к сфинксу из Тюильри. Как известно, Луи Бонапарту нравится роль сфинкса, и он оплачивает своих собственных Эдипов, подобно тому как прежние короли Франции оплачивали своих придворных шутов. В Тюильри Фази бросился между Швейцарией и сфинксом. Джон Перье, как сказано, был его спутником. Этот Джон — тень своего Джемса; он делает все, чего тот хочет, и ничего не делает, чего тот не хочет; он живет им и для него; он стал благодаря ему членом женевского Большого совета; он устраивает все празднества и приготовляет все тосты для него, он его Лепорелло и его Фиален. Оба вернулись в Женеву ни с чем, поскольку дело шло об интересах Швейцарии, и с огромным успехом, поскольку дело шло об угрожавшей положению Фа-зи опасности. Фази в своих публичных выступлениях гневно заявлял, что теперь у него пелена упала с глаз и что впредь он будет так же ненавидеть Луи Бонапарта, как до сих пор любил его. Странно выглядит эта девятилетняя любовь республиканца Фази к убийце двух республик! Фази разыгрывал роль обманутого патриота с такой виртуозностью, что вся Женева была охвачена фазиевским энтузиазмом, и потеря фазиевских иллюзий стала ощущаться чуть ли не более болезненно, чем потеря нейтрализованных провинций. Даже Теодор де Соссюр, многолетний противник Фази, глава оппозиционной аристократической партии, признал, что невозможно больше сомневаться в швейцарском патриотизме Джемса Фази.

Сопровождаемый столь заслуженными народными овациями, женевский тиран поспешил отправиться в Берн в Национальный совет. Вскоре после отъезда Фази его наперсник, его парижский спутник, словом — его собственный Джон Перье, предпринял своеобразный поход аргонавтов. Банда женевских пьяниц (так, по крайней мере, назвала их лондонская газета «Times»), набранных из общества «fruitiers» {«сыроваров». Ред.}, демократической лейб-гвардии Фази, отплыла под начальством Перье без оружия в Тонон, чтобы в этом пункте нейтрализованной области провести антифранцузскую демонстрацию. В чем состояла или должна была состоять эта демонстрация, должны ли были аргонавты добыть золотую шкуру или расстаться с собственной шкурой, — этого не может до сих пор сказать никто, так как никакой Орфей не сопровождал похода аргонавтов Перье и никакой Аполлоний не воспел его. Дело шло, по-видимому, о своего рода символическом захвате нейтрализованной области Швейцарией, представленной Джоном, Перье и его бандой. Действительной же Швейцарии достались лишь бесконечные хлопоты с дипломатическими извинениями, заверениями в лояльности и изъявлениями негодования по поводу символического захвата Джоном Перье Тонона, так что Луи Бонапарт и впрямь показался даже великодушным, когда ограничился только фактическим захватом Тонона и прочей нейтрализованной области.

Джон Перье, в карманах которого оказалось несколько тысяч франков, был арестован в Женеве. По оговору Перье был арестован также государственный вице-канцлер и редактор «Revue de Geneve» Дюкоммён, молодой человек без собственных средств, зависящий на обоих выше названных постах от президента Государственного совета и хозяина «Revue», Джемса Фази. Он сознался, что дал Перье деньги, позаимствовав их из кассы, предназначавшейся для создания добровольческого корпуса, — кассы, существование которой оставалось до того неизвестным женевским радикалам. Судебное следствие закончилось освобождением сперва Дюкоммёна, потом Перье.

24 марта Ницца и Савойя вместе с нейтрализованной областью были официально уступлены Виктором-Эммануилом Бонапарту. 29–30 марта Джон Перье, вернувшийся вместе с Фази из Парижа в Женеву, предпринял свой поход аргонавтов, эту шутовскую демонстрацию, которая как раз в решительный момент помешала всякой серьезной демонстрации. Джемс Фази уверял в Берне, что «он ровно ничего не знает о случившемся». В бывшей нейтральной области Лети хвалился, что если бы швейцарцы действительно произвели здесь нападение, то его император тотчас же занял бы Женеву тремя дивизиями. Наконец, Фогт совсем не был посвящен в тайну похода аргонавтов, так как за несколько дней до него он в целях профилактики донес женевской полиции — но пустив ее по ложному следу — о затеваемом из Женевы столкновении на границе Савойи. Об этом у меня имеется письмо живущего в Женеве эмигранта, бывшего прежде приятелем Фогта, к живущему в Лондоне эмигранту. Там, между прочим, сказано:

«Фогт распространял слухи, будто я беспрестанно курсирую между Западной Швейцарией и Савойей с целью вызвать революцию во вред Швейцарии и к выгоде враждебных Швейцарии держав. Это было всего за несколько дней до предприятия Перье, о котором Фогт наверняка знал, я же — так же мало, как Вы. Он, очевидно, пытался навести на мой след, чтобы меня погубить. По счастью, он донес на меня также и директору полиции Дюи, который вызвал меня и был немало поражен, когда я, при первом же вопросе, со смехом прервал его: «Ага! Известно, фогтовская интрига!» Он попросил более подробных сведений о моих отношениях с Фогтом. Мои показания были одновременно поддержаны одним правительственным секретарем, членом «Гельвеции», который на следующий день поехал в Берн на центральное собрание и здесь выразил брату Фогта свое неудовольствие по поводу поведения Карла, На это Густав лаконически ответил, что он давно уже заметил из писем Фогта, как обстоит дело с его политикою).