Часть III

28 мая 1849 г. Законодательное национальное собрание открыло свои заседания, 2 декабря 1851 г. оно было разогнано. Этот период охватывает время существования конституционной, или парламентарной, республики.

В первой французской революции за господством конституционалистов следует господство жирондистов, за господством жирондистов следует господство якобинцев. Каждая из этих партий опирается на более передовую. Как только данная партия продвинула революцию настолько далеко, что уже не в состоянии ни следовать за ней, ни тем более возглавлять ее, — эту партию отстраняет и отправляет на гильотину стоящий за ней более смелый союзник. Революция движется, таким образом, по восходящей линии.

Обратное происходит в революции 1848 года. Пролетарская партия выступает как придаток мелкобуржуазной демократической партии. Последняя ей изменяет и способствует ее поражению 16 апреля, 15 мая и в июньские дни. Демократическая партия, в свою очередь, опирается на плечи буржуазно-республиканской партии. Не успели буржуазные республиканцы почувствовать себя твердо на ногах, как они сбрасывают с себя докучливых товарищей и сами опираются на плечи партии порядка. Партия порядка поводит плечами, опрокидывает буржуазных республиканцев и сама спешит усесться на плечи вооруженной силы. Она еще продолжает думать, что сидит у нее на плечах, когда в одно прекрасное утро обнаруживает, что эти плечи превратились в штыки. Каждая партия лягает напирающую на нее сзади партию и упирается в спину той партии, которая толкает ее назад. Неудивительно, что в этой смешной позе она теряет равновесие и падает, корча неизбежные гримасы и выделывая удивительные курбеты. Революция движется, таким образом, по нисходящей линии. Она оказывается втянутой в это попятное движение еще прежде, чем была убрана последняя февральская баррикада и установлена первая революционная власть.

Период, с которым мы имеем дело, заключает в себе самую пеструю смесь вопиющих противоречий: перед нами конституционалисты, открыто организующие заговоры против конституции, революционеры, открыто признающие себя сторонниками конституционных действий, Национальное собрание, желающее быть всесильным и неизменно ведущее себя по-парламентски; Гора, видящая свое призвание в терпении и возмещающая свои поражения в настоящем предсказаниями побед в будущем; роялисты в роли patres conscripti республики, вынужденные обстоятельствами удерживать за границей враждующие между собой королевские династии, приверженцами которых они являются, а во Франции поддерживать республику, которую они ненавидят; исполнительная власть, видящая силу в своей слабости и свой престиж во внушаемом ею презрении; республика, представляющая собой не что иное, как сочетание подлейших сторон двух монархий — Реставрации и Июльской монархии — под ярлыком империи; союзы, в основе которых лежит разъединение; борьба, основной закон которой — не доводить борьбы до конца; разнузданная бессодержательная агитация — во имя спокойствия; торжественнейшая проповедь спокойствия — во имя революции; страсти, лишенные истины; истины, лишенные страсти; герои без подвигов; история без событий; развитие, единственной движущей силой которого является, по-видимому, календарь и которое утомляет монотонным повторением одних и тех же состояний напряженности и разрядки; противоположности, периодически доходящие до высшей точки как будто только для того, чтобы притупиться и сойти на нет, не будучи в состоянии разрешиться; претенциозно выставляемые напоказ усилия и мещанский страх перед надвигающимся светопреставлением в то время, как спасители мира предаются самым мелочным интригам и придворному комедиантству, напоминая своей беспечностью скорее времена Фронды, чем страшный суд; официальный совокупный гений всей Франции, посрамленный лукавой тупостью одного человека; всеобщая воля нации, ищущая себе — всякий раз, как она проявляется во всеобщем голосовании, — достойного выражения в лице закоренелых врагов интересов масс, пока она, наконец, не находит его в своеволии одного флибустьера. Если какая-либо страница истории написана сплошь серыми красками, то именно эта. Люди и события кажутся Шлемилями навыворот — тенями, потерявшими тело. Революция сама парализует своих собственных носителей и наделяет страстной энергией насилия лишь своих врагов. Если «красный призрак», постоянно вызываемый и заклинаемый контрреволюционерами, появляется наконец, то появляется он не с анархическим фригийским колпаком на голове, а в мундире порядка, в красных шароварах.

Мы видели, что министерство, составленное Бонапартом в день его вознесения, 20 декабря 1848 г., было министерством партии порядка, министерством легитимистской и орлеанистской коалиции. Это министерство Барро — Фаллу, более или менее насильственно укоротившее жизнь республиканского Учредительного собрания, пережило его и находилось еще у власти. Шангарнье, генерал объединенных роялистов, все еще соединял в своих руках верховное командование первой армейской дивизией и парижской национальной гвардией. Наконец, всеобщие выборы обеспечили за партией порядка огромное большинство в Законодательном собрании. Здесь сошлись депутаты и пэры Луи-Филиппа со священной фалангой легитимистов, для которых многочисленные избирательные бюллетени нации превратились во входные билеты на политическую сцену. Бонапартистских депутатов было слишком мало для образования самостоятельной парламентской партии. Они представляли лишь mauvaise queue партии порядка. Таким образом, партия порядка имела в своих руках правительственную власть, армию и законодательный корпус — словом, всю государственную власть, морально подкрепленную всеобщими выборами, выставлявшими ее господство как выражение народной воли, и одновременной победой контрреволюции на всем европейском континенте.

Еще никогда ни одна партия не начинала кампании с более могучими средствами и при более благоприятных предзнаменованиях.

От потерпевших крушение чистых республиканцев в Законодательном национальном собрании уцелела лишь клика человек в 50 с африканскими генералами Кавеньяком, Ламорисьером и Бедо во главе. Однако большую оппозиционную партию составляла Гора — этим парламентским именем окрестила себя социально-демократическая партия. Из 750 мест Национального собрания она обладала более чем двумястами и была таким образом по меньшей мере столь же сильна, как любая из трех фракций партии порядка, взятая в отдельности. Ее относительное меньшинство по сравнению со всей роялистской коалицией уравновешивалось, казалось, особыми обстоятельствами. Не только департаментские выборы показали, что она приобрела значительное число приверженцев среди сельского населения; почти все депутаты Парижа находились в ее рядах; армия избранием трех унтер-офицеров обнаружила демократические убеждения, а вождь Горы Ледрю-Роллен — в отличие от всех представителей партии порядка — был возведен в парламентское достоинство избранием в пяти департаментах, подавших голос за него. Таким образом, 28 мая 1849 г. Гора — при неизбежных столкновениях между самими роялистами и между всей партией порядка и Бонапартом — имела, казалось, на своей стороне все шансы на успех. Через две недели она потеряла все, в том числе и честь.

Прежде чем продолжать изложение парламентской истории, необходимо сделать некоторые замечания, чтобы избегнуть обычных ошибок при оценке общего характера рассматриваемой нами эпохи. На взгляд демократов, и в период Учредительного и в период Законодательного национального собрания дело шло об одном и том же: о простой борьбе между республиканцами и роялистами. Само же движение они резюмируют в одном слове: «реакция» — ночь, когда все кошки серы и когда демократам можно беспрепятственно изрекать достойные ночного сторожа банальности. Конечно, на первый взгляд партия порядка кажется клубком различных роялистских фракций, которые не только интригуют друг против друга, чтобы посадить на трон собственного претендента и отстранить претендента противной стороны, но и объединяются все в общей ненависти к «республике» и в общей борьбе против нее. В противоположность этим роялистским заговорщикам Гора со своей стороны выглядит защитницей «республики». Партия порядка представляется вечно запятой «реакцией», которая — точь-в-точь как в Пруссии — направлена против прессы, союзов и т. п. и — опять-таки как в Пруссии — осуществляется в виде грубого полицейского вмешательства бюрократии, жандармерии и суда. «Гора», со своей стороны, столь же непрерывно занята отражением этих атак, защитой «вечных прав человека», как это более или менее делала в течение последних полутораста лет всякая так называемая народная партия. Однако при более внимательном анализе ситуации и партий исчезает эта обманчивая видимость, скрывающая классовую борьбу и своеобразную физиономию этого периода.