Социально-демократическая партия со своей стороны, казалось, искала лишь случая, чтобы снова поставить на карту свою победу и ослабить ее значение. Видаль, один из новоизбранных парижских депутатов, был одновременно выбран и в Страсбурге. Его убедили отказаться от парижского мандата в пользу страсбургского. Итак, вместо того чтобы придать своей победе на выборах окончательный характер и тем самым вызвать партию порядка на немедленную борьбу в парламенте, вместо того чтобы вынудить противника к борьбе в минуту народного энтузиазма и благоприятного настроения армии, — демократическая партия утомляла Париж в течение марта и апреля новой избирательной агитацией; она дала возбужденным народным страстям истощиться в этой новой временной избирательной игре, приглушила революционную энергию конституционными успехами, растратила ее на мелкие интриги, пустую декламацию и видимость движения, дала буржуазии время прийти в себя и принять свои меры, ослабила, наконец, значение мартовских выборов сентиментальным комментарием дополнительных апрельских выборов — избранием Эжена Сю. Одним словом, она проделала над 10 марта первоапрельскую шутку.

Парламентское большинство поняло слабость своего противника. Семнадцать бургграфов партии порядка — ибо Бонапарт предоставил ей руководство и ответственность за атаку — выработали новый избирательный закон, докладывать о котором было поручено г-ну Фоте, выпросившему себе эту честь. 8 мая Фошо внес закон, который отменял всеобщее избирательное право и требовал от избирателей трехлетнего проживания в той местности, где они избирали, причем установление срока проживания рабочих в этой местности было поставлено в зависимость от свидетельства их работодателей.

Демократы, которые так революционно волновались и кипели во время конституционной избирательной борьбы, теперь, когда следовало с оружием в руках доказать серьезное значение своей избирательной победы, столь же конституционно проповедовали порядок, величественное спокойствие (calme majestueux), законный образ действий, т. е. слепое подчинение воле контрреволюции, именовавшей себя законом. Во время прений Гора стыдила партию порядка, противопоставляя ее революционной страстности бесстрастие честного обывателя, остающегося на законной почве, и поражая ее насмерть страшным упреком в революционном образе действий. Даже новоизбранные депутаты старались показать приличным и рассудительным поведением, насколько несправедливо было поносить их как анархистов и толковать их избрание как победу революции. 31 мая прошел новый избирательный закон. Гора удовольствовалась тем, что сунула исподтишка протест президенту. За избирательным законом последовал новый закон о печати, окончательно уничтоживший революционную прессу. Последняя заслужила свою участь. После этого потопа самыми крайними форпостами революции остались два буржуазных органа: «National» и «Presse».

Мы видели, что демократические вожди в марте и в апреле сделали все, чтобы вовлечь парижский народ в мнимую борьбу, подобно тому как они после 8 мая делали все, чтобы удержать его от действительной борьбы. К тому же не надо забывать, что 1850 год был временем редкого промышленного и торгового процветания, так что парижский пролетариат имел работы вдоволь. Но избирательный закон 31 мая 1850 г. отстранил пролетариат от всякого участия в политической власти, отрезал ему даже доступ к полю битвы. Этот закон вернул рабочих к положению париев, которое они занимали до февральской революции. Предоставляя, в момент таких событий, руководить собой демократическим вождям, забывая о революционных интересах своего класса из-за минутного благополучия, они отказались от чести быть завоевательной силой, покорились своей судьбе, показали, что июньское поражение 1848 г. сделало их на долгие годы небоеспособными, что исторический процесс в ближайшее время опять должен совершаться помимо них. Что же касается мелкобуржуазной демократии, кричавшей 13 июня: «Пусть только осмелятся коснуться всеобщего избирательного права, пусть только!», то теперь она утешалась тем, что удар, нанесенный ей контрреволюционерами, — вовсе не удар, а закон 31 мая — вовсе не закон. Во второе воскресенье мая 1852 г. каждый француз явится на место выборов с избирательным бюллетенем в одной руке и с мечом в другой. Этим пророчеством она сама себя утешала. Наконец, армия была наказана начальством за мартовские и апрельские выборы 1850 г. так же, как за выборы 28 мая 1849 года. Но на этот раз она решительно сказала себе: «В третий раз революция нас не проведет!».

Закон 31 мая 1850 г. был coup d'etat буржуазии. Все ее прежние победы над революцией носили лишь временный характер. Они делались сомнительными, как только существующее в данный момент Национальное собрание уходило со сцены. Они зависели от случайностей новых общих выборов, а история выборов со времени 1848 г. неопровержимо доказала, что моральная власть буржуазии над народными массами ослабевала по мере того, как крепла ее фактическая власть. Всеобщее избирательное право 10 марта прямо высказалось против господства буржуазии, — буржуазия ответила на это отменой всеобщего избирательного права. Закон 31 мая был, следовательно, одним из необходимых проявлений классовой борьбы. С другой стороны, конституция требовала, для того чтобы выборы президента республики были признаны действительными, минимума в два миллиона голосов. В случае если бы никто из кандидатов в президенты не получил этого минимума голосов, Национальному собранию предоставлялось право выбрать президентом одного из пяти кандидатов, получивших наибольшее число голосов. В то время, когда Учредительное собрание составляло этот закон, в избирательных списках числилось 10 миллионов избирателей. Следовательно, по смыслу закона, для признания президентских выборов действительными достаточно было пятой части всех пользующихся избирательным правом. Закон 31 мая вычеркнул из избирательных списков по меньшей мере 3 миллиона голосов, сократил число избирателей до 7 миллионов, но тем не менее оставил в силе законный минимум в 2 миллиона для президентских выборов. Таким образом законный минимум с одной пятой повысился почти до одной трети всех избирательных голосов. Другими словами, этот закон сделал все, чтобы передать контрабандой президентские выборы из рук народа в руки Национального собрания. Итак, партия порядка, казалось, вдвойне укрепила свою власть избирательным законом 31 мая, передав выборы депутатов Национального собрания и выборы президента республики в руки консервативной части общества.

Часть V

Борьба между Национальным собранием и Бонапартом вспыхнула снова, как только миновал революционный кризис и было отменено всеобщее избирательное право.

Конституция назначила Бонапарту содержание в 600 000 франков. Не прошло и полугода со времени его вступления на пост президента, как ему удалось увеличить эту сумму вдвое. Одилон Барро добился от Учредительного собрания ежегодной прибавки в 600 000 франков на так называемые расходы по представительству. После 13 июня Бонапарт выступил с подобными же претензиями, на которые, однако, Барро на этот раз не откликнулся. Теперь, после 31 мая, Бонапарт немедленно воспользовался благоприятным моментом и через своих министров потребовал у Национального собрания цивильный лист в 3 миллиона франков в год. Долгая бродяжническая жизнь авантюриста наделила его крайне тонким чутьем к критическим моментам, когда можно было вымогать деньги у буржуа. Он занимался форменным шантажом. Национальное собрание, с его помощью и с его ведома, осквернило суверенитет народа. Он угрожал предать это преступление суду народа, если Собрание не раскошелится и не купит его молчание за 3 миллиона франков в год. Собрание отняло у 3 миллионов французов право голоса, — он требовал за каждого политически обесцененного француза полноценный франк, итого 3 миллиона франков. Он, избранник 6 миллионов, требовал возмещения за голоса, отнятые у него задним числом. Комиссия Национального собрания отказала нахалу. Бонапартистская пресса стала угрожать. Могло ли Национальное собрание порвать с президентом республики в такую минуту, когда оно принципиально и окончательно порвало с массой нации? Оно, правда, отвергло ежегодный цивильный лист, но зато вотировало единовременную дополнительную сумму в 2 160 000 франков. Согласившись дать деньги, но вместе с тем показывая своим раздражением, что оно уступает против воли. Собрание обнаружило этим двойную слабость. Зачем Бонапарту нужны были эти деньги, мы увидим дальше. После этого последовавшего непосредственно за отменой всеобщего избирательного права досадного эпилога, в котором Бонапарт сменил по отношению к узурпаторскому парламенту свой смиренный тон времен мартовского и апрельского кризиса на вызывающе-нахальный тон, — Национальное собрание прервало свои заседания на три месяца, с II августа до II ноября. Оно оставило вместо себя постоянную комиссию из 28 членов, среди которых не было ни одного бонапартиста, зато было несколько умеренных республиканцев. Постоянная комиссия 1849 г. состояла исключительно из представителей партии порядка и бонапартистов. Но тогда партия порядка объявила себя постоянной противницей революции, — теперь парламентарная республика объявила себя постоянной противницей президента. После проведения закона 31 мая партия порядка должна была считаться лишь с этим соперником.