— Расходимся по одному. Я сейчас на автобусе. Ты еще минут пять посиди, потом — домой.
— Понял, не вчера родился.
Повинуясь неизвестному внутреннему порыву, призрак полетел за девушкой. В автобусе чувствовалось предновогоднее настроение. Двое пассажиров везли елки, доставляя массу хлопот окружающим. Из сумок то и дело торчали бутылки шампанского, на пробки которых призрак не мог смотреть спокойно. Ему все время казалось, что они могут выстрелить.
Жанна вышла у железнодорожного вокзала. Изместьеву показалось, что он начинает понимать, что она задумала. Но для окончательной уверенности не хватало еще нескольких штрихов.
Вначале девушка направилась в дамский туалет. Призрак, чувствуя нарастающее волнение, без зазрения совести направился за ней. И, как выяснилось, не зря. В кабинке туалета Жанна достала из кошелки несколько сотенных купюр и спрятала в карман куртки.
Будучи близко от объекта своих наблюдений, призрак смог, наконец, рассмотреть «свертки» купюр. По самым скромным прикидкам, парень своровал не меньше сорока тысяч рублей. В ценах 1984 года это равнялось целому состоянию.
Прерванный полет
Если бы не крепкие руки Павла, она не удержалась на ногах: так ее потрясли последние слова психиатра. Она переспросила:
— Как это — в другом измерении?
— Это очень трудно понять, Оленька… Родная моя, это… часть моей методики… Лишь малая толика… — начал сбивчиво объяснять Ворзонин, усадив ее на оказавшуюся рядом скамью. — Его, Аркадия… ну, твоего супруга, как бы нет среди нас. Я думал… Я рассчитывал, что так смогу тебе помочь… Вернее, не думал, конечно, и не рассчитывал. Я не мог предположить, что он вдруг возьмет и исчезнет. Сценарий предполагал лишь изобразить Жанку в невыгодном свете. Этакой сволочью, скволыгой, ищущей свою выгоду… С неукротимой жаждой наживы. От нее не убудет. Она всего, чего хотела, достигла. А Аркашка сделал бы выводы и, вернувшись в лоно семьи… многое бы переоценил, переосмыслил.
— Подожди, Паш… Я ничего не понимаю… — Ольга начала тереть указательными пальцами себе виски. — Как это: изобразить? Вы что, спектакль ставили? Или фильм транслировали ему?
Павел встал напротив ее, засунув руки в карманы серого пиджака, который Ольга видела на нем впервые. Она вообще таким Павла видела впервые: губы вздрагивали, он то и дело покусывал их. Зрачки нервно бегали туда — сюда. Должно было случиться что-то из ряда вон выходящее, чтобы довести Ворзонина до такого состояния.
— Типа спектакля. Да, можно и так сказать. Кедрач — режиссер все-таки. Мы все постарались. Все…
— И эта твоя методика… Она же не способна переместить человека в другое измерение. Это похоже на бред.
— Нет, конечно, она неспособна, — ухватившись, словно за спасательный круг, за ее последние слова, он начал тараторить так, что Ольга не совсем поспевала за его мыслью: — Методика предполагает, а человек, выходит, располагает… Или наоборот, тьфу ты… Я настраивался на глубокий психотерапевтический сеанс с имплантацией новой реальности…
— Скажи, а я тебя просила об этом? — неожиданно для самой себя Ольга перешла на визг. Еще немного, и она бы вскочила и начала топать ногами по асфальту. Лишь близость Павла не позволяла ей сделать это. — Какого черта? Я тебя не просила!
Павел замолчал, удивленно взглянув на нее, будто она своим визгом, как пилой — двуручкой, безжалостно перепилила его цепочку аргументов. Потом вдруг присел рядом с ней, сжав ее локоть будто клещами:
— Помнишь, тогда, месяц назад ты пришла ко мне вся в слезах и пожаловалась на гинекологические проблемы? Мне было очень лестно, что ты пришла именно ко мне, а не к мужу.
— Мало ли на что я могла жаловаться?! — кажется, она снова перешла на визг. — Это ничего не значило!
— Возможно, я был тогда самоуверен. Даже чересчур. Но какой смысл сейчас по поводу этого сокрушаться? Надо думать, как освободить твоего супруга из этого… плена. Ума не приложу, где он сейчас может быть. Жив ли, здоров ли?
Ольга видела его подрагивающие пальцы и не могла понять, что больше всего сейчас ее удивляет: уязвимость и беззащитность некогда всемогущего доктора или собственное бессилие и какой-то ступор, мгновенно охвативший ее. Она изо всех сил пыталась понять причину последнего, и не могла. Пока не могла.
— Ты, наверное, подумала… — он лихорадочно подыскивал слова, но, возможно, впервые в жизни ничего подходящее не приходило на ум. — Что я преследую какие-то личные интересы и выгоды… Что я хотел бы… ну, с тобой… Ты мне глубоко симпатична, я не хочу скрывать этого… Я влюблен в тебя.
— Прекрати немедленно! — оборвала она невнятный поток его оправданий и признаний. — Я не собираюсь выслушивать твои домыслы, не имеющие под собой ничего реального! Хватит нести этот бред, ты лучше мужа моего верни. Куда ты его дел?
— Откуда ж я тебе его верну? — растерянно простонал Ворзонин. — Я не знаю, где он. Если б знал, тогда другое дело. А так… Понимаю, что по моей вине он исчез, но сейчас надо крепко подумать прежде чем… Сейчас мы в равных условиях.
Ольга задумалась. А ведь она тоже виновата! Она совершенно не интересовалась мужем в последнее время. Ревность к госпоже Аленевской и так не вовремя вспыхнувшая страсть к собственному сыну заслонили ей обычные человеческие понятия порядочности… Она не вспоминала о муже как минимум неделю! Исчез — и ладно, и бог с ним. И сейчас слова Павла, его интонация имели под собой почву.
Так ей, так! Какая же она… дрянь. Поглощенная своими проблемами, новыми… открытиями, она начисто забыла о том, что они — семья. До сих пор. Семью никто не отменял! Какой стыд! Непростительно. Оправдания нет. Словно прочитав ее мысли, Ворзонин заметил:
— Я не единственный здесь козел отпущения. Тут целый клубок неразрешимых проблем. Его можно распутать только всем вместе.
Тут Ольга догадалась, что ее смущало в Ворзонине в этот момент. Он явно чего-то недоговаривал, она его слишком хорошо знала. Не стал бы он полностью раскрывать карты перед ней, не случись чего-то еще. Очень страшного для него самого. Его что-то напугало так, что он панически мечется, хватается за что угодно, только бы спастись самому.
Больше всего он переживает за свою шкуру. Это в настоящий момент читалось на его лице.
В ее груди шевельнулась жалость к Павлу. А что, если он затеял всю авантюру действительно ради решения ее семейной проблемы? Не сказав ей ни слова?
Она взглянула на часы и вздрогнула. Уже минут двадцать, как Савелий должен был выйти к ней из подъезда: они договаривались сходить в супермаркет посмотреть ему осеннюю одежду. В животе сделалось как-то нехорошо, так всегда бывало, когда ее что-то всерьез тревожило.
Ни слова ни говоря, Ольга вскочила и быстро направилась к подъезду. Павел в этот момент был поглощен своими размышлениями и не сразу опомнился, крикнув ей вслед:
— Ты куда?
Ответа не последовало, Павел поднялся и попытался догнать женщину, но подъездная дверь захлопнулась перед самым его носом. Он сплюнул в сердцах, развернулся и собрался было идти прочь, как вдруг дверь отворилась. За ней оказалась Ольга:
— Проходи, может понадобиться твоя помощь.
— Что-то с Савелием? — поинтересовался Ворзонин, «ныряя» вслед за ней в прохладную тьму подъезда.
— Скорее всего.
— Ты не сгущаешь краски? — спросил он, нажимая на кнопку вызова лифта. — Ничего еще не видела. Или материнское предчувствие?
В ответ она лишь кивнула, входя в кабинку.
Дверь была заперта на ключ. Она твердо знала, что Савелий дома. Случиться с ним могло только одно. Пальцы не слушались ее, Ворзонин буквально отобрал у нее ключи, открыл чужую квартиру и первым шагнул в проем.
— Савушка! — ее крик подобно стеклу, казалось, разбился вдребезги посреди прихожей и долго осыпался потом по ее углам.
Савелий лежал в странной позе поперек дивана головой вниз. Руки были раскинуты в стороны, ноги упирались в стену. Мать невольно сравнила его с пикирующим самолетом.