Маленький ноутбук, постоянный спутник современного обывателя, стоял рядом на столике. Я только что прекратил править очередную главу. Мне нравилось здесь бывать, поэтому я всегда завтракал тут. Мирно и тихо, случайных людей почти нет, только постоянные клиенты. Я отодвинул компьютер, взял меню. Здешнее питание вполне устраивало, но я неизменно просматривал список предлагаемых блюд, хоть и выучил практически наизусть.

— Что такой серьезный сегодня? — спросила моя подруга, после того, как я оторвался от увлекательного чтения. Она только что подошла и не знала еще моего настроения. — Снова мрачные мысли или погода так действует?

Я механически посмотрел в окно. Снова дождь. Обычный зимний парижский дождь. Мы некоторое время молчали и задумчиво разглядывали мокрую улицу.

— Не знаю Лен. Вот вышла рецензия на мою книгу… Je prendrai un sandwich jambon et fromage, une omelette et un verre du jus d'orange. Pour deux, — сказал я подошедшему официанту. Это был новый темнокожий парень, еще не знавший моих привычек. — Jus sans glacons[8].

— Рецензия плохая? — спросила Лена, после того, как заказ приняли.

— Плохая? Не то слово, — я открыл страницу сайта литературной критики. — Вот послушай, что они тут накарябали: «…это затасканный шаблон, говорящий о том, что его автор однобоко мыслит, что у него не хватает фантазии, чтобы создать что-нибудь новое. Его стиль убог и тривиален, а манера изложения…» ну и далее в том же духе.

— Виктóр, не воспринимай критику слишком серьезно, ага? Ты же знаешь этих журналистов! А как твоя новая книга? Движется?

В ту пору я дописывал книгу о постмодернизме, пытаясь объяснить, что у каждого свой постмодернизм, и все видят в нем разное. Но мне еще не хватало финала.

— Я ее почти дописал. Осталось доделать заключение, а потом начнется самое противное.

— Почему — противное?

— Правка, вычитка, редактура, переговоры с издателем. Потом оформление, еще всякие скучные дела. А чуть позже в дело вступят критики.

— Да брось ты! Это же так интересно. По-моему ты просто ломаешься и капризничаешь.

Тут принесли завтрак. Несколько минут мы молча ели. Я почти расправился с омлетом, как вдруг мне позвонил кто-то неизвестный.

— Oui? — автоматически спросил я в трубку, пригубив чашечку кофе.

Несколько минут я слушал своего далекого собеседника, задавая односложные вопросы.

— Неприятности, да? — осведомилась Елена, когда я положил телефон на столик.

— Да. У меня умер отец, и мне придется срочно лететь в Москву.

— Ой… я тебе сочувствую…

— Давай помолчим, ладно? Прошу тебя… Ты не знала моего отца.

В полном молчании я доел свой завтрак. В животе неприятно забурчало.

— Garcon, l'addition s'il vous plait,[9] — позвал я официанта. Как постоянный клиент, чаевых я не платил. Только сейчас я заметил, что в кафе нет ни единого посетителя, кроме меня самого. Даже моя подруга куда-то исчезла. Повинуясь давней привычке, я тупо посмотрел в окно. Вся видимая часть улицы опустела. И это утром!

Бред какой…

Как в бреду, очень плохо соображая, что делаю, я расплатился за завтрак и заказал билет на ближайший доступный рейс до Москвы pour une personne[10]. За срочность пришлось добавить. Хорошо хоть тут бесплатный вай-фай и свободный вход в Интернет… Вот ведь какая беда! Все шло нормально, старик ничем не болел, был крепок и свеж для своего возраста, новую книгу собирался издавать. И вот… А теперь все мои планы летели к черту! Там еще наследство, как я понимаю… возня всякая, похороны, кладбище. Это — надолго. Интересно, как теперь это делается в России? Кому платить и как много? Я ж ничего не знаю про Москву, все изменилось, а что знал — от того давно уже отвык.

В Москву… черт… как это все не вовремя! Куча срочных дел, целая вереница людей, которые ни за что не будут меня ждать… И тут я поймал себя на мысли, что переживаю не только (и не столько!) о смерти отца, сколько о несвоевременности его кончины, разрушающей мои планы. Сколько времени я уже не приезжал в Москву надолго? Лет двадцать? Кошмар… Я, конечно, прилетал сравнительно часто, для чего имел всегда открытую визу. На пару, максимум — на пять дней. На большее меня просто не хватало. И каждый раз замечал, что уже чего-то не знаю, в чем-то не ориентируюсь и что-то не умею делать. Каждый раз приходилось кого-нибудь просить быть моим гидом и ангелом-хранителем.

На полном автопилоте я вернулся домой. Квартира оказалась пуста — подруга так и не появилась. Где ее носит, интересно, когда она мне так нужна? Ее телефон тоже не отвечал. А мне нужно было еще собраться и купить теплую одежду для России. Недолго думая, я зашел в некий сайт со спортивными товарами и заказал там пухлую горнолыжную куртку, пару теплых ботинок и лыжные перчатки. Тут тоже пришлось доплатить за срочность заказа и экстренность доставки.

Когда я лихорадочно собирал необходимое мне личное барахло, в дверь позвонили. Думая, что уже привезли заказ, и пришел курьер из интернет-магазина, я крикнул: «ouvert![11]»

Звонок повторился. Тогда я подошел к двери и открыл ее сам. Но там оказался вовсе не курьер. В дверях стояла молодая и очень привлекательная светловолосая особа с пустыми руками. Девушка мне сразу понравилась: длинные волосы, большие зеленые глаза, светлая кожа. Она напоминала не то какую-то актрису в роли тренера детской спортивной команды, не то чемпионку Уимблдона по теннису. Крепкая фигурка, точные движенья, уверенный взгляд. Блондинка носила белый свитер с «горлышком», голубые джинсы в обтяжку и черные сапоги со шнуровкой.

— Excusez-moi…[12] — буркнул я. Ничего другого мне не пришло в голову.

— Bonjour! J'ai un petit probleme…[13] Вы едете в Москву? — спросила она, вдруг перейдя на русский язык.

— Да. А вы кто? Вы из России?

— Я только что из Москвы. Надо поговорить, долго вас не задержу. Вы позволите мне войти? — невесело усмехнулась она.

— Да, конечно входите. Но я сейчас уезжаю, поэтому не смогу вам уделить должного внимания и достаточно времени…

— Достаточно для чего? Времени нам хватит. Я в курсе ваших дел, поэтому тянуть не будем. Ваш отец написал завещание, где все свое имущество, права на издания и интеллектуальную собственность отписал своему ученику. Вы там не упомянуты ни в каком качестве.

— Следовало ожидать, — пробормотал я под нос. А уже погромче спросил: — А вы откуда знаете про завещание?

— Но завещание можно оспорить, — продолжала она, пропустив мой вопрос, — если доказать причастность этого ученика к смерти вашего отца.

— А это действительно так? Я про ученика.

— Да, так. Я скажу больше. Этот ученик, а его фамилия Латников, попытается присвоить неопубликованные труды Антона Михайловича и выдать их за свои. Более того, он начнет портить их, и переделывать согласно своему видению и пониманию. Этого нельзя допустить.

— Нежелательно. А вы? Как вы заинтересованы в этом деле? И откуда у вас такие подробности?

— Я — ученица Антона Михайловича, — сказала она, подойдя ко мне почти вплотную, — и я очень многим ему обязана, поэтому должна выполнить его волю, хоть и не высказанную. Он сам бы этого желал, а последнее время он был со мной во многом откровенен.

— Несмотря на завещание? — спросил я девушку.

Удивительно, но от нее ничем не пахло, никаким парфюмом, даже вблизи. Более того, находясь практически впритык, я почему-то не испытывал к ней никаких сексуальных чувств. От волнения что ли? Или свалившаяся на меня новость выбила из колеи?

— Да. Я уверена, что это завещание написано не просто так, — продолжала она убежденным тоном. — Кстати, Антон Михайлович составил его только за пару дней до того, как на Тверском бульваре в Москве нашли его тело. Весьма подозрительно, не находите?