— Так в чем же дело? Ну, кинули тебя на полкуска зеленых. Неприятно конечно, но ты надеюсь, правды искать не пошел? — предчувствуя продолжение, спросил Алекс.
— Не надейся, пошел. Я тогда не очень-то много зарабатывал, и пятьсот грин были для меня совсем даже не лишние. Прихожу я к ментам, а они даже заявление не приняли.
— Почему? — удивился Алекс.
— По кочану! Поржали от души и послали к Темным Силам. Ты, говорят, маг и кудесник, вот сам и ищи. Но интересно было не это. Там уже сидел один тип, который заказал этим же жуликам не одну страницу, как я, а десять. Разговорились мы с ним, как братья по несчастью, и решили объединить собственные усилия и трудиться в паре... Слушай, сейчас у меня выходной, хочешь, зайдем к нам в офис? Посмотришь, как я работаю.
— А чего ради? — Алекс насторожился. Пиво у него почти закончилось.
— Ну, так! Для общего развития, как ты любишь говорить. Поехали, нам все равно по дороге.
— По дороге куда? — не понял Алекс.
— Покатаемся по городу, заглянем еще в одно любопытное местечко. Тебе должно там понравиться, не весь же вечер здесь сидеть.
— Почему бы и нет? Тут очень мило, — Алекс посмотрел в зал поверх своей уже почти пустой кружки. — Да и Будвайзер у меня еще не закончился…
— Крушовице-светлое, Плезеньский Праздрой и Будвайзер… — Илья в хронологическом порядке перечислил сорта выпитого Алексом пива. — Ты что, охренел? Может хватит, а?
— Пожалуй, ты прав, — согласился Алекс, допивая свою кружку. — Как хорошо-то, хоспади! Ладно, поехали в твой офис. Кто-то из мудрых изрек такую фразу — «Многогранная личность напоминает граненый стакан, и если ты ощущаешь в желудке тяжесть, значит, слишком много женщин ищут пути к твоему сердцу». Вот так и я — хоть личность и не многогранная, и женщины путей к моему сердцу не ищут, ибо им это нафиг не надо, а вот тяжесть в желудке сегодня я уже ощущаю.
«Эх, жаль ноутбук не прихватил! — подумал Алекс. — Как раз недурная идейка в голову пришла, надо будет хорошенько проговорить про себя и запомнить».
14. Пол Жданов
Есть одно золотое правило — не рассказывай о своих неприятностях, если не уверен, что тебя хотят выслушать. Жаль только, что не все это правило знают.
Я быстренько оформил медицинское освобождение от работы, собрал все необходимые личные мелочи и лег в клинику. Как Стив и обещал, лечил он меня в этой своей похожей на санаторий психбольнице бесплатно, и не столько лекарствами (которые я с наслаждением спускал в унитаз) сколько отдельной палатой, хорошим сосновым воздухом, ежедневными беседами и вечерними совместными пьянками. Назначив лечение, Стив также настоятельно посоветовал мне заняться чем-нибудь очень приятным, для души. Выполняя его указание, я довольно быстро подцепил одну медсестричку, и в часы ее дежурств в ночную смену, у меня имелось с кем спать. Лика (так ее звали) не сверкала такой уж идеальной красотой, но была крепенькая, ладненькая и отличалась невероятно легким и веселым характером. Принимая во внимание место ее работы (психбольница) и учебы (медакадемия) сохранение таких качеств выглядело почти что чудом. Часто конкуренцию мне составлял кто-нибудь из дежурных врачей, но Лика была сильная девушка, и ее хватало на всех.
Палата, куда меня положили, больше походила на номер вполне терпимого отеля. Только автоматические железные шторы снаружи напоминали, что это все-таки не гостиница и не санаторий. Комната с широкой квадратной кроватью, терминалом, парой пуфиков, светопотолком, спокойными стенами без намека на видеообои. Современный удобный санузел со множеством каких-то непонятных мне приспособлений. Нигде ни одного острого угла, все предметы немного упругие: пол, стены, сантехника — все мягкое. Но больше всего мне понравился балкон, куда выходило окно. Широкая удобная лоджия, снабженная системой блокировки — выход из палаты при необходимости перекрывался. Балкон смотрел в лес, и в палате при открытой балконной двери всегда было тихо, только по ночам свистели сверчки, а утром пели птицы. Входная дверь в палату — тоже не так проста: без ручки и вообще без чего бы то ни было, только пятно дактилоскопа. Спасибо Стиву — он настроил распознавание на меня, чтобы я мог свободно путешествовать по отделению.
Само отделение предназначалось для «коррекции психических и эмоциональных расстройств средней степени тяжести». Вдобавок тут, на сугубо добровольной основе, лечили тяжелые и острые психозы. Тем не менее, отделение работало в «строгом» режиме: пациенты имели возможность выходить оттуда только в закрытый от посторонних глаз парк, да и то по специальному разрешению лечащего врача. Подписав согласие на лечение, пациент утрачивал самостоятельность на «проплаченный период».
Этот парк — кусочек прежнего леса — стоит особого комментария. Огороженный лесной участок, рассеченный удобными дорожками, естественный, но хорошо вычищенный и тщательно ухоженный. Удобные тропинки проложены так, чтобы сделать прогулки максимально приятными: благодаря разнообразным направлениям всегда можно найти тень, или наоборот — солнце и защиту от ветра. Кроме больных туда имел доступ только персонал клиники.
Контингент пациентов меня интересовал тогда чрезвычайно. Интерес этот сначала носил вполне праздный характер, но потом я заметил одну любопытную особенность, которая вскоре и подтвердилась. Некоторые больные-хроники обладали потрясающими талантами, и их вполне можно было бы использовать в оперативной работе, если должным образом наладить контакт, условия содержания, охрану и безопасность других служащих.
Но в основном, это были люди странные и с проблемами.
Один пациент лечился от сексуального расстройства, проявленного в понижении интереса к сексу. На мой вопрос, что именно он имеет в виду под «понижением интереса», он только махнул рукой и ушел вглубь парка.
Другой «больной» — системный программист одного из ведущих компьютерных гигантов — стремился исцелиться от «чрезмерной сексуальной зависимости» выраженной в нечистых, как он выразился, помыслах. Зачем и чем он лечился, я так и не понял. Как явствовало из разговоров с ним, помыслы сии мало чем отличались от желаний обычного пубертатного подростка. Этому типу, видите ли, каждый день требовался секс, что «больной» считал страшной патологией. Но раз он сам захотел получить лечение, то почему бы и нет? Клиника не возражала, тем более что стоило такое врачевание денег, и денег немалых.
— Когда я сижу перед терминалом, — горько жаловался он мне, — и все говорят, что в этом нет ничего особенного, то у меня снижается сопротивляемость всего организма. Я незащищен и полностью открыт для того, чтобы сделать нечто мне несвойственное и противоестественное.
Что такое, по его мнению, «несвойственное и противоестественное» он почему-то так и не уточнил, а наш разговор быстро зашел в тупик.
Третий «больной» — по специальности инженер-сетевик — силился исцелиться от донжуанизма, хотя активно это отрицал:
— …и тут тоже про донжуанов несут всякий разный бред. Кому могут являться такие фантазии в голову, хотелось бы мне знать? Только юным и сопливым девчонкам без опыта и повседневной мудрости, да старым маразматикам еще. Вы что полагаете, легко жить у нас мужику? Какое донжуанство, вы что? За этим гипотетическим донжуанством будет тащиться сплошной хвост разных проблем: и алименты, и всякие болезни, и склоки, и прочие милые радости жизни. Особливо хочу остановиться на охмурении одиноких и брошенных дам невостребованных вовремя по жизни. Да у них же после сексуального застоя развивается страшная ненависть ко всем особям мужского пола! К таким дамам даже приближаться-то боязно — они эгоистки во всем. Я сколько не пристраивался к таким — ну ни радости, ни удовольствия. Секс у них всегда с таким выражением лица, будто бы на приеме у проктолога или гинеколога, а уж про оргазм и говорить не будем — фальшивый неизменно. Ну, не обдуришь нас, мужиков. Бывает, конечно, и благополучные эпизоды, когда и мне и ей хорошо, но потом приходится удручающе тяжело расставаться, если такая в душу запала. Или убегать, если уж достала сверх меры. Так что в природе донжуанов нет, говорю со всей ответственностью. А вот альфонсы — это да, этого говна — хоть отбавляй, но они же профи!