Поезд после остановки пошел медленнее. Мы были уже в Западной Польше. Народу там встречалось очень мало: немцы были уже в основном выселены в Германию, поляки же ехали на освобожденную для них землю с большой неохотой.

Вот и пограничная река Одер. По восстановленному мосту мы въехали в пограничный город Франкфурт-на-Одере. Остановка здесь была короткой. Через два часа наш поезд уже прибыл на Силезский вокзал Берлина.

Глава 2

На демаркационной линии

Прибыв в Потсдам, я сразу же явился в штаб. В приемной начальника разведуправления группы войск меня встретил дежурный офицер. Он узнал меня. Мы вместе учились в Москве на курсах иностранных языков. Повоспоминав немного об учебе, общих знакомых, мы пошли с ним к начальнику отдела кадров. Тот, познакомившись с моими документами, решил направить меня в 3-ю ударную армию, штаб которой находился в городе Магдебург. Там начальник разведки армии полковник Алешин после короткой беседы определил меня в 207-ю стрелковую дивизию. Мне предстояло ехать в город Штендаль, где находился штаб дивизии, и поступить в распоряжение подполковника Щекотихина. Мой новый начальник, высокий статный человек с приятными чертами лица, встретил меня приветливо. Он вышел из-за стола, пожал мне руку и предложил сесть. Первое, о чем он спросил, это служил ли я раньше в разведке.

Я ответил, что для меня это совсем новая ипостась. Он посмотрел на старшего лейтенанта, сидевшего за другим столом, тот что-то отстукивал на пишущей машинке.

— Ромашкин, как ты думаешь: человек, совсем не служивший в разведке, может ли нам быть полезным? — спросил с некоторой долей иронии подполковник Щекотихин переставшего вдруг барабанить по клавиатуре офицера. — Лично я ума не приложу, что мы с ним будем делать…

Ромашкин — маленький, щупленький, на носу пенсне — осмотрел меня с ног до головы и глубокомысленно изрек:

— Павел Михайлович, все зависит от хватки. Думаю, что у него она есть. В остальном же, как говорится, не боги горшки обжигают!

— Ну что ж, товарищ Литвин, раз ваш коллега-переводчик Ромашкин так считает, то быть по сему — принимаем вас в семью разведчиков. — Офицеры по-доброму рассмеялись, а затем Павел Михайлович снова обратился к Ромашкину: — А ну-ка, мил человек, запри дверь на ключ. Кажется, уже подошло время обеда? Что там у тебя есть по случаю встречи?

Ромашкин проворно выполнил просьбу начальника, открыл сейф, вынул оттуда початую бутылку коньяку, разлил содержимое в три стакана и посмотрел в сторону подполковника Щекотихина. Тот церемонно поднял стакан, произнес тост за встречу и будущую дружную работу. После того как мы выпили, он сказал:

— Вот теперь пойдем пообедаем, а затем начнем нашу работу.

После обеда, сидя в кабинете начальника, я слушал его содержательный рассказ о том, чем мне предстоит заниматься. Потом он позвонил в штаб полка, квартировавший там же, в Штендале. С кем-то поговорил, а затем обратился ко мне:

— Так что служить тебе, брат Литвин, придется переводчиком в штабе 756-го стрелкового полка. Мужики там хорошие. Думаю, что все у тебя будет как надо. А в остальном работать будем вместе. Завтра в пятнадцать ноль-ноль прошу быть у меня.

На этом наше короткое знакомство завершилось. Я отбыл в полк. Там снова беседы — сначала с начальником штаба, фамилию его запамятовал, а потом с Героем Советского Союза полковником Зинченко Федором Матвеевичем, командиром полка, тем самым знаменитым командиром полка, который штурмовал рейхстаг, а его солдаты Егоров и Кантария водрузили Знамя Победы. Беседовал со мной Федор Матвеевич по отечески душевно. Словом, полковник Зинченко произвел на меня очень приятное впечатление, и настолько глубокое, что хранится оно в моей памяти до сего времени.

Следующий день начался у меня с посещения штаба дивизии. Подполковник Щекотихин рассказал мне об охране демаркационной линии между нашей и английской зонами. Один из стрелковых батальонов теперь уже моего 756-го полка как раз и занимался этим делом.

Протяженность «границы» была достаточно большой: от города Зальцведель на севере до городка Остервик на юге. Охрана велась парными патрулями от взводных застав. Перейти эту линию не представляло особых хлопот. Немцам полагалось переходить ее на специальных контрольно-пропускных пунктах с разрешения военных комендатур и органов немецкой полиции. Но нелегальных переходов было немало. Нарушителей задерживали, собирали на заставах, и там уже шел с каждым персональный разбор и принималось решение об их дальнейшей судьбе. Тут как раз и нужен был я, как переводчик. Нарушители были разные. Многие были не немцы. В послевоенной Германии было еще много иностранцев: от угнанных на принудительные работы до бывших карателей или добровольно служивших в войсках вермахта. Время послевоенное было все еще сложное. Война хоть и отгремела, но то тут, то там раздавались выстрелы, от которых гибли люди, в том числе и наши военные. Неспокойно было и на территории СССР. В Прибалтике, на Западной Украине орудовали банды, подогреваемые злобными речами западных политиков, вступивших на тропу «холодной войны» с СССР.

Потом была у меня встреча и с моими коллегами из разведки. Они поведали мне много полезного для моей предстоящей работы. В тот же день я выехал на демаркационную линию в город Зальцведель, который оказался небольшим и уютным. Война обошла его стороной, потому здесь и царствовала идиллия. В городе был один «стратегический» объект — сахарный завод, который из-за отсутствия сырья работал в ту пору совсем на слабых оборотах. Несмотря на то что в Зальцведеле было тихо, застава работала напряженно. Несколько дней подряд я допрашивал нарушителей, люди были всякие. Помня материнский совет, я старался быть предельно внимательным к каждому. Так началась моя новая служба. Каких-либо значительных событий в ней за эти дни не произошло, но все равно приходилось быть начеку.

В один из таких дней на заставу привели сразу пятерых нарушителей. Конвоировавший их солдат доложил, чтобы я обратил особое внимание на бывшего офицера, и передал мне его документы.

— Видимо, он не из простых, — сказал солдат, глядя в сторону офицера.

— Почему вы так решили? — спросил я его.

— Я в полковой разведке служил, немного по-немецки кумекую, да и глаз у меня на эту братию острый.

— Хорошо, им я и займусь в первую очередь.

Конвоир знаком показал офицеру приблизиться к столу. Передо мной стоял высокий пожилой человек. Он опирался на палку, но старался держаться прямо, будто ему скомандовали: «Стоять смирно!»

Я предложил ему сесть. Он буркнул «Данке» и сел. Спросив его, почему он нарушил демаркационную линию, я медленно перелистывал его документы и краем уха слушал уже набивший мне оскомину рассказ о больной сестре в Гамбурге, о том, что перешел линию в западном направлении в районе Гельмштедта, а обратно решил пробраться здесь, потому что это ему ближе, получить же пропуск в английской зоне якобы у него уже не было времени. В общем, обычная история. Но вдруг меня будто током пронзило: в документах я наткнулся на запись, что этот долговязый служака был начальником авиабазы Багерово в Крыму.

— Ваше последнее звание? — задал я ему прямой вопрос.

— Майор люфтваффе, — четко отрапортавал он.

— Когда вы стали инвалидом?

— О, это старая история. Я участвовал в войне в Испании в составе легиона «Кондор», летал на истребителе. В одном из воздушных боев я получил ранение в ногу и с тех пор инвалид.

— Почему же вам не была дана отставка?

— У меня был большой опыт. Еще в период Веймарской республики я работал инструктором в аэроклубе. Так что посчитали возможным использовать меня на Штабной работе.

— А как оказались на восточном фронте? — продолжал я задавать вопросы.

— Туда я был послан уже в первые дни войны. В Испании я служил под командой Мельдерса. О, это настоящий ас! Перед войной с Россией он стал генералом и вступил в командование 51-й истребительной эскадрой. Я был в его штабе.