С утра он опять сел за стол. Роман стремительно несся к развязке. Еще пару таких напряженных рабочих дней, и можно будет садиться за машинку, перепечатывать, естественно, с добавлениями, исправлениями и необходимой редакторской правкой.

Когда ехал на работу, ему мучительно хотелось достать тетрадь из сумки, и писать прямо в автобусе. Но он сдержался. Он даже два часа потренировался в спортзале, только после этого сел за стол в машинном отделении. Через час кто-то забарабанил в дверь служебного входа. Павел машинально поглядел на часы. Было половина девятого. Досадливо матюгнувшись, он раздраженно бросил авторучку и пошел открывать.

Сюрпри-из!.. В дверном проеме стояла Люська и гипнотизировала его своим фирменным взглядом. В ее взгляде сконцентрировались и смертная тоска, и лютая обреченность, и бешеное желание секса… Павел мгновенно забыл, что в последний раз он уходил от нее окончательно навсегда. Он медленно посторонился, она скользнула мимо него в помещение. Он задвинул засов, прошел следом. Он ожидал, что она применит свой коронный прием; стянет с него штаны без всяких антимоний и примется за свое любимое занятие. Но, нет, видимо она чувствовала за собой некоторую вину. Она прошла к столу, села на стул, закурила. Павел сел за стол напротив нее и принялся равнодушно ждать.

Она явно не знала, с чего начать, а потому кивнула на тетрадь, спросила:

— Что пишешь?

— Детектив, — так же коротко ответил он и замолчал.

Молчание затянулось надолго. Наконец она не выдержала:

— Паша, я не знала, что он кинется на тебя драться!

— А в Союз, зачем с ним притащилась?..

— Ну-у… я подумала…

— Что он меня основательно отмудохает?.. — договорил весело Павел.

— Паша, я люблю тебя! — вдруг вскричала она с неподдельным отчаянием в голосе.

Он грустно сказал:

— Лучше бы ты меня возненавидела, это было бы не так опасно для моей жизни…

Она вдруг вскочила, обежала стол, кинулась перед ним на колени, и через секунду его самая чувствительная часть тела уже была в ее жадных губах.

Он сидел, смотрел на ее затылок, и отрешенно думал: — "Не убивать же ее, в самом деле…" Но тут сообразил, что через пару минут может совершиться акт каннибализма. Встал, поднял ее с пола, уложил животом на стол, стянул, как с безвольной куклы, ее толстые шерстяные гамаши, и в хорошем темпе привел в такой экстаз, что испугался, как бы баба Вера не прибежала на крики. Баба Вера не прибежала. Умиротворенная Люська сидела на стуле и благостно покуривала уже третью сигаретку, когда, наконец, Павел спросил:

— Люся, за мной гонялись бандиты, мне негде было ночевать… Объясни, ради Бога, чем ты руководствовалась, когда выгнала меня?

Она смотрела куда-то в пространство, в черных глазах проплывали еще более темные тени. Потом она помотала головой, проговорила, глядя каким-то страшным, ведьминым, взглядом сквозь Павла:

— Я не знаю… Я вдруг разом разлюбила тебя, и мне стало все равно, что с тобой будет, и где ты будешь ночевать…

Он медленно выговорил:

— Какая же ты мелкая и подлая сучка… Меня могли убить, а тебе все равно, что со мной будет…

Она невозмутимо докурила сигарету, взялась за куртку, сказала, как ни в чем не бывало:

— Мне идти надо, а то автобусы перестанут ходить… Когда придешь?..

Павел пожал плечами:

— Как время будет… Я хочу роман побыстрее дописать…

Он только взялся за авторучку после ухода Люськи, как в дверь снова забарабанили.

— Да что ты будешь делать! Вечер светских визитов, что ли?..

На всякий случай, прихватив заранее припасенный арматурный прут, пошел открывать. Он и наган не забыл прихватить на дежурство. Кто их знает, братков этих? Такие разобиженные Павлом, могут и прийти, подумав, что усыпили его бдительность. За дверью стоял Димыч, непривычно строгий и серьезный: истинный мент на работе.

— Здравствуй Димыч! — проникновенно сказал Павел. — А почему без Галки и Оксанки?

— Времени пока нет… — он шагнул в дверь, Павел посторонился, задвинул засов.

Димыч прошел к столу, сел на стул, закурил, разглядывая Павла с каким-то болезненным интересом.

Наконец, проговорил:

— Ну, Пашка, ты отколол номерок!.. Честно говоря, не ожидал от тебя… Ну, знал, что ты силен, крут… Но чтобы вот так, хладнокровно, все просчитав, все взвесив, в окно зубилом… — Димыч с неприкрытым восхищением оглядел его.

Павел сказал жалобно:

— Димыч, и ты туда же?.. Ну, не убивал я его! Я что, супермен? Это ж надо лет десять каждый день тренироваться, чтобы с такой точностью метнуть кузнечное зубило с пятнадцати метров.

— Ну, десяти лет и не требуется, если применить методику, издавна применяемую в определенных структурах. Например, в ГПУ и НКВД…

Павел искренне расхохотался:

— Димыч, да когда НКВД переименовали в КГБ, я еще в пеленки писал!

У Димыча лицо вдруг сделалось страшным, он медленно выговорил:

— Паша, я хоть и мент, но никогда сволочью не был. Я пришел предупредить тебя, а ты… Думаешь, на мне микрофон прилеплен? На, смотри!..

Он расстегнул пиджак, рубашку, расстегнул и спустил брюки до колен, вместе с трусами.

Павел сказал устало:

— Ну, чего ты мне свою красу и гордость демонстрируешь? Галке демонстрируй. А я, видишь ли, лесбиян… — он грустно покачал головой: — Вокруг столько симпатичных мужчин, а мне нравятся почему-то исключительно одни женщины… — Это была хохма, придуманная Юркой-ахинистом, и ей многие из окололитературного бомонда охотно пользовались при случае.

Димыч натянул штаны, сказал уже спокойно:

— Это же азбука: чтобы спасти себя и свою семью тебе ничего не оставалось, кроме как убрать босса. И не мое дело, тебе мораль читать. Попади я сам в такую ситуацию, поступил бы точно так же. Я вот чего зашел; дело ведут парни молодые, азартные, они еще надеются на пенсию выйти генералами, так что, прессовать тебя будут по полной программе, уговаривать тоже будут. Мол, бандюгана завалил, ничего тебе не будет и тэ дэ, и тэ пэ… Стой на своем: слыхом не слыхал, и ни коим духом вблизи не было. Нет у них ничего! И не накопают. Доказать абсолютно невозможно, что ты тут часа два отсутствовал.

Павел пробормотал неохотно:

— Да видел я их уже… Сразу же послали сержантов за мной, с автоматами…

— Вот видишь… Ты хоть узнал, за что тебя Колян грохнуть хотел?

— Дак мы тогда же правильно угадали! Они там, возле расположения, с полковником и чеченами дельце проворачивали… Колян и его брат Алексей. Колян за рулем «Камаза» сидел, который меня обогнал. Я-то ничего абсолютно не видел, солнце было яркое и на ветровом стекле бликовало, а Коляну показалось, что я его узнал. Ну, он и решил быстренько себя с братцем обезопасить…

— Да-а… друганы у тебя… Правда, что двадцать лет в одной качалке занимались?

— Больше двадцати лет…

— От этого взвоешь… Вот что, Пашка, я понимаю, каково тебе… Я сейчас звякну домой, а потом мы посидим, выпьем. Так сказать, устроим мальчишник… — он вскочил и ринулся в фойе.

Павел посочувствовал бабе Вере. Димыч сходу преподнесет ей историю, вроде того, что будто бы террористы соседнюю муниципальную контору взорвать хотят, и ему срочно надо вызвать отряд спецназа.

Через полчаса Димыч вернулся, притащил бутылку водки, несчетное количество бутылок пива и кусок неизменной ветчины. Вытащил две громадных луковицы из кармана. Нарезая ветчину ножом Павла, он говорил:

— Ты, Пашка, по этому делу даже свидетелем пройти не можешь. Ты ж ничего не видел, просто вычислил, как все могло быть. Именно, могло, а не было. Так что, даже если следаки, которые убийство полковника раскручивают, выйдут на тебя, что они тебе предъявят?

— А ты что, им не поможешь?..

Димыч весело, открыто расхохотался:

— Ну, Пашка, ты и наи-ивный… Чего бы я им помогал? Не я ведь дело веду…

Он разлил водку, поднял свой стакан, прищурившись, остро глянул на Павла, сказал:

— Первый тост следует поднять за здоровье твое и твоей семьи. На моей памяти ты первый, кто из подобного переплета живым выбрался…