— А как вы расцениваете открытие Черского?

— Черского? Что вы имеете в виду?

— Черский, теперь знаменитый своими исследованиями по геологии Сибири, еще в начале своей научной карьеры, в 1871 году, открыл в черте Иркутска какие-то странные изделия из мамонтовой кости вместе с костями древних животных и расколотыми камнями. Он высказал предположение, что эта находка относится к палеолиту. В России, однако, к его заключению большинство специалистов отнеслось более чем холодно!

Катрфаж вопросительно взглянул на барона. Де Бай недоуменно пожал плечами.

— Вы считаете, что Черский прав?

— О, это не моя область, — улыбнулся Николай Михайлович. — К тому же я не видел подлинных вещей, найденных Черским. Когда три года назад мне пришлось совершать специальную поездку по сибирским музеям, в Иркутске мне их не показали. Я не знаю, сдал ли Черский находки в фонды музея Географического общества, но если да, то они погибли в огне пожара 1879 года. Здание, где хранились коллекции общества сгорело дотла! Есть, однако, в Сибири один любитель-археолог. Для него мнение Черского — истина, сомневаться в которой просто неприлично. Я вряд ли стал бы вам об этом говорить, если бы он не был весь без остатка захвачен желанием открыть в Сибири как раз те памятники, о которых вы мечтаете. Мне кажется, он нашел их.

— Палеолит? — спросил Катрфаж.

— Да.

— Вы знакомы с этим археологом? — заинтересовался де Бай.

— Я встретился с ним в ту же поездку по музеям в 1886 году, когда прибыл в Красноярск, — ответил Ядринцев. — Его зовут Иван Тимофеевич Савенков.

Беседа затянулась за полночь. Открытия Савенкова заслуживали этого. Возвращаясь в отель, Ядринцев продолжал думать о красноярском любителе археологии, находки которого так взволновали французов.

…Слово «любитель» в отношении к людям, которые, помимо основных своих занятий, осмеливаются вторгнуться в науку, приобретает иногда в устах «профессионалов» обидный оттенок. Дилетант, любитель — разве можно ученым всерьез полагаться на его работу, наблюдения и выводы! И все же Савенков с его фанатичной любовью и преданностью науке о древностях по целеустремленности, жажде познания, стремлению к максимальной точности, совмещенной с осторожностью, — любитель-археолог в лучшем смысле этого слова. В своей работе он достиг той грани, когда любительство перерастает в подлинный профессионализм.

Может быть, широта интересов Савенкова была обусловлена, помимо его личных качеств, и удачно выбранным факультетом Петербургского университета: в 1870 году он закончил естественноисторическое отделение физико-математического факультета. И уехал в Сибирь, которая была для него настоящей родиной, поскольку большую часть детства и юности он провел в Иркутске. Иван Тимофеевич был направлен на работу Красноярск, где сначала преподавал математику, физику и естествознание в гимназии, а затем в 1873 году занял пост директора учительской семинарии. Семья Савенковых, судя по рассказам старожилов, выделялась среди интеллигенции Красноярска. Иван Тимофеевич — человек редкой жажды знаний и трудоспособности, замечательный педагог, творчески разрабатывавший проблемы воспитания детей и подготовки учительских кадров. Он отличался поразительной энергией и разнообразием интересов. Сочинитель летних пьесок и стихов для детей, любитель экскурсий походов на десятки километров и блестящий шахматист (один из сильнейших русских шахматистов конца XIX века), лучший стрелок города и артист, на спектакли с участием которого невозможно было достав билет, поклонник многих видов спорта, особенно плавания и гимнастики, Савенков упорно занимался caмообразованием. Супруга Савенкова Екатерина Ивановна Батурина — первая женщина в Красноярске, которая «рискнула» поступить на государственную службу. В доме Савенковых бывали такие крупные представители русской науки и краеведения, как Норденшелья Черский, Лопатин, Мартьянов.

Каково же было удивление знакомых Ивана Тимофеевича, когда он внезапно, решительно забросив все свои увлечения, за исключением, быть может, шахмат занялся краеведением. Сначала он совершает краеведческие экскурсии в окрестности Красноярска, а затея становится «ревностным археологом». Заветной мечтой его стало страстное желание открыть на Енисее… палеолит! Теперь от спектаклей и разного рода «чтений» он стал «самым твердым образом уклоняться».

Трудно сказать, что толкнуло Савенкова к выбору такой сложной и необычной задачи: может быть, непрекращающиеся дискуссии о «мамонте в Сибири» или грандиозная выставка в Москве, организованная в 1879 году по инициативе Московского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при горячем участии ряда крупнейших зарубежных археологов и антропологов, в том числе Катрфажа. Возможно, его увлекли корреспонденции Дмитрия Николаевича Анучина из Западной Европы, где он изучал древности, собранные в музеях Парижа, Лондона, Вены, Брюсселя, Берлина и копал с Картальлком, Ванкелем и Массеной палеолитические пещеры Франции, Испании и Моравии. Однако главное, что укрепило мысли о возможности культуры «допотопного» человека па берегах Енисея, несомненно, были заметки Ивана Дементьевича Черского о находках у Военного госпиталя. Если культура Homo deluvie testis открыта на берегах Ангары, то почему она не может оказаться на Енисее?!

Однако с чего начать, где искать остатки древней культуры? В пещерах, как во Франции и Бельгии? Благо в окрестностях Красноярска и в особенности в долине живописной Бирюсы их довольно много. Но разведки в пещерах принесли разочарование. И вот тогда-то Иван Тимофеевич знакомится с Иннокентием Александровичем Лопатиным, одним из замечательных русских геологов- путешественников.

Они сошлись на почве общего интереса к археологии. Где бы ни бывал Лопатин — в Минусинских степях на Сахалине, в Приамурском или Приморском крае, — он всюду отмечал памятники старины, а некоторые даже раскапывал. У него, в частности, хранилась довольно значительная коллекция орудий неолита, собранная около Базаихи и Ладеек, вблизи Красноярска. В один из своих очередных приездов в Красноярск Иннокентий Александрович посетил Савенкова, и тот поделился своей мечтой найти палеолит на Енисее. Произошел интересный разговор, в ходе которого Лопатин посоветовал Ивану Тимофеевичу искать остатки культуры древних охотников не в пещерах, а в обрывах высоких речных террас, сложенных лёссом. Ведь именно здесь часто залегают кости древних гигантов — носорогов, мамонтов, быков и лошадей, современников первобытного человека. Если с ними окажутся обработанные камни, это и будет палеолит. Надо — провести точные геологические наблюдения, установить условия, в которых залегают кости и камни. Если такие находки действительно последуют, то прежде всего не стоит, определяя их время, увлекаться сравнениями и аналогиями с тем, что известно по открытиям в Европе, и ни в коем случае «не вдаваться в гипотезы». Главное — точность наблюдений. Как первый, так и второй совет Савенков принял и неукоснительно выполнял их.

Лопатин с этих пор стал помогать своему коллеге по увлечению археологией. Он снабжал его книгами и библиографическими указателями по «доисторической археологии», предлагал свою помощь при обработке материалов. Савенков, в свою очередь, высоко ценил Иннокентия Александровича и любил говорить своим знакомым, что «с геологией и археологией края он знаком более, чем кто-либо другой».

Иван Тимофеевич с энтузиазмом занялся поисками палеолита в Красноярске и прилегающих районах. Однако успех пришел далеко не сразу. Работать приходилось в необычайно трудных условиях. В Красноярске не было людей, которые проложили бы дорогу его исследованиям и показали методы работы как в области археологии, так и геологии. Среди «неблагоприятным условий» и «прискорбных затруднений» самым, может быть, досадным и труднопреодолимым была «ощутительная бедность литературных пособий». Чисто подготовительный этап работы при характерной для Савенкова добросовестности отнимал огромное количестве времени. А ведь он был «всего-навсего любителем» то есть минуты и часы для изучения книг и экскурсия приходилось урывать от времени, оставшегося посла выполнения прямых служебных занятий.