Лев Гумилев не был диссидентом и пропуска в «обойму» явно не заслужил, да вряд ли и пытался; ему хватало научно-популярных лекций в программе «Зеркало» ленинградского ТВ. «Демократов» Л.Н. не жаловал; он быстро в них разобрался: «Демократия, к сожалению, диктует не выбор лучших, а выдвижение себе подобных. Доступ на капитанские мостики и к штурвалам получают случайные люди», — так еще в 1990 г. писал Гумилев971.

Был ли такой поток писем к «столпам демократии», как к Л.Н., можно сильно сомневаться. Писали ему отовсюду и с разными целями. Хотели чем-то обрадовать: вот в скромной открытке сообщалось, что в Новгороде-Северском открыт музей «Слова о полку Игореве», уйгур из Алма-Аты писал Л.Н., что хочет быть посредником в распространении его научных находок среди своего народа, и в семи газетах на уйгурском уже появились гумилевские статьи (1977 г.). Другие о чем-то просили. Иногда совсем неожиданно и абсолютно незнакомые люди. Попалось мне в архиве Л.Н. письмо от Александра Потапенко из опытного хозяйства Института виноградарства в Новочеркасске. Он прочитал «Открытие Хазарии» и сообщал, что солидарен с автором: именно хазары выступали распространителями пристрастия к виноградарству. А. Потапенко был не совсем бескорыстен; он просил Л.Н. откликнуться на его книгу об истории виноградарства. Отзыв Гумилева вскоре появился в журнале «Природа»972.

Удивительно, что даже люди науки верили, что Л.Н. обязан знать нечто недоступное им. Так, генетик из Москвы в 1988 г. интересовался: «Был ли Тамерлан... подагриком (хромота-то из-за раны)». «Вы, — пишет он, — можете решить мои подозрения парой строчек: «да», «нет» и если «да», то где можно найти что-то на этот счет». Корреспондент абсолютно убежден, что Л.Н. все знает, и просит его поделиться информацией, поскольку, по его словам, он подводит биологическую базу под теорию пассионарности. Доктор наук, физик из Академгородка (Троицк) в Подмосковье пишет, что прочитал все статьи Л.Н. в «Природе», а хобби его — китайская государственность. Он задает вопрос: можно ли зайти к Л.Н. во время командировки в Ленинград?

В письмах и благодарность коллег, тех, кто способен не «по мелочи» оценить труды Л.Н. В их числе академик А.Л. Яншин. Он писал, что не со всем согласен в «Этногенезе...», но «считает, что книга написана хорошо, увлекательно, читается с большим интересом и содержит массу ценнейших исторических сведений, которые обогащают читателя». Известный литературовед Лев Аннинский по-дружески и с юмором — «Благословите, Лев Николаевич!» — испрашивал согласия Л.Н. на публикацию кусков «Этногенеза...» в «Дружбе народов». Он имел на руках «подпольное издание» и писал, что это произошло «благодаря попустительству ВИНИТИ и попущению дьявола».

Были и постоянные корреспонденты Л.Н.; я бы назвал их «подбадриватели». Из Горького писала журналистка Н. Серова — автор многих писем в издательства с «защитой» Л.Н. Она обороняла его концепцию «симбиоза», понимая «Древнюю Русь», как идею «кочевого щита», предохранившего Сибирь от заселения с юга».

Интересны вопросы и мысли его корреспондентов, но еще интереснее были бы ответы Льва Николаевича. Увы, копий наш герой обычно не оставлял, но кое-что все-таки сохранилось. Так, профессору из Чехословакии Я. Малике он отвечал на вопрос о «бесконечности прогресса» следующее: «Применима эта схема только для смены формаций, а экологические, этнические, культурологические аспекты лежат вне ее. Диалектический материализм по закону отрицания отрицания предполагает дискретность природных процессов. Действительно, звезды вспыхивают и гаснут, динозавры появились и вымерли, древние римляне в VIII в. до н. э. построили «Вечный город», а в VI в. н. э. там были только руины, заселенные заново, и таких примеров слишком много, чтобы их не замечать».

Л.Н., «растерявший все свои хорошие качества в тюрьмах и лагерях», если верить матушке и Э. Герштейн, был исключительно притягивающей личностью, и не в 70–80-х, в благополучии и достатке, а даже «там». В архиве Л.Н. сохранилась подборка писем от «солагерника» — Иржи Вронского из Польши. «Случайно увидел Вашу книгу в польском переводе, — писал он. — Это стал для меня знак, что Вы в живых и имеете условия для научной работы... Неоднократно возвращался мыслью к этим дням, когда мы вместе пребывали и Вы сделали на меня очень большое впечатление. Я Вас забыть не могу... А возвращался я на родину из Караганды в последних числах 1953 года». Пан Иржи в первом же письме рассказал все о себе (дело было в 1973 г.) и приглашал к себе, а «если Вы женаты, то с женой...». Завязалась переписка друзей по несчастью; более того, Л.Н. по приглашению пана Иржи побывал в Польше.

Уцелело также несколько открыток из Штатов, из редакции журнала «Совьет Джеографи», от его редактора — Теодора Шабада. При нем этот журнал был действительно зеркалом советской географии и печатал наших авторов, отбирая их (это кажется сейчас невероятным!) по их классу, а не по званиям или позиции в политике. Блестящий знаток СССР, специалист по топливно-энергетическому комплексу нашей страны, Шабад был к тому же поклонником и ценителем русской литературы, хорошим переводчиком, опытнейшим и пунктуальным редактором. Его стандартные по виду открытки всегда содержали пару-тройку «вопросов на засыпку». «Племена «теле», — спрашивает он у Гумилева, — а где они нашлись?.. А кто такой Неджати?.. Как по-латински «фрины» Иордана?» И как всегда, Теодор настаивал: «Ответьте срочно, авиапочтой».

Из Франции шли деловые письма от караима Семена Шишмана, который успешно «пробивал» статьи Л.Н. в профессиональном журнале «Cahiers du Monde Russe et Sovietique». Так, в 1965 г. Л.Н. сообщал Шишману: «Я очарован переводом и редактированием моей статьи «Монголы XIII в. и „Слово о полку Игореве“». Такая теплота понятна, поскольку это пробивало блокаду, пробивало заговор умолчания и «непечатания» в СССР, да и просто помогало жить, так как 500 франков за пару статей Л.Н. очень и очень пригодились.

С «Анналами» — ведущим историческим журналом (значительно более высокого ранга, чем «Cahiers... ») все было сложнее. Не надо думать, что цензура (не политическая, а «научная») там отсутствовала. Как только зашла речь о теоретических работах Д.Н., то и Шишман оказался бессилен. Он смущенно писал, что «не могут» они в «Анналах» напечатать, а потом извинялся, что Марк Ферро (историк, редактор журнала) ездил в Россию, но «не успел встретиться с Вами». Видимо, на взгляд кого-то из французских «бессмертных» этногенез шел как-то иначе...

Но это было давно, в 1965-м, а в 70–80-х уже преобладали заказы на статьи и переводы Л.Н. без всяких оговорок и условий...

11.3. Покой нам только снится...

Отбиваться от нападок Льву Николаевичу приходилось и в самые благополучные его годы. В 1982 г. он пишет письмо главному редактору «Коммуниста» Р. И. Косолапову, начинавшееся трогательным обращением: «Глубокоуважаемый Ричард Иванович! Разрешите обратиться к Вам, хотя я и беспартийный...» Л.Н. просит помочь опубликовать ответ доктору исторических наук Аполлону Кузьмину — его «штатному критику». Дело в том, что незадолго до этого вышел роман-эссе В. Чивилихина «Память», где тот поругивал Л.Н., а А. Кузьмин написал рецензию, которая, по сути, была еще одним ударом по Л. Гумилеву, ударом более жестким973.

Конечно, в центре рецензии и в ответе на нее опять было злосчастное «иго», опять приводились доказательства Л.Н.: «ига не было». Находились научные и, так сказать, «бытовые» аргументы, иногда не без юмора. «Допустим, — писал Л.Н., — что Чингис и Батый не нравятся А. Кузьмину и В. Чивилихину, но ведь нет народа, который состоял бы только из милых и приятных людей. С другой стороны, может быть В. Чивилихин и А. Кузьмин тоже кому-то не нравятся. Так стоит ли всех русских или даже всех москвичей на этом основании считать плохими людьми? Но поскольку они не могут выразить воли всего русского народа или даже мнения русских историков, то это не важно, а то, что Чингис и Бату выражали волю монгольского народа, избравшего их на курултаях ханами, — общеизвестно».