Евразия — в самом широком смысле (Континент Евразия) — на подъеме, отнюдь не спокойна, отнюдь не так предсказуема, как раньше. Это пугает Запад. Кажется, «призрак Евразии» начинает бродить по странам «золотого миллиарда». Мечта Запада об униполярном мире во главе с США не стала реальностью. «Неполитик» Лев Гумилев перед смертью прогнозировал: «Евразийский полицентризм предполагает, что таких центров много. Европа — центр мира, но и Палестина — центр мира, Иберия и Китай — то же самое»1104. В заявлениях России и КНР (1997, 1999) современный мир трактуется как полицентрический1105.

Безальтернативность евразийства для России все более становится очевидной. «Все остальные модели дальнейшего политического развития, — считает А. Дугин, — в конечном итоге приведут к процессу постепенного евразийского возрождения, к нормализации исторического курса, к осознанию необходимости для России уникального культурного, геополитического, социально-экономического пути»1106.

Евразийский континент, единственная в мире супер-континентальная держава — «Большое пространство» все равно заставит признать и реализовать его единство, оно выше любой национальной идеи, оно выше для всех этносов России. Самые простые, почти тривиальные мысли в условиях безумия, охватившего страну зоологического национализма, о котором говорил еще С. М. Широкогоров в 20-х гг., могут быть абсолютно гениальными. В беседе с А. Сабировым в 1990 г. Л.Н. «выдает» такую формулу: «Знаете, внутри государства тоже необходима международная политика»1107.

Страна-то у нас особая — суперэтнос, мозаичное единство. «Мозаичность», согласно Л.Н., «поддерживает этническое единство путем внутреннего неантагонистического соперничества»1108. Он отвергал «политизированный этноцентризм», отвергал распад страны и в ответ на провокационный вопрос: «Распад — благо?» — утверждал: отнюдь нет, жить «порознь — не касается государственного устройства»1109. «Лично я, — писал Л.Н., — за проверенный веками вариант устройства страны: за единую Россию, в которой было бы одно правительство, в одной столице — Москве. Местные бюрократии не нужны»1110.

Как в воду глядел Л.Н., а ведь «самостийники» тогда еще не показали страшного своего лика. Трудно было в ту пору и предвидеть, что Москва уже не совсем столица, а вскоре совсем не столица, не Центр, а нечто другое. Как объяснить научную (и вполне серьезную) конференцию в Новосибирске (1995) под хлестким названием «Социально-экономические аспекты переноса столицы из Москвы»? А. Зиновьев писал, что уже сейчас Москва не является национально русским явлением. Хотя в основном тут живут русские, колоссальный «Гонконг» уже сложился в Москве, а «гонконги» будут существовать и уже существуют за счет основной массы России1111. Не похожи ли эти «гонконги» на гумилевские «химеры»? Авторы одного аналитического обзора характеризовали отношение регионов к Москве как зависть, перешедшую в ненависть.

Казалось бы, Л.Н. имел право осуждать ту прошлую, уходящую страну, географию которой он изучал по лагерям — от Беломорканала до Караганды-Норильска-Омска. Но, удивительное дело, у него хватило объективности подняться до других оценок; более того, опровергать новую официальную ложь. Не заразился он тем «обличительным синдромом» конца 80-х—начала 90-х, которым упивалась «творческая интеллигенция». Эта ложь мутным потоком выплескивалась с голубого экрана, заполняла газеты, лилась с трибун съездов и конференций. Вот ее основные направления.

Ложь № 1: никакого добровольного объединения народов в советские годы не было, была сплошная «империя зла», «тюрьма народов», «большой ГУЛАГ». Неожиданным для многих (кто пожелал заметить) был ответ Л.Н.: «В пору моей молодости СССР как раз и был Россией. Сейчас он перестает быть Россией именно потому, что разваливается, а развал отнюдь не самый удачный способ этнической политики». Это было сказано в интервью, озаглавленном жестко: «Объединиться, чтобы не исчезнуть»1112. Начинался 1991 г.; еще не было Беловежской Пущи....

Пламенный патриот своей страны, Л.Н. подчеркивал нежелание народов «отложиться», то есть уйти из России даже в самые смутные годы. Именно этого не могут ему простить яновы: как это он — неоднократно репрессированный, униженный в годы сталинизма и полузапрещенный позже — не с ними, охаивающими Россию. А Л.Н. говорил о другом, о нежелании народов «отложиться» (то есть уйти из России) даже в самые смутные годы. Шла гражданская война. Железные дороги, соединяющие юг страны с Москвой, были перерезаны: одна Дутовым, а другая — муссаватистами в Азербайджане. «Тем не менее, — подчеркивал Л.Н., — народы Средней Азии не сделали даже попытки уйти от России»1113. Князь Н. Трубецкой 70 лет назад отмечал, что между народами Евразии постоянно существовали и легко устанавливаются отношение некоторого братания, предполагающего существования подсознательных притяжений и симпатий, а случаи «подсознательного отталкивания и антипатии» в Евразии очень редки1114. Согласно Гумилеву, это комплиментарность.

Ложь № 2 (как бы дополняющая и «уточняющая» первую): Россия всегда была империей, ее путь — это какой-то «антипуть». Многократно и задолго до эпохи развала Л.Н. гневно выступал против конвейера очернения истории русского и других народов1115. Отнюдь «не по плану» образовалось в Евразии государство, занявшее шестую часть земной суши, а русский народ вошел в контакт с более чем сотней этносов. Стремление к объединению, как утверждал Л.Н., было связано с пассионарным подъемом народов Евразии, а распад происходил по причине упадка пассионарности. Каждый распад «уносил множество жизней и причинял много горя»1116.

Л.Н. был реалистом и считал, что без оружия и без захватов не обошлось и не могло обойтись. Объединить и удержать под единым началом столь великое разнообразие невозможно одним принуждением, без добровольности и согласия. Правда, Гумилев был не всегда прав, когда утверждал, что народы Евразии к нашему времени уже в основном нашли свои территориальные государственные границы, сселились в некие конгломераты этносов, и произвольно разорвать их нельзя. Принципиально важно, по-моему, всем нам, россиянам всех национальностей, понять, что не Запад и не Восток, а именно Россия как общее, собирательное суперэтническое, если хотите, понятие, является матерью и истинным домом населяющих ее народов1117.

Завоевания и захваты, конечно, были, но больше было другого. Л.Н. любил приводить пример вхождения Грузии в состав России: «Долгое время первые Романовы — Михаил, Алексей, даже Петр — не хотели принимать Грузию, брать на себя такую обузу. Только сумасшедший Павел дал себя уговорить Георгию XIII и включил Грузию в состав Российской империи. Результат был таков: в 1800 году насчитывалось 800 тысяч грузин, в 1900 г. их было 4 миллиона»1118. В другом интервью Л.Н. высказался еще более выразительно: «Русские войска защищали их от турок, персов, кавказских горцев — чеченцев. Русские сражались, грузины пили кахетинское и очень мирно жили вместе»1119.