* * *

Итак, в истории, бесспорно, существует известная, носящая эмпирический характер и обусловленная обстоятельствами непрерывность передачи и последовательного роста орудий цивилизации. И, несмотря на то что этот факт исключает всякую мысль о заранее предначертанном плане, о преднамеренной или скрытой конечной цели, о предустановленной гармонии и все другие фантастические идеи, о которых так много отвлеченно размышляли, он не исключает, тем не менее, идеи прогресса, могущей служить нам известным мерилом для оценки процесса развития человечества. Не вызывает сомнений, что прогресс не охватывает материально все смены поколений и что понятие прогресса не заключает в себе ничего категорического, так как иногда наблюдался также регресс отдельных обществ. Однако отсюда не следует, что эта идея не может служить руководящей нитью и критерием для выяснения значения исторического процесса. В подобном критическом, осторожном подходе как к употреблению специфических понятий, так и к самому методу их применения ничего не понимают те жалкие, непримиримо настроенные эволюционисты, которые хотят быть учеными, не пользуясь грамматикой и законами логики, без которых вообще немыслима наука.

Как я не раз говорил, идеи не падают с неба, и даже те из них, которые в известные моменты порождаются верой и возникают как бы вне связи с данными условиями, в метафизическом облике, всегда содержат в себе указание на их связь с группой фактов, которым они стремятся или пытаются дать объяснение. Идея прогресса как объединяющего начала в истории с силой проявилась и приняла гигантские размеры в XVIII веке — в героический период политической и интеллектуальной жизни революционной буржуазии. Подобно тому как буржуазия положила начало в сфере практических действии самому интенсивному из всех известных нам нсторнческих периодов, она создала в то же самое время свою собственную идеологию, в основе которой лежало понятие прогресса. Эта идеология по существу в данное время означает, что капитализм является единственной формой производства, способной распространиться на весь земной шар и поставить весь человеческий род в такие условия существования, которые повсюду были бы сходными. Если современная техника в состоянии проникнуть повсюду, если все человечество выступает на единой арене конкурентной борьбы, а вся земля представляет собой единый рынок, то что же удивительного, если идеология, являющаяся интеллектуальным отражением этой действительности, пришла к утверждению, что нынешнее историческое единство было подготовлено всем, предшествовавшим ему? Переведите это представление о так называемой подготовке в совершенно естественное представление о ясных, доказуемых, последовательных фазах развития, и перед вами открывается путь от идеологии, основанной на понятии прогресса, к историческому материализму. Таким образом вы придете также к утверждению Маркса, что буржуазный способ производства является последним антагонистическим способом производства в процессе развития общества.

Чудеса буржуазной эпохи в деле унификации процесса социального развития не имеют себе подобных в прошлом. Весь Новый свет и Австралия, Южная Африка и Новая Зеландия — все они похожи на нас! Как следствие этого процесса на Европу становится похож и Дальний Восток, стремящийся подражать ей, и другие области Африки — в результате их завоевания! Перед лицом подобной универсальности и подобного космополитизма представляется совсем незначительным явлением приобщение кельтов и иберов к римской культуре, германцев и славян — к сфере римско-византийско-христианской культуры. Эта постепенно возрастающая унификация с каждым днем все более отражается на политическом механизме Европы: поскольку этот механизм имеет своим фундаментом экономическое завоевание других частей света, он подвержен теперь колебаниям в зависимости от приливов и отливов, исходящих из самых отдаленных районов земного шара. При таком сложнейшем сплетении действий и противодействий война между Японией и Китаем, которая велась с помощью средств, либо сделанных по образцу европейских, либо прямо заимствованных у европейской техники, надолго оставляет глубокий след в дипломатических отношениях Европы и еще более отчетливый след на деятельности биржи — зеркале, точно отражающем изменения в сознании общества. В Европе, господствующей над всем остальным миром, недавно наблюдались колебания в политических отношениях между государствами, вызванные восстанием в Трансваале и поражением итальянских войск в Абиссинии[81], имевшим место как раз в последние дни [82].

На протяжении тех столетий, когда подготовлялось и постепенно приняло свою современную форму экономическое господство буржуазного производства, росло также стремление внести единообразие в историю, рассматривая ее с общей точки зрения. Именно в этом находит свое объяснение и оправдание идея прогресса, которая лежит в основе многих книг по философии истории и Kulturgeschichte. Единство повсеместно господствующей социальной формы, т. е. единство капиталистической формы производства, к которому буржуазия стремилась в течение ряда веков, нашло более убедительное и наглядное отражение в концепции единства истории, чем когда-либо это мог сделать в отношении человеческой мысли узкий космополитизм Римской империи или односторонний космополитизм католической церкви.

* * *

Однако наступившая благодаря распространению капиталистического способа производства унификация общественной жизни развилась вначале и продолжает теперь развиваться не согласно заранее начертанным правилам, планам и задуманным проектам, а, напротив, посредством борьбы и столкновений, образующих в своей совокупности колоссальный клубок противоречий. Война внешняя и война внутренняя. Непрерывная борьба между нациями и непрерывная борьба между группами людей, составляющими отдельную нацию. При этом сплетение действий и поступков такого множества соперников, конкурентов и противников настолько сложно, что весьма часто бывает очень трудно открыть внутреннюю связь между событиями и координация этих событий ускользает от внимания. Столкновения, происходящие в настоящее время между людьми, разные виды борьбы, которая ведется различными методами между нациями и внутри каждой из них,— все это помогает нам лучше понять, какого рода трудности приходилось преодолевать человечеству в прошлом, в процессе своего исторического развития. Если буржуазная идеология, отражая стремление к установлению единообразия в капиталистическом духе, возвестила о прогрессе человеческого рода, то исторический материализм, не прибегая к громким словам, открыл противоположное явление: что вплоть до нашего времени причину и движущую силу всех исторических событий составляли противоречия.

Вот почему движение истории, взятое как нечто целое, предстает перед нами в виде движения колеблющегося, или, вернее, если воспользоваться более подходящим образом, нам кажется, что оно развивается по линии, которая часто меняет свое направление и снова прерывается, временами как бы поворачивает назад, иногда вытягивается, намного удаляясь от своей исходной точки, короче говоря, представляет собой настоящий зигзаг.

Если принять во внимание сложную внутреннюю структуру каждого общества и столкновение ряда обществ на поле конкуренции (начиная с примитивных форм борьбы — набега, грабежа и пиратства и кончая утонченными методами — внешне корректной игрой на бирже), вполне естественно, что каждый исторический результат, когда к нему применяют единственное субъективное мерило индивидуальной оценки, весьма часто предстает в виде чего-то случайного; будучи подвергнут затем теоретическому рассмотрению, он представляется уму более запутанным и непонятным, чем неожиданное появление метеоров.

Поэтому слова, что ирония царит в истории, не являются пустой фразой; в самом деле, если и не существует бога Эпикура, насмехающегося сверху над человеческими делами, здесь, на земле, человеческие дела сами слагаются в божественную комедию.