Тьфу! Я никак не могла отыскать ее халат среди прочей одежды, сваленной на стульях и свисавшей с подоконника. У меня зарождалось подозрение, что Мэри, подобно влюбленной школьнице, проникается ко мне чрезмерной симпатией. Самое время вспомнить слова моей мамочки: "Элли, деточка, если ты действительно хочешь быть популярной и всеми любимой, стань отшельницей. Таким образом ты сделаешься притчей во языцех; тебя будут приглашать на вечеринки, заведомо зная, что ты не придешь; мимолетное твое появление будет вызывать переполох, и тебе никогда не придется иметь дело с людьми".

Курсируя по коврику из шкуры медведя гризли к черному мраморному камину и обратно, я чуть не споткнулась о пояс халата. Попыталась передать халат Мэри, но та как раз надевала очки. И тут зазвонил телефон. Обе мы уставились на него, не веря своим ушам.

– Джеффриз сказала, что здесь его нет… – с укоризной заметила я.

Тррррррр! Тррррррр!

Мэри, лицо которой после жирной маски выглядело желтым, как топленое масло, сделала шаг к тумбочке, протянула руку и… замерла.

– В смысле, телефона-то? – Не сводя глаз с аппарата, Мэри сделала один шаг вперед, два назад. – Слушайте больше этих змей, Кулинаров! Валисия Икс не хотела, чтобы кто-нибудь из кандидатов узнал, что здесь есть телефон, – мол, пусть не хитрят и ни к кому не обращаются за помощью.

Телефон продолжал блеять.

– Хотите, я отвечу? – предложила я. – Представляю, как вас достали эти репортеры.

– Да, наверное, это они и есть! Или же мой издатель… – Лицо ее смягчилось, но трубку она сняла так, словно это была дохлая крыса. – Алло?

И тут, прямо на моих глазах, Мэри будто съежилась – как ни бредово это звучит – до размеров ребенка. Я смогла представить ее с хвостиками и в панамке, вроде той, что я носила в школе святой Роберты. Я нависала над крошечной Мэри с халатом в руках, она же обессиленно опустилась на край постели.

– Теола! – Она вцепилась в трубку обеими руками, костяшки ее пальцев посинели. Боженьки! Что-то мне не нравится, как она дышит! Эх, была бы под рукой кислородная подушка или хотя бы нюхательные соли Примулы Трамвелл. И если б я еще не ушибла колено о рыцарский сундучок. Ну да ладно! Мэри выпрямилась. Рот ее окреп, а стекла очков дерзко блеснули.

– Хватит умничать, Теола, где ты находишься? – Голос ее сорвался на визг. – Угадать? Да на кой мне это? Не собираюсь я участвовать в твоих дьявольских игрищах… Ну ладно – Флорида! Что значит – холодно, как в могиле? Ведь в Майами никогда… черт, опять ты со своими дурацкими шуточками! Но я не обижаюсь, а чтоб тебе это доказать… – из горла Мэри с шипением, будто газировка, вырвался смех, – позволь мне купить тебе какое-нибудь славное местечко за городом, например мавзолей на кладбище "Веселые луга"? Мне это по средствам. Миллионы, которые мне приносит "Мамочка-монстр", столь же грязны, как и твоя интрижка с мальчиками Тарзуки – папой, сыном и дедулей. Что значит "заткнуться, пока не поздно"? Как ты намерена меня заткнуть – выбросишь мои игрушки в мусорный ящик? Ну уж нет, публично каяться я не собираюсь. – Теперь голос Мэри звучал отрывисто. – А еще ты испортила мой шестой день рождения, настояв, чтобы мне выкрасили волосы под цвет твоих и чтобы мы с тобой оделись в одинаковые платья – будто сестрички. В результате все подумали, что я твоя маленькая старенькая бабулька. – Прерывистое дыхание Мэри наверняка было слышно аж в Грязном Ручье. – Так вот, послушай меня, Теола: хочешь, чтобы я написала в продолжении о том, что у тебя каменное сердце и силиконовые мозги? Либо ты будешь обращаться со мной как со взрослым человеком, имеющим право на собственное мнение, либо я не желаю тебя знать, отныне и навсегда… Что-что? Ты собираешься отсудить у меня каждый пенни, что я заработала на "Мамочке-монстре"? Не смеши! – Смех ее весьма смахивал на истерику. – Твои дни как комедийной актрисы сочтены, Теола Фейт.

– Может, мне выйти… – встряла я.

– Нет-нет, прошу вас! – Мэри закрыла ладонью микрофон. Лицо ее напоминало недопеченную лепешку.

Помня, что мне следует беречь силы, я опустилась в кресло с ручками в виде львиных голов.

– Значит, снова угрозы? – Мэри резко встала, грудь ее под девичьей ночнушкой судорожно вздымалась; каким-то образом она ухитрилась обмотаться телефонным шнуром. – Ну-ка, еще раз… что ты хотела бы со мной сделать? Минутку, погоди! Почему бы тебе не повторить это при свидетеле – как ты запихнешь меня ночью в багажник своей машины и, нежно укачав, сбросишь с вершины утеса? – Трясущейся рукой Мэри протянула мне трубку, едва не задушив себя шнуром.

Выкарабкавшись из кресла, я толком не решила, что делать: то ли размотать шнур, то ли выслушать Теолу и тем самым помешать ее коварным замыслам, – но крик Мэри: "Элли, выслушай ее! Она это серьезно!" – пробил броню моей британской сдержанности.

– Слишком поздно! Она повесила трубку. – В глазах Мэри застыло бессмысленное выражение. Трубка выпала из ее руки, а сама она привалилась ко мне. Я робко потрепала ее по плечу.

– Ну полно, полно! – промямлила я, пытаясь прорваться сквозь ее рыдания.

– Если бы только я сумела выяснить, где она находится. Чем больше между нами штатов, тем спокойнее я себя чувствую. – Лицо Мэри было перекошено от ужаса. – Вы не знаете, какой она может быть! Мне надо немедленно отсюда бежать! – Она метнулась к гардеробу, распахнула дверцу – и остановилась.

– Нет! – Мэри прижала пальцы к вискам, сдвигая стрекозьи очки на лоб. – Нынешняя, заново родившаяся Мэри Фейт, любимица литературных кругов, не убегает, поджав хвост! На этом острове я в такой же безопасности, как во всех прочих местах. А кое-чему могу положить конец уже сейчас! – Твердым шагом она направилась к тумбочке. – Больше ты мне не позвонишь, мамочка-монстр! – И с этими словами с силой дернула телефонный шнур.

Тем самым обелив доброе имя Джеффриз. Теперь в Менденхолле уже точно не было телефона.

– Элли, вы не обидитесь, если я не поеду с вами в Грязный Ручей?

Мэри снова улеглась на гобеленное покрывало, закрыла глаза и замерла в полной неподвижности, невольно вызывая в памяти – к моему великому стыду – слова песенки из одного мюзикла: "Не видала я красивей мертвеца, что за дивный цвет синюшного лица!.."

Задергивая оранжевые занавески, дабы избавиться от наигранного радушия солнца, я подумала: какая жалость, что никто не прикончил Теолу Фейт.

Во время поездки в Грязный Ручей на моторной яхте скромное обаяние Пипса предстало во всей красе. В костюме цвета слоновой кости, с виднеющимися сквозь прищур набрякших век желтоватыми белками, он смахивал на утопленника, поднятого из глубин. Пассажиры, к числу которых, помимо Соланж, Эрнестины и меня, относился и Хендерсон Браун, время от времени перебрасывались словами. Возможно, именно мрачное лицо мистера Брауна под белой панамой усиливало образ корабля-призрака, которому никогда не суждено достичь берега.

Солнце палило вовсю, и не успели мы преодолеть и половины расстояния, как моя спина готова была треснуть от жары, а брови опалились, как щетина поросенка. Намек на ветерок поманил и тотчас растаял. Брызги жалили лицо, но не охлаждали. Река была гладкой, как бутылочное стекло, не считая спорадических барашков.

Я попыталась сосредоточиться на пейзаже – известковые скалы, вершины которых ощетинились редкими деревьями, на манер фирменной прически индейцев племени могавков. Нетрудно представить себе индейцев, ведущих оттуда наблюдение, – в те времена, когда Грязный Ручей был еще поселением первых колонистов. Ага, вот и берег, стремительно и неотвратимо надвигается на нас, будто сама судьба. Сквозь проемы между домами я углядела кукурузные поля… и угол красного сарая. Правее белела обшитая вагонкой церковь. Все та же пуританская невозмутимость, какую я подметила во время поездки из Бостона. Вот уже виднеется грязная колея, где мы припарковали машину. Деревья были великолепны. Но на этом прелести кончались. Бензозаправочная станция была отвратительна, кегельбан "Везунчик" выглядел убого, а бар "У Джимми" напоминал заброшенный склад. Неожиданно мистер Хендерсон Браун встрепенулся и, наступая мне на пятки, торопливо выскочил из лодки.