— Как может человеческий ум опускаться до такого уровня отчаяния?

Страдание, показанное на экране, было так велико и так овладело нашим вниманием, что мы на какое-то время забыли о том, что делаем на этом стадионе. Учитель оставался посредине сцены, повернувшись к нам спиной. Он внимательно смотрел на экран. Чувства, которые он испытывал, было невозможно определить. Он, надо полагать, соболезновал несчастью, которое показывали на экране с чудовищным натурализмом.

А пациент, сидя лицом к стене, продолжал говорить:

— Никто меня не понимает! Только лекарства дают! — Потом он сообщил о том, что мебель хотела заняться каннибализмом, поедая другие части дома, и прокричал: — Мебель в порыве ярости хочет проглотить произведения искусства! Кричит им: «Я единственная часть обстановки, достойная этого дома! Я обеспечиваю комфорт! Я украшаю!».

Я бросил взгляд на администраторов группы ведущих и заметил, что они улыбаются. Подумалось, что такая реакция на увиденное просто невозможна. Эти морды явно знают, что конец фильма будет счастливым и радостным. Не психопаты же они. Как кто-то может улыбаться, видя несчастье другого?

В финале фильма пациент испытывал настоящий ужас. Из подвала дома слышался самонадеянный, жуткий и властный голос. Оператор, заинтересованный в том, чтобы заснять самые мелкие проявления больной психики пациента, повторил вопрос:

— Кто вас беспокоит?

Пациент повернулся к камере спиной, убрал ладони с лица и оперся ими о стену. Он задыхался; грудь его тяжело вздымалась. Оператор безжалостно настаивал:

— Расскажите об этих привидениях. Это ваш единственный шанс избавиться от этих монстров.

Пациент вернулся к тому, с чего начал.

— Я боюсь! — кричал он. — Я боюсь! Сундук грозится разрушить все! Грозится сожрать всю постройку! Ревет трубным голосом: «Я все финансирую! Я купил вас всех, я дал вам жизнь. Склонитесь пред моим могуществом! Я бог этого дома!»

Дыхание пациента свидетельствовало о том, что он астматик. Я никогда не видел человека в таком плачевном состоянии. Никогда не видел человека, столь нуждающегося в помощи. У меня едва не остановилось сердце. В этот момент, пытаясь выйти из подземной тюрьмы, пациент повернулся лицом к камере и начал безысходно кричать:

— Мы все умрем, погребенные под землей. Я боюсь! Я боюсь! Спасите! Все рухнет.

Поскольку его лицо впервые не закрывали ладони, оператор показал его крупным планом. Лицо пациента, отражающее панический страх, увеличилось до размеров гигантского экрана. Когда мы увидели это лицо, рухнул не его дом, рухнул наш мир. Земля ушла у нас из-под ног. Мы дрожали. Онемели. Были парализованы. Сцена была невероятной, сюрреалистической. Пациентом в фильме оказался наш учитель…

Моя реакция внешних проявлений не имела, внутри же все бушевало. Поддавшись панике, мой внутренний голос вопил: «Этого не может быть! Мы шли за нервнобольным, за психопатом. Это невозможно!» Социологический проект рухнул. Нас провели. Революционный порыв оказался очевидным недугом. Я не понимал, охвачен ли я яростью по отношению к тому, за кем шел, или сочувствием к его беде. Было непонятно, то ли я ненавижу себя, то ли не знаю, куда деваться от стыда.

Аудитория молчала. Так же как и я, люди не могли поверить, что учитель и персонаж фильма — это один и тот же человек, поскольку, несмотря на внешнее сходство, у того, кого мы считали своим учителем, борода была чуть короче. Мои друзья взяли друг друга за руки, желая прервать сон, который им не хотелось видеть.

Ведущий, дабы не оставалось никаких сомнений, жестом велел включить микрофон продавца грез. И, словно председательствуя на суде инквизиторов, спросил:

— Можете подтвердить, что персонаж фильма — это вы?

На стадионе воцарилась тишина. Нам очень хотелось, ну просто очень хотелось, чтобы он сказал «нет». Что это обман, что это его двойник, или, кто знает, может быть, брат-близнец. Но, оставаясь верным своей совести, он повернулся лицом к аудитории, задержал взгляд на группе своих друзей и, прослезившись, ответил без обиняков:

— Это я. Да, это я.

После чего ему сразу же отключили микрофон. В этом не было необходимости, поскольку защищаться он не собирался.

Изобразив на лице издевательскую гримасу, ведущий печальным голосом сказал:

— Сумасшедший.

Потом с удовлетворением покачал головой, повернулся лицом к телевизионной камере, снимавшей мероприятие, и заносчиво продолжил:

— Сеньоры, мы установили личность человека, будоражившего наш славный мегаполис. Установили, откуда взялся тот, кто проникал в сердца тысяч людей. Это ведь настоящий социальный феномен. — Тут он указал пальцем прямо на продавца грез и произнес с сарказмом: — Перед вами самый большой обманщик всех времен и народов. Самый ушлый пройдоха нашего общества. Величайший бунтарь, величайший иллюзионист и еретик нынешнего века. И чтобы продемонстрировать нашу благодарность, мы присваиваем ему почетное звание продавца безумия, кошмаров, мусора, лицемерия и глупостей, созданных нашим обществом.

В этот момент специально приглашенные фотокорреспонденты сделали множество снимков. Очень красивая манекенщица подошла к учителю и вручила диплом. Организаторы продумали все, даже мельчайшие детали. Это было невероятно, но диплом он принял. Принял очень вежливо. Ученики были смущены, зрители — парализованы. Многотысячная толпа молчала.

Мускулы моего лица оставались неподвижными, размышления зашли в тупик, рассудок извергал вопросы: «Идеи, которые мы слышали и которыми восхищались, были порождением больного ума. Как такое возможно? Что я сделал со своей жизнью? Бросился в море грез или кошмаров? Ушел от физического самоубийства и пришел к самоубийству интеллектуальному?»

Психопат или мыслитель?

После демонстрации доказательства того, что пациент из фильма и человек, за которым мы идем, одно лицо, устроители мероприятия с удовольствием повернулись к нам, чтобы сообщить, что мы — всего-навсего шайка растяп, группа самых доверчивых болванов, каких когда-либо знало общество. Казалось, они пытались отомстить нам. Но за что? Что стояло за всей этой ловушкой? Зачем было публично поносить человека? Что за мотив стоит за яростью, проявленной по отношению к человеку, несомненно, безобидному?

Только позднее мы узнали, что по вине учителя, посвятившего одну из самых смелых своих лекций теме моды, произошло катастрофическое падение курса акций международного гиганта «Ля Фам», принадлежащего концерну «Мегасофт».

Обвал курса акций произошел вскоре после того, как учитель энергично рекомендовал в этом храме моды, чтобы на этикетках товаров и в магазинах одежды повесили объявления о том, что красота не может стандартизироваться, что любая женщина красива по-своему и что никогда не следует равняться на манекенщиц, являющихся генетическим исключением из рода человеческого.

Важно было то, что директор-президент гиганта моды, который был одним из организаторов мероприятия на стадионе, выступил в прессе, заявив, что подобное предложение абсурдно и выдвинуто безумцем. Мало того, он совершил оплошность, приведя в своей заметке неудачную фразу одного блестящего поэта, фразу, которая способствовала краху «синдрома Барби»: «Да простят меня дурнушки, но красота важнее всего». Эта статейка обошла весь мир не только через печать, но и через Интернет, вызывая жаркие дискуссии в СМИ и порождая цепную реакцию отторжения по отношению к этому предприятию. Группа «Ля Фам» получила тысячи писем от людей, противопоставляющих себя ее философии.

В результате курс акций предприятия за два месяца упал на тридцать процентов, что привело к потере более полутора миллиардов долларов. Это был несчастный случай экономического характера. Феномен отмщения, который присущ только людям, показал свои когти. Разоблачить человека, нанесшего такой ущерб, стало для руководителей предприятия делом чести, вопросом жизни и смерти. Чтобы восстановить доверие к себе, они решили, что разоблачение должно быть публичным.