Но угнетали Грэма вовсе не странности поведения Роджера, и уж вовсе не собственные манеры, — или отсутствие таковых, — а атмосфера в комнате. Ужин проходил в гробовом молчании, за все время было сказано не более десятка слов, наподобие просьбы передать соль или хлеб. Молчала княгиня, храня невозмутимое выражение лица. Молчала Нинель, копируя поведение матери. Молчал Виктор, время от времени бросая на Грэма такие красноречивые взгляды, что тому немедленно захотелось дать ему по зубам, и только колоссальным усилием воли он себя сдерживал. Молчала насупившаяся Гата. Не раскрывала рта Илис, уткнувшая нос в тарелку. Грэм про себя помянул Безымянного и подумал, что пора, пожалуй, закругляться, не то у кого-нибудь не выдержат нервы. Аппетита у него не было абсолютно, — какой уж тут аппетит, когда смотрят так, словно с радостью увидели бы тебя на эшафоте.

Поймав взгляд Роджера, — какой это был взгляд! казалось, он с легкостью испепелит человека прямо на месте, столько в нем было неприкрытой ярости, и княгиню спасало лишь то, что ониксовые глаза Роджера ни разу не обратились в ее сторону, — Грэм чуть заметно кивнул. Роджер удивленно приподнял брови, и Грэм движением подбородка, — опять же, едва заметным, — указал на дверь. Роджер просветлел и локтем пихнул в бок Илис. Та вскинула на него непонимающий взгляд, между ними произошел обмен почти незаметными жестами; Грэм решил, что все всё поняли, и встал. Чудовищным нарушением этикета было подняться из-за стола раньше, чем глава семьи закончит трапезу, но Грэму в данный момент было глубоко плевать на этикет и на какие бы то ни было правила. Ему просто хотелось оказаться подальше отсюда. Княгиня посмотрела на него так, словно он на ее глазах сделал что-то жутко неприличное, Нинель даже приоткрыла от возмущения рот, а Виктор вытаращил глаза. Зато Гата улыбнулась такой лукавой улыбкой, что Илис могла заплакать от зависти, и тоже поднялась со своего места, одновременно с Роджером и Илис. Это был уже неприкрытый бунт.

— Благодарю за угощение, — сухо сказал Грэм, сдержанно поклонился и направился к двери.

Не оглядываясь и спиной чувствуя враждебные взгляды, он вышел из столовой и остановился в коридоре, поджидая остальных.

— Безумие какое-то, — заявила Илис, выскочившая следом. — Грэм, ты уверен, что нам сюда было нужно заезжать?..

— А ты-то что за демонстрацию протеста устроила? — Грэм повернулся к Гате. — Тебе еще жить и жить тут. Зачем обострять отношения?

— Уверяю тебя, дальше обострять уже нечего, — безмятежно сказала Гата. — У нас и так… война не на жизнь, а на смерть. Особенно с тех пор, как Нинель и Виктор приехали. А сейчас… Я не могла смотреть, как мама и сестра обращаются с тобой, как с каким-нибудь отребьем.

Грэм улыбнулся.

— Спасибо, но ты напрасно принимаешь все так близко к сердцу, сестренка. Мне наплевать, что и как они говорят и что думают…

— Правда? — влезла Илис. — Вид у тебя довольно кислый!

Она хотела добавить что-то еще, но Роджер дернул ее за шиворот, едва не вытряхнув из рубашки, и она осеклась. Грэм не ответил, только смерил ее холодным взглядом, понимая, однако, что она права. Вовсе не все равно ему было, его сильно задело пренебрежительное обращение; он чувствовал злость и унижение. Он пытался сохранять спокойное выражение лица, но после слов Илис понял, что не преуспел.

— Что я такого сказала?! — возмутилась Илис, рискуя быть встряхнутой еще раз, и поэтому на всякий случай отошла подальше от своего охранника. — Что ты руки распускаешь?!

Роджер шагнул к ней с явным намерением еще раз применить силу, но Грэм встал у него на пути.

— Хватит, — сказал он. — Еще и вы будете нервы трепать?..

Роджер ожог его таким страшным, ненавидящим взглядом, что Грэм даже отшатнулся, но в следующую секунду черные глаза потухли, и Роджер отступил.

— Извини, — сказал он на удивление кротко.

Гата, с удивлением наблюдавшая за ними, вдруг встрепенулась и поспешила перевести разговор на другую тему:

— Можно пойти поужинать на кухню, если хотите. Укон не будет возражать.

— Я бы с удовольствием, — тут же отозвалась Илис. — Есть очень хочется, вот только княгиня… извините, Гата… она так смотрела, что я боялась подавиться.

Предложение было соблазнительное. Теперь, убежав от ненавидящих взглядов родственников, Грэм тоже почувствовал голод. Было бы, в самом деле, неплохо поужинать на кухне, где тепло и уютно, горит очаг, и не нужно придерживаться правил этикета. К тому же, раньше Укон хорошо к нему относилась. Все еще раздумывая, Грэм взглянул на Роджера, заметил и в его глазах голодный огонек, и это положило конец его колебаниям.

— Хорошо, — сказал он. — Пойдем, Гата. На кухне нам действительно будет гораздо лучше. Надеюсь только, Укон не испугается, увидев в своем царстве такую компанию.

— Укон — испугается? — засмеялась Гата. — Она боится только пауков, более ничем ее напугать нельзя. Даже и твоей физиономией.

Укон уже знала о возвращении "молодого князя", но не представляла, насколько он изменился. Завидев его, она ахнула и добрых полчаса причитала. Она-то помнила изящного, стройного юношу, и вид высоченного худого, жилистого, на первый взгляд даже угловатого молодого человека удручал ее настолько, что она не могла удержаться от сетований.

Грэм, не обращая внимания на шум, поднявшийся вокруг его персоны, устроился перед очагом, на своем любимом месте, и вытянул ноги. Его спутники и сестра уселись рядом, и Гата медовым голосом попросила Укон дать им чего-нибудь поесть. Та начала было возмущаться — почему, мол, нельзя поужинать вместе со всеми, зачем обязательно тащиться на кухню, мешаться у нее под руками и ронять княжеский престиж — но возмущение ее было наигранным, к тому же, она быстро осеклась под серьезным взглядом Грэма. Ужин явился в мгновение ока, и хотя он не был таким роскошным, как стоявшие на княгинином столе яства, все с удовольствием поели. Укон пристроилась на краешке стола, с робостью разглядывая Грэма, и время от времени задавала вопросы. Грэм отвечал неохотно и в общих чертах, а по поводу длительности своего пребывания в княжеском доме вообще предпочел отмолчаться.

Потом на кухню начали стекаться слуги, поскольку наступало время их ужина. Все с любопытством и опаской посматривали на молодого господина, и Грэму стало неуютно. Он поспешил закончить ужин, поблагодарил Укон и поднялся в свою спальню. Спать не хотелось. Он поставил свечу на стол и довольно долго сидел на кровати, упершись локтями в колени и сжав голову. Его одолевали нехорошие мысли. На душе было муторно, тошно, и в очередной раз он пожалел, что вообще приехал. Зачем мне это понадобилось? с горьким недоумением спрашивал он себя. Повидаться с мачехой? Ну, повидался, и что? Легче стало?

Вскочив, он нервно прошелся из угла в угол. Сидеть в душной комнате было выше его сил, и он решил выйти в парк, хоть на улице и было уже темно, хоть глаз коли. На минуту он задумался, как бы выбраться из дома незамеченным, потом вспомнил, что прямо под окном растет прекрасное дерево, которым они с Гатой не раз пользовались, чтобы попасть в комнату. По деревьям лазить Грэм еще не разучился, и хотя ему пришлось довольно долго провозиться с окном, которое ни в какую не желало открываться, уже через двадцать минут он стоял на земле, поеживаясь под порывами холодного ветра. Темнота была полная, небо затянуло тучами, но он своим воровским зрением все же кое-что видел. К тому же, в свое время он знал парк как свои пальцев, и надеялся, что еще не все позабыл.

Постояв немного, Грэм решил дойти до пруда, своего любимого места. Пришлось немного поплутать, но пруд он отыскал по серебристому свечению воды в темноте. Он нашел место на берегу, под ветвями ивы, склонявшимися к самой воде, расстелил плащ и устроился на нем. Сидеть было довольно холодно, но все же, это было много лучше, нежели мучиться бессонницей в темной, душной комнате.

4

К утру Грэм озяб, промок и осунулся после бессонной ночи, но зато заметно успокоился. Мысли об оказанном приеме уже не угнетал его так сильно, ненависть сестры и мачехи не причиняла боли. Ночью он решил, что все это неважно.