Князь был хорошо воспитан и очень образован, что встречалось редко среди наинских вельмож его возраста. Он много знал, и его знания не ограничивались обычным набором, обладая которым, человек в дворянской среде уже считался ученым. Широта его познаний была более характерна для служителя Гесинды, всю жизнь корпевшего над книгами, чем для нобиля. Было не очень ясно, где он приобрел столь исчерпывающие познания в различных науках, и главное — когда, поскольку довольно много времени он провел в путешествиях. Князь не только изъездил весь материк, но бывал и в Истрии, и в Самистре, и в далеких южных странах, о которых простой обыватель имел довольно смутное понятие, и все сведения о которых в основном поступали в виде полумифических рассказов, больше похожих на сказки.
Еще князь был очень богат. Он сорил деньгами, и покупал всегда все самое лучшее, не интересуясь ценой. Чаевые, которые он оставлял людям, прислуживающим ему во время путешествия, были даже чересчур щедрыми, на взгляд Грэма. Нищим он бросал серебряные монеты! Грэм про себя удивлялся, как он еще не разорился при подобном расточительстве. Он смотрел на это богатство и пытался представить, что станет его наследником, получит когда-нибудь все эти деньги в свое распоряжение. И тогда его начинало мутить… Это был первый звоночек, которому Грэм не придал значения.
Слушая рассказы князя о далеких странах и загадочных предметах, о существовании которых доныне даже не подозревал, Грэм невольно подпадал под его обаяние. Рассказчиком князь был отменным, и всегда умел заинтересовать слушателя так, что невозможно было отвлечься от его историй. Грэм же рассказывал о себе мало, и вообще предпочитал молчать; а князь никогда не донимал его расспросами.
Истории о заморских чудесах он чередовал с рассказами о своем замке и его обитателях, подготавливая Грэма к встрече с новой семьей.
Княгиня Мираль Соло, по его словам, была самая красивая и добрая женщина на всем белом свете. Князь очень любил супругу и ревностно хранил ее душевный покой, не посвящая ее ни в какие свои дела. В его поездках княгиня никогда его не сопровождала, если только речь не шла о бале или приеме у соседей. Конечно же, она ничего не знала о любовных похождениях князя в Карнелине пятнадцатилетней давности, но он настолько верил в ее доброту (или притворялся, что верит), что совершенно искренне рассчитывал своим признанием не только не навлечь на собственную голову черные тучи супружеского гнева, но найти прощение и понимание. Грэм же рассчитывал на худшее.
Все свое время княгиня отдавала воспитанию двоих дочерей: Нинели исполнилось семнадцать, Гате — шестнадцать лет. Нинель была настоящей юной леди, изящной и воспитанной. Летом она вернулась из храмовой школы, где провела два года, обучаясь всему, что должна знать и уметь молодая девушка ее круга. Говорил о ней князь без особого энтузиазма, и Грэм сразу представил себе этакую чопорную зануду. О младшей, Гате, князь рассказывал с гораздо большей теплотой. Ее норов, пожалуй, больше подошел бы дворовому мальчишке, нежели юной княжне. Несколько лет назад Гату тоже пытались отправить в храм, но ничего из этого не вышло. Через полгода ее со скандалом оттуда выставили за поведение, недостойное юной девушки. "Вашей дочери следовало бы родиться мужчиной!" — в отчаянии заявила старшая наставница. От Гатиных выходок стонали и воспитанницы, и настоятельницы. В конце концов, сочли за благо отправить ее домой, и Гата первая обрадовалась этому решению. Теперь она жила дома и стала совсем неуправляемой: целыми днями носилась по холмам и лесам на своем жеребце, а за книги или вышивальные пяльцы ее было не засадить.
Жила в замке и мать князя, престарелая княгиня Катрина Соло. Она была больна, немощна и почти не выходила из своей комнаты. От нее неприятностей Грэм ожидал на порядок меньше, чем от всех остальных. Князь, однако, утверждал, что она добрейшая женщина. Но, если верить его словам, все его родные были добрейшими, исполненными милосердия людьми, готовыми с распростертыми объятиями встретить незаконнорожденного наследника…
Больше никакой родни у князя не имелось. Еще в замке жили слуги, но их было немного: нескольких горничных, повариха, экономка, учителя княжон (они, впрочем, не жили постоянно в доме), конюх и еще кто-то по мелочи. Для княжеского дома это было более чем скромно.
Чем ближе они подъезжали к замку, тем отчетливее Грэм ощущал, как в нем понемногу нарастает паника. Его мучили дурные предчувствия, и благодушные увещевания князя вовсе не успокаивали. Грэм никак не мог решить, то ли князь непозволительно беспечен, то ли слишком верит в добродетели своей жены. Ведь он собирался притащить домой некоего уличного мальчишку и спокойно и без всякого смущения заявить супруге: прости, дорогая, я четырнадцать лет назад согрешил и совершенно случайно на днях узнал, что у меня есть сын от другой женщины. Прошу любить и жаловать. Что ж, что незаконный, я хочу его наследником земель и титула сделать… Дочки все равно не наследуют… Занавес. Ответную тираду княгини Грэм предпочитал до поры, до времени не представлять даже в общих чертах.
По пути им пришлось заехать в два города, и повсюду князь встречал знакомых. Все они пристально и не слишком вежливо принимались разглядывать Грэма, и его это невероятно злило. Видя его неудовольствие, тактичный князь всякий раз уводил разговор в сторону, отвлекая внимание собеседников от мальчика.
На третий день они пересекли границу земель князя, слева и справа потянулись поля. Люди, которые встречались им на дороге — крестьяне ли, арендаторы ли или небогатые нобили-соседи, — все почтительно кланялись. Наверное, князь — хороший лендлорд, решил Грэм, иначе его не встречали бы с таким дружелюбием и уважением. И все эти люди с простодушным любопытством разглядывали Грэма и на всякий случай кланялись ему так же, как своему лендлорду.
К полудню поля по сторонам дороги снова сменились лесом. Вскоре, однако, Грэм понял, что это не лес, а парк, только очень запущенный. Приглядевшись, можно было заметить некоторую упорядоченность планировки, точнее, следы ее. Кое-где даже виднелись остатки покосившейся кованой ограды, почти целиком скрытой вьющимися растениями. Парком очень давно никто не занимался, и он зарос настолько, что по дикости вовсе не уступал окрестным лесам, и уже совершенно непонятно было, как он планировался изначально. Грэм очень удивился тому, что князь, придающий такое значение внешнему виду вещей, безобразно запустил собственный парк.
Потом из-за верхушек раскидистых деревьев показалась крыша княжеского замка. Выглядел он несколько странно. Две его боковые башенки казались снятыми с двух разных по стилю строений; очень пестро смотрелись и остальные части замка. Казалось, строитель просто брал приглянувшиеся части различных зданий и складывал их, как ребенок — кубики.
Поймав недоуменный взгляд Грэма, князь слегка улыбнулся и пояснил:
— Этот дом строили несколько поколений моих… наших предков. Каждый добавлял что-то свое, только вот я еще руку не приложил. В результате получился этакое чудовище от архитектуры. Но внутри довольно уютно, честное слово.
— Он и снаружи ничего, — серьезно сказал Грэм.
— Рад это слышать, — кивнул князь. — Давай-ка заедем с тобой в конюшни. Уверен, что там мы найдем Гату. Мне хочется, чтобы вы сразу познакомились.
Они въехали в небольшой внутренний двор, по периметру которого располагались службы. Князь остановился около конюшен и спешился. Грэм оставался в седле. Навстречу князю из конюшни вышли двое: мужчина средних лет, в простой коричневой одежде, и высокий гибкий паренек, голубоглазый и смуглый, одетый тоже очень просто. Голову его покрывала довольно уродливая фетровая шапка. Грэм сначала подумал, что этот парнишка — помощник конюха, но потом усомнился. Очень уж нахально он улыбался.
Старший мужчина почтительно приветствовал князя, принял у него поводья и подошел к Грэму, с любопытством на него глядя. Тот ответил мрачным взглядом и лихо спрыгнул на землю — но поврежденная нога подвела, и он припал к земле, едва не ткнувшись носом. Парнишка в фетровой шапке захохотал, и его смех ожог Грэма, словно на него выплеснули ведро ледяной воды. Забыв о боли, полный намерений немедленно отвесить насмешнику полновесную плюху, он вскочил на ноги, но князь встал между ним и нахальным пареньком, схватил обоих за плечи.