Монополия внешней торговли за все эти тяжкие годы стала для Красина делом жизни. Ее он отбивал в жарких схватках за рубежом — на международных конференциях, за круглым столом переговоров, при встречах, официальных и неофициальных. ЕЙ посвящал уйму времени, мыслей, дел. За ее развитием пристально, не спуская глаз, следил отовсюду. Где бы он ни был в Англии, Финляндии, Италии, — взор его был обращен к Москве, к высокому серому зданию на углу Ильинки, где помещался Наркомвнешторг. Он следил за его работой, руководил ею, направлял ее. Многочисленными статьями, письмами, телеграммами, инструкциями.

Все они проникнуты заботой о развитии монополии внешней торговли, ибо: "Монополия внешней торговли представляет собою крепкую ограду, которую пролетарское государство поставило по всей своей границе как защиту против экономической интервенции (вмешательства) со стороны капиталистического мира…

Без монополии внешней торговли Советская власть вообще не в состоянии была бы строить и проводить какой-либо самостоятельной экономической политики, так как вся страна при отсутствии этого заграждения и при широко раскрытых дверях для западноевропейского капитализма, несомненно, весьма быстро утратила бы свою экономическую самостоятельностью.

ч Если мы допустим хотя бы малейшее отступление от принципа единства руководства внешней торговлей, то уже в самом близком будущем получится такая путаница, из которой не будет никакого выхода".

"Принципом нашим должно быть, чтобы каждый истраченный золотой рубль не только приносил пользу стране, но непременно возвращался бы в Наркомвнешторг в виде сырья или товаров, по реализации которых можно выручить полтора или два таких рубля. Всякое иное расходование золотого фонда, этого единственного пока ресурса внешней торговли, есть чистейшее преступление".

"Вожди капиталистического мира прекрасно понимают, что разрешение всем и каждому ввозить в Россию всякий хлам и вывозить оттуда сырье, продовольствие, домашнее и прочее имущество не только позволит обогатиться отдельным иностранцам, но и будет служить могучим оружием для разрушения Советской власти и ниспровержения той рабочей диктатуры, которая все еще не дает спокойно спать западноевропейскому и американскому буржуа".

Так он писал в защиту монополии.

А так он защищал написанное.

Когда, находясь в Лондоне, Красин узнал, что некое итальянское торговое общество самочинно, в обход Наркомвнештор-га, посылает в Россию груженный товарами пароход "Лотер Волен", он направил в Москву депешу с энергичным приказом не впускать судно ни в один советский порт.

И тут же письменно попросил Воровского, который был тогда в Италии, принять решительные меры к тому, чтобы подобные происшествия впредь не повторялись.

"Если мы с мест отправки, — пояснял он, — не будем предупреждать таких «аргонавтов», то последние остатки нашего сырья будут растащены в обмен на непригодный или малопригодный товар".

— Он раньше всех и глубже всех понял, какую глубокую опасность для судеб революции представляет дезорганизующее и разлагающее проникновение к нам иностранного капитала, — вспоминал Б. Стомоняков, давний боевой друг по большевистскому подполью и близкий соратник по советской работе. — Он яростно защищал монополию внешней торговли от нападок капиталистического мира, влияний стихии нэпа и непонимания в собственных рядах. Он, как Ленин, не мыслил индустриализации страны и успешного строительства социализма оез опоры на монополию внешней торговли.

"Преодолевая гигантскими усилиями все затруднения, встречавшиеся на его пути, — пишет А. Микоян, — он создал одну из самых мощных цитаделей против натиска мирового капитала и вместе с тем сильнейший рычаг в деле строительства социалистического хозяйства Союза — монополию внешней торговли, и этим он претворил в жизнь идею Ленина.

Он доказал, что под охраной монополии внешней торговли могли не только восстановиться у нас промышленность, сельское хозяйство и транспорт, но и реконструироваться все наше хозяйство по линии индустриализации страны. В самые тяжелые моменты нашего строительства монополия внешней торговли охраняла самостоятельность нашего развития, устойчивость нашей валюты и излечивала те раны, которые наносились нам недостаточной организованностью нашего хозяйства и выявлявшимися затруднениями. Носителем идеи монополии внешней торговли и проведения ее в жизнь был Леонид Борисович Красин".

И вот сейчас все, что создавалось с таким трудом и собиралось по крупицам, находилось под ударом.

И удар этот наносился не извне, а изнутри, не врагами (к их ударам он уже давно привык), а своими же товарищами.

Жизнь есть жизнь. Кому не свойственно заблуждаться? Кажется, еще Белинский обронил:

— Только дурак не ошибается.

Самодовольство и самоуверенность не позволяют ему идти на подобный риск.

Заблуждение терпимо, если его стараются преодолеть. Но оно вредоносно, если его возводят в закон. И не столько возводят его, сколько низводят других до беспрекословного подчинения пагубному закону.

Враги монополии были людьми влиятельными и сановитыми. В их руках была сила, и они властно пустили ее в ход.

Бухарин, Сокольников, Пятаков — они-то и были главными противниками — воспользовались заболеванием Владимира Ильича и его отсутствием и провели на октябрьском 1922 года Пленуме ЦК РКП(б) предложение, направленное на подрыв монополии внешней торговли. Красин образно и метно сравнил его с дырой в воздушном шаре. Воздушный шар, говорил он, наверняка упал бы наземь, если бы в его оболочке проделали небольшую дырку, в пол квадратных аршина.

Итак, поражение. Полное и безнадежное. Шутка ли сказать —. решение Пленума ЦК1

Он один, а против него большинство.

В таких случаях и други и недруги едины в оценке случившегося. Одни сочувственно, другие с торжеством произносят:

— М-да, разбит… Наголову разбит… Красин действительно был разбит. Наголову.

Но не потерял головы. И не опустил рук. Слишком многое было поставлено на карту, чтобы сдаться без боя, последнего и решительного. Ведь "Отказ от государственного регулирования внешней торговли был бы вопиющим противоречием как раз по отношению к тому новому курсу экономической политики, которым облыжно хотят оправдать уничтожение монополии внешней торговли".

И Красин ринулся в бой, неравный и опасный, где, казалось, все и всё против него.

Всё, кроме правоты. Правота была с ним.

И Ленин тоже был с ним. Показывая пример и указывая ориентир к действиям в обстановке невероятно сложной и трудной.

Красин вспомнил, как это было. Хотя было это очень давно. Лет десять назад. По календарю. На самом же деле, по жизни было это столетия назад, в незапамятные времена, и ныне выглядело бы событиями древней истории, если б не жгучая боль раскаяния при воспоминаниях о тех годах.

Тогда вместе с Богдановым он шел против Ленина.

После того как отзовисты покинули партию, кто-то упрекнул Ильича в том, что он остался один, чуть ли не на голом месте.

На что Ленин спокойно ответил:

— Что же, бывают такие моменты, когда массы по тем или другим причинам убегают с поля битвы, и тогда плох тот вождь или тот генерал, который, оставаясь в единстве, не может защитить свое знамя. Бывают такие моменты, когда надо оставаться в единстве, чтобы сохранить чистоту своего знамени.

Один из таких моментов сейчас наступил и для Красина. Именно сейчас он остался в единстве.

"Положение было очень опасное, — вспоминает он, — почти безнадежное, и к кому же в таком случае идти, как не к Владимиру Ильичу?

Владимир Ильич с начала октября 1922 года, как известно, возобновил председательствование в Совнаркоме, но все время похварывал. Пойдя к нему, я узнал, что у него флюс и что он не выходит из квартиры. Однако уже на другой день сам Владимир Ильич, с присущей ему величайшей во всех делах, даже в мелочах, заботливостью, сам позвонил мне по телефону и назначил время для разговора. Когда я подробно изложил всю ситуацию, Владимир Ильич развел руками и признал положение очень серьезным — "надо действовать". С этого момента я понял, что монополия внешней торговли спасена".