"В 1918 году нелегко было привлечь к работе на службе нового Советского правительства старых академических работников Петрограда, замуровавшихся в евоих лабораториях, — вспоминал профессор Осадчий. — К Красину все как один пошли, кого он пригласил. Он лучше всех знал их".

Красин был не просто русским интеллигентом, он был интеллигентом-ленинцем и высоко ценил культуру, накопленную человечеством. Он понимал, что все лучшее из ее нетленной сокровищницы войдет в культуру пролетарскую, которую предстоит строить не на голом месте, а на незыблемом фундаменте общечеловеческой культуры. Ex nihilo nihil — ничто не возникает из ничего.

Поэтому он с негодованием отвергал модные в те времена ультралевые теории Пролеткульта, крикливо провозглашавшие голое и зряшное отрицание. Пролеткультовцы с их вульгарным нигилизмом, сектантской узостью и нетерпимостью живо напоминали ему пресловутого восточного деспота, приказавшего сжечь все книги александрийской библиотеки.

— Ибо, заявил при этом деспот, — если в книгах сказано то же, что в коране, они — лишни, если же другое, они — вредны.

Еще с юности врезалась Красину в память строка на всю жизнь любимого Пушкина:

Духовной жаждою томим…

Томление духовной жаждой — это то прекрасное, что возвышает человека, делает лучше, чем он есть, украшает и облагораживает, бередит и тревожит, не дает застояться, а властно движет вперед.

Пусть сегодня ему не до духовных ценностей, завтра он без них не проживет.

И предчрезкомснабарм Красин, дни и ночи отдавая делам текущим, изыскивая материальные ценности, необходимые фронту сегодня, урывал время и для дел, рассчитанных на день завтрашний.

Как свидетельствует Горький, "По инициативе Красина же учреждена в Петербурге "Экспертная комиссия", на обязанности которой возложен был отбор вещей, имевших художественную, историческую или высокую материальную ценность, в Петербургских складах и на бесхозяйственных квартирах, подвергавшихся разграблению хулиганами и ворами. Эта комиссия сохранила для Эрмитажа и других музеев Петербурга сотни высокоценных предметов искусства".

Заглядывать в завтра, когда сегодня застилает взор множеством забот, неотложных, насущных и тяжких, способен не каждый. Это дано лишь тому, кто смел, прозорлив и размашисто крылат, кто мерит свои дела не одной лишь узкой меркой текущего года, но и десятилетиями, кто видит будущее в настоящем и не только видит, но и верит в него.

Так в России, объятой тьмою, Ленин, а вместе с ним Красин, Кржижановский и другие большевики разглядели свет электричества.

19-октября — в зале заседаний Второго Дома Советов, что помещался в гостинице «Метрополь», Красин открыл первую сессию Центрального электротехнического совета. Он собрал в него элиту электротехнической мысли страны — тридцать профессоров-ученых и инженеров-практиков.

В первый же год революции член Президиума ВСНХ Красин организовал проектирование крупного электростроительства в нашей республике. Он привлек лучших электротехников, теоретиков и практиков Петрограда и Москвы. Одних поставил к чертежным доскам проектировать районные электростанции. Других назначил в электротехнический совет для рассмотрения и критики работы проектировщиков:

Многочисленная группа ученых и инженеров при активном участии Красина, его однокашника по Техноложке и старого друга по большевистскому подполью, тоже отличного инженера Кржижановского, профессора Шателена и других приступила к составлению общего плана электрификации страны.

Красин и возглавляемая им Чрезвычайная комиссия по снабжению Краевой Армии не ограничивались удовлетворением ближайших нужд, как бы остры они ни были, а стремились решать перспективные задачи развития народного хозяйства.

Красин разглядел и оценил те огромные возможности, какие таит в себе Курская магнитная аномалия. Благодаря Чрезвычайной комиссии начались работы по исследованию ее. Прежде их вел немецкий ученый Лейст, но вскоре после победы Октября уехал на родину и увез все собранные материалы.

После смерти Лейста его карты, планы, вычисления перешли в собственность германского правительства, которое через своих представителей предложило Красину приобрести их. Разумеется, за большие деньги.

Красин отверг предложение немцев и обратился за помощью к русским ученым. Они откликнулись на его призыв.

Летом 1919 года в район КМА выехала экспедиция под руководством академика П. Лазарева. В течение нескольких месяцев в непосредственной близости фронта она вела исследовательские работы и собрала большой и ценный материал. Лишь приближение деникинцев заставило экспедицию прервать работу и возвратиться в Москву.

К зиме восемнадцатого года нашествие Антанты и белой гвардии сплелось с блокадой, хватким удавом стиснувшей страну. К голоду прибавился холод.

Люди мерзли и выбивались из сил, что в завьюженные степях, уходя в разведку, что в давно не топленных кабинетах наркоматов.

Пожалуй, тому, кто в морозную стужу лежал за пулеметом., было даже легче. Как-никак его согревал фронтовой паек, а после боя костер или тепло натопленной избы.

Москва же, Питер, Тула, голодные, лишенные топлива, промерзали, что называется, до мозга костей.

В те дни Красин похудел и осунулся. Пайкового обеда хватало разве что на час-полтора. А там снова и опять поса-сывание под ложечкой, тоскливое и надоедливое.

И все же он не терял бодрости. Проезжая в полуразбитой машине по заснеженной, оледенелой Москве, сидя в промерзшем, чадном от неистово дымящей, но не согревающей «буржуйки» кабинете — на плечах шуба внакидку, на ногах тяжелые боты, — он был неизменно весел и оживлен.

— Как вы думаете, сдюжим? — спрашивал у него один из друзей. — Времена не из легких.

— Что касается меня, я так уверен в победе, что нет даже тени сомнений… Хорошие времена… Будет что вспомнить, — отвечал он и заливался смехом. Вспоминал одного из своих посетителей — иностранного коммерсанта. Приехав в Москву по делам, сей муж только и делал, что глотал опий. Еще бы, дикий мороз, а теплых уборных нет. Вот он и закреплял свой желудок, чтобы действовал пореже.

Вера в победу, в необоримую силу революционного пролетариата, взявшего власть, никогда не покидала Красина. Летом 1919 года, когда над красным Петроградом нависла серьезная угроза, он прибыл в город. И встретился с Горьким. Тот вспоминает:

"— Не знаю товарища, который был бы так надежно наш, как «Никитич», — сказал о нем мой земляк «выборжец» П. А. Скороходов во дни наступления Юденича на Петербург, как раз в тот день, когда отряды Юденича, наступая на Тос-зо, грозили отрезать Петербург от Москвы.

В тот день многие в Петербурге растерялись, подчиняясь панике, а Леонид, стоя у окна в моей квартире на Кронверкском и слушая, как бухает пушка броненосца, ворчал:

— В Гавани, вероятно, крыши сносит с домов и все стекла в окнах к черту летят. Разор!

Кто-то спросил его:

— Отразим?

— Конечно, прогоним. Дураки — убегут, а убытки останутся.

И удивленно передернул плечами:

— Чего лезут, черт их побери? Ведь и слепому ясно, что дело их — дохлое".

Он был прав, дела интервентов и белогвардейцев действительно оказались дохлыми. 1919 год стал годом коренного перелома в гражданской войне. Молодая Красная Армия разбила основные силы внутренней и внешней контрреволюции.

Время, скупое на радости житейских мелочей, расщедрилось в крупном. Жестоние и победоносные бои закончились разгромом Колчака на востоке, Деникина на юге, Юденича на западе и Миллера на севере.

"Советская Россия, — с гордостью и радостью писал тогда Красин, — достигла максимума того, что военная наука считает вообще условием победы".

Радость побед умножалась радостью сознания, что в этих победах толика и твоего труда, напряженного труда и в Чрезвычайной комиссии по снабжению Красной Армии, и в ВСНХ, и в Совете Рабочей и Крестьянской Обороны — главном военно-хозяйственном центре республики.

Членом Совета Красин стал сразу же после его создания. 1 декабря 1918 года на первом заседании СО, на котором председательствовал Ленин, было принято следующее решение: