Она выразительно улыбнулась.

— Кто им будет верить! Поклянется, чем угодно, а потом… Эти пророчества не напугали Мину. В ней кипел гнев, ей было

невтерпеж. Сказала себе, что дольше не выдержит. Служанок она уже подговаривала, теперь надо было привлечь на свою сторону Бертоху и приобрести в ней соучастницу, а не врага.

— Все драгоценности твои, — говорила, обнимая ее. — Мало тебе, прибавлю из своих! Я со служанками сама все сделаю, но ты должна быть со мной! Она сегодня еле ходит, кричать не будет, никто не услышит, увидишь!

Бертоха уже привстала было, но теперь опять уселась, застонав.

— Не хочу, возись сама! Мина долила ей вина.

— Пей-ка, пей! Ишь, трусишка! Сегодня же с нею покончим. Ты должна! Я — так могу, а ты не хочешь? Он ждет, велел, он даст награду. Никто слова не скажет. Умерла и все.

Задумавшись, пила Бертоха, а перед глазами мелькали драгоценности, приказ князя и уверенность в безнаказанности легкого преступления.

Постоянные разговоры о скорой и неизбежной смерти Люкерды сделали ее равнодушной.

Мина видела, что скоро добьется своего. Побежала проведать, что делает Люкерда.

Как всегда, в спальне горел ночник перед иконой и лампа на столе. По углам прятались тени. Широкая кровать еще пустовала.

Княгиня, пошатываясь, бродила по комнате. Раз стала на колени перед иконой Богоматери, сложила руки, с плачем стала молиться. При этом упала на пол и должна была подняться, придерживаясь за скамью. Уже был час, когда она обыкновенно ложилась, но сегодня она откладывала это, знала, что все равно не заснет, если ляжет. Сон ее сменялся мечтами; она часто вскакивала с плачем, стонала, напевала и опять ложилась.

Мина, приоткрыв дверь, жадно следила за каждым движением, за каждым проявлением слабости и упадка духа. Она видела, как княгиня хваталась за грудь, как она зашаталась и, опустив голову, села на скамью. Потом опять привстала, облокотилась на стенку, тяжело дышала, а в горле что-то хрипело.

Мина прибежала обратно. Лицо ее горело. По пути что-то шепнула служанкам, стоявшим кучкой в ожидании. Это были простые девушки, уже затронутые придворной жизнью, сильные, как парни, дерзкие да еще сегодня вечером отведавшие меду у Мины.

В ожидании дальнейшего смеялись и трунили. То, что им надо делать по приказу старших, их не касалось.

Бертоха, подвыпив, раздумывала, полусонная, когда вернулась Мина и коснулась ее дрожащей горячей рукой.

— Надо подождать, когда ляжет спать, — прошептала, — тогда.

Бертоха кивнула головой в знак согласия. Она уже успела уговорить себя, что нет опасности, раз Мина пойдет с нею. Служанки могли все сделать, что нужно; им достаточно было кивнуть.

— Подушки лежат сбоку у кровати, — говорила прерывистым шепотом Мина. — Когда ляжет, бросим на нее — она и звука не издаст, следа не будет.

Теперь уже в согласии перешептывались.

Бертоха, согласившись с Миной, тоже хотела поскорее кончить, избавиться от мучительного ожидания. Говорила сама себе, что первая побежит к князю с известием, что больная княгиня умерла.

Встала, собираясь идти.

— Подожди, — удержала ее Мина. — Посиди здесь, а я пойду, посмотрю… Не надо ее спугнуть. Пусть ложится и дремлет. Так будет легче и лучше.

Мина вторично подбежала под двери.

Люкерда опять разгуливала по комнате, напевала, как и раньше, хваталась за голову и грудь.

Немка послала к ней одну из служанок напомнить, что пора спать. Девушка вошла развязно; это была одна из самых дерзких служанок, привыкшая обращаться с княгиней запросто несмотря на ее сан и болезнь.

Вошла и остановилась, скрестив руки.

— Вам пора спать! — сказала. Люкерда, не отвечая, взглянула на нее.

— Спать пора! — повторила служанка, — а то мы из-за вас должны выстаивать. Ну, пора спать! — еще раз добавила она с явным издевательством.

Княгиня не отвечала и медленно ходила. Она уже привыкла к такому издевательству прислуги и не реагировала на него.

Несколько раз повторив свое приказание в более и более грубой форме, служанка подошла наконец к княгине и потащила ее за руку к кровати.

Бессильная Люкерда уселась на минуту, но сейчас же с испугом встала и опять заходила по комнате. Служанка вторично потянула ее. С усилием княгиня вырвалась, презрительно взглянула и отошла в угол. Мина, видевшая эту сцену в щелку, ерзала на месте.

Служанка, ворча, ушла. Прислужницы перешептывались у дверей, княгиня слышала, но уже свыклась с этими ежедневными оскорблениями. Она лишь стала плакать.

Мина им подмигнула. Она знала, что после слез и истерики усталая княгиня скоро засыпала.

Но сегодня Люкерда не ложилась, а стала в угол и закрыла глаза.

Было уже поздно, пели вторые петухи. Люкерда дремала под стенкой; служанки смотрели сквозь щелку, теряя терпение и проклиная ее.

Мина ходила по комнате; теперь ей приходилось удерживать Бертоху, которая рвалась покончить… Она уже здорово подвыпила.

— Кончать, так кончать! — повторяла. — Идем! Убьем ее, как муху!

Прошла уже и полночь, когда прибежала одна из прислужниц с известием, что Люкерда легла.

Обе женщины побежали туда стремглав, но у дверей пошли на цыпочках, приказывая служанкам молчать. Открыли дверь, и вся кучка тихонько вошла.

Уже подходили к кровати, когда Люкерда внезапно, словно по наитию, села. Увидев во мраке подходивших молча женщин, крикнула пронзительным, душераздирающим голосом, раздавшимся среди ночной тишины.

Мина испугалась; она не верила ушам, что такой сильный голос, способный разбудить людей в замке, мог раздаться из столь слабой и высохшей груди.

Княгиня, дрожа, смотрела на них ужасным взглядом, а ее протянутые судорожно руки застыли, словно отталкивая нападавших.

Это была уже не умирающая женщина, но существо, защищающее свою жизнь из последних сил…

Прошел момент колебания, и Мина бросилась с бешенством первая. Но в этот же момент Люкерда соскочила и побежала к дверям; прислужницы, столпившись там, не пускали ее, отталкивая.

Тогда княгиня бросились к окну с таким проворством, которое изумило женщин, видевших ее недавно еле передвигавшейся. Но и здесь она встретила протянутые руки, закрывавшие ей путь.

Мина опомнилась и погналась за ней. Бертоха еще стояла в испуге, когда служанки бросились вслед за немкой и толпой повалили кричащую и защищающуюся Люкерду на кровать.

Мина набросила на нее громадную подушку, лежавшую сбоку, и оборвала крик отчаяния.

Судорожно дергалось тело несчастной мученицы, затем руки и ноги вытянулись, окостенели и упали бессильно.

Немка давила, что есть мочи, а две служанки ревностно помогали.

Кончились борьба и крик, наступила грозная тишина. Бертоха с опаской подошла к кровати, но лица княгини не было видно, так как его закрывали подушки, а пальцы Мины все еще душили за горло уже мертвую.

Лицо мстительной женщины дышало каким-то бешенством, стиснутые зубы, казалось, хотели впиться в жертву… Не могла, или не хватило решимости пустить ее… Наконец обессилела и опустилась на пол.

Бертоха откинула подушки. Люкерда лежала посиневшая, мертвая, с налитыми кровью глазами, уже потерявшими блеск, с лицом, на котором запечатлелись муки смерти.

Этот вид протрезвил Бертоху, да и все женщины испугались. Одна лишь Мина встала и, не владея собой, начала тормошить мертвую, чтобы уничтожить следы неестественной смерти. Но эти следы не исчезали.

Служанки стояли еще у кровати, а смятая и валявшаяся подушка свидетельствовала о том, что случилось, когда вдруг открылась дверь, и князь с лампой в руках вбежал в комнату.

Крики донеслись до него, и он шел в страхе, подозревая что-то; но достаточно было взглянуть на лицо Мины, на кровать, на служанок, дрожавших и растрепанных, чтобы отгадать ужасную истину.

Князь бросился к кровати и остановился, бледный, с помутившимся взором. Мина уставилась на него какими-то торжествующими безумными глазами; она не убегала и не отнекивалась.