IV

Два дня спустя Мартик в своих непрерывных блужданиях от пивной под ратушей до Шелюты, от его завода на Мясницкой улице до Николаевских ворот, — гонимый беспокойством, которое не позволяло ему оставаться бездеятельным на месте, узнал случайно, что Альберт собирается в путь для каких-то торговых дел. Узнал он также, что его правая рука, Герман из Ратибожа поехал с каким-то тайным поручением, а Пецольд из Рожнова собирался выехать не известно куда.

Все это были верные друзья и деятельные помощники войта, за которыми Мартик давно уже следил. Чутье подсказало ему, что этот разъезд не был случайным.

Зная, что Грета была нерасположена к войту, Мартик поспешил к ней в надежде что-нибудь от нее узнать.

Он застал ее в обществе ее друзей. За столом сидели дядя ее Павел с Берега, Хинча Кечер и Никлаш из Завихоста. Прекрасная по-прежнему хозяюшка, всегда готовая посмеяться с гостями и похвастаться перед ними своим богатством и гостеприимством, подставляла кубки, сама наливала вино и подвигала поближе блюда с лакомствами, которыми был заставлен стол.

Шла веселая, легкомысленная беседа, какую любила Грета: ее любимым развлечением было увлекать собою старых и молодых, дурачить их и доводить до безумия. А в конце концов всех высмеять и от всех отделаться — это доставляло ей огромное удовольствие.

Приход Мартика несколько понизил оживленный тон беседы.

Достаточно было взглянуть на его озабоченное лицо, чтобы потерять охоту к веселью.

Грета тотчас же вытерла кубок, налила вина и подала ему. От смеха она зарумянилась, как вишня, а при румяных щечках и розовых губках зубки ее казались еще белее и еще милее блестели, а черные глаза сверкали еще ярче, чем всегда. Быстро дышавшая грудь колебала прикрывавшую ее прозрачную белую ткань, а вышитый и разукрашенный металлическими бляшками корсаж красиво обрисовывал ее стройный, округленный бюст, на искушение ее старым поклонникам.

Хотя пора первой молодости и свежести уже прошла для Греты, но в ней было еще столько прелести, что все, начиная от дяди, с восторгом следили за каждым ее движением. Павел с Берега в качестве опекуна позволял себе больше, чем другие; он брал ее за белые руки, притягивал к себе и, подмигивая, показывал на нее Хинче и Никлашу.

Проницательная женщина по одному взгляду на Мартика догадалась, что он на этот раз пришел не ради нее самой. Ей захотелось узнать, что он делал. Правда, тут были все свои, но все же опасно было говорить о таких щекотливых вопросах в присутствии нескольких лиц, особенно Хинчи Кечера, про которого она даже не знала, на чьей он стороне.

Рассказывали о пойманных около еврейских бань убийцах, которые уже сидели в тюрьме ратуши и ждали смертного приговора судивших их лавников. На кладбище около костела Девы Марии задержали какую-то подозрительную женщину. Все это были городские новости.

Никлаш спорил, что вдова Эрлиха не имела права на половину дома и лавок на Гродзкой улице, а Кечер уверял, что по завещанию муж отказал ей это, а половину лавки отдал на поминовение своей души у святой Троицы.

Среди этой болтовни пламенные взгляды гостей пронизывали прекрасную Грету, а каждое ее слово встречалось одобрением, смехом, перешептыванием и перемигиванием.

Мартику надоело наконец смотреть на это и слушать и, прерывая рассказ об эрлиховой вдове, которая, по слухам собиралась выйти замуж за своего молодого служащего, он вдруг сказал:

— Не слыхал никто, куда это собрался ехать войт?

Никлаш и Павел быстро переглянулись между собой.

— Да разве он едет? — спросил первый.

— Говорят, что и он едет, и многие из городских советников разъезжаются в разные стороны, — отвечал Мартик, придав своему голосу оттенок иронии. — Герман из Ратибора, Зудерман, Пецольд — все или собираются в путь, или уже выехали. Куда-то они все торопятся.

Грета делала ему выразительные знаки глазами.

— Да я же был сегодня у пана войта, — сказал Павел с Берега, — никто там и не заикался о путешествии.

— Гм… — заметил Мартик, — да разве о всяком путешествии идут разговоры?

— Вот правда! — смеясь, отозвался Кечер. — Когда я узнаю, где можно дешево купить товар, я поеду один и трубить об этом не буду.

— Никогда не поверю, чтобы наш могущественный пан войт сам поехал за товарами, — прервала его Грета. — Для этого он слишком большой пан, да и родни у него много, она могла бы его заменить. Если он поехал сам за товаром, то, верно, товар этого стоит.

— Какой же он большой пан, — возразил Никлаш. — Недавно только вырос. Люди еще помнят, как их отец при Лешке Черном сам мерил на локти за прилавком. Всего своего величия они достигли защитой замка.

— Ну да, но теперь войт имеет власть по наследству, это второй князь, — заметила Грета. — Если ему не понравится моя или ваша голова, то он прикажет ее отрубить, и никто ничего ему не скажет. Мы — его рабы. Городские советники — все по его выбору. Лавники — тоже, а город — у него в кармане!

— О, о, о! — закричали все хором. — До этого еще не дошло.

— Уж дошло и до этого! — решительно возразила Грета. — Он делает с нами и с городом, что ему вздумается.

— Но ведь и мы тоже в городском совете, — недовольно заметил Павел.

— А что значите и вы, и весь совет? — горячо возразила Грета. — Герман из Ратибожа, Зудерман и Пецольд, слуги его и доверенные, всем заправляют, а вы — как сено для них.

Эти упреки не понравились гостям, они сидели, опустив головы, а Грета торопливо закончила:

— Пан войт — у нас король!

Наступившее вслед за этим молчание прервал Мартик.

— Хозяйка наша правду говорит… Так оно и есть!

Задетые за живое гости стали понемногу подниматься, некоторые пробовали еще пошутить с хозяйкой, и один за другим выходили. Остались только Мартик и Павел.

— Любопытно было бы узнать, — снова заговорил Мартик, — куда это собирается пан войт? И куда едут его помощники? Не могу ни у кого допытаться!

— Что делать! — отвечала Грета. — Одному не уследить за четырьмя, но если бы последить за кем-нибудь одним…

Мартика заинтересовала эта мысль, он поспешно выпил вино, взглянул еще раз на вдову и стал прощаться.

Грета поняла, что он готов был последовать ее совету.

— Приходите ко мне почаще, — сказала она, провожая его до дверей.

Сула всегда был готов к отъезду. Он прямо отправился к дому войта, около которого целый день до поздней ночи толпились люди, одни сидели, другие расхаживали кругом. Ему хотелось разузнать что-нибудь здесь. Он смешался с толпой и стал прислушиваться, стараясь узнать прежде всего, не уехал ли уже войт. Около ворот во дворе слуги говорили между собой, что он сегодня вечером едет в Мехов.

Хотя Мартик не поверил этому, тем не менее он тотчас же поспешил в замок, вскочил на коня и один, без слуг, стал поджидать у Николаевских ворот, чтобы не пропустить никого из проезжавших. Он был уверен, что Альберт выедет из города через ближайшие ворота.

Были сумерки, когда Мартик увидел приближавшегося к нему войта, одетого против обыкновения так бедно и окруженного такой убогой свитой, что если бы он не был осведомлен об его отъезде и не знал в лицо, то он, наверное, не узнал бы его. Скрывшись за воротами, Мартик переждал, пока весь отряд не отдалился от города, и тогда медленно поехал за ними. Он должен был подвигаться с большою осторожностью, держась в отдалении, чтобы его не приняли за соглядатая.

Вокруг было пусто. Время, выбранное войтом для отъезда, само по себе внушало подозрение.

Но еще страннее было то, что, выехав из города на равнину, он начал объезжать предместья, сворачивая туда и сюда, как заяц, которого выслеживают, и наконец выбрался на проезжую дорогу, которая вела на Прагу и в Чехию.

Но Мартику этого было еще мало, он хотел быть вполне уверенным. Правда, для одинокого человека окрестности города ночью не представлялись вполне безопасными, но у него был за поясом хороший меч, у седла висела дубинка, а конь его отличался выносливостью и быстротою, и он решил ехать дальше.