I. Для реальности искупления нужно реальное воплощение. Но это невозможно при полном трехчастном (дух, душа и тело) составе человека:

a) Скорее можно просверлить скалу простым пальцем, чем при двух логосах (человеческом и божеском) получить единую личность. Природа логоса-разума состоит в том, что он, по Аполлинарию, «αυτοκινητος – самоинициативен», т.е., говоря современным нам языком, он есть живой субъект, υποκειμενον. Выражаясь грамматически, он есть единое подлежащее, единый субъект в одном предложении. Два субъекта требовали бы и двух действий. Это так же абсурдно, как помещение двух тел в одном пространстве.

b) Такое подлеположение двух было бы паралогично и ненужно. Получился бы обоженный человек (ενθεος ανθρωπος), или человекобог (ανθρωποθεος), какой-то кентавр.

c) Так получилось бы два Сына: по природе и по усыновлению. Поклонение им было бы наполовину идолопоклонством.

d) Получилась бы не Троица, a четверица.

II. He достигнута была бы и цель воплощения – уничтожение греха и смерти. Для этого нужно, чтобы Бог умер, как человек. A если во Христе дан полный человек, т.е. и с человеческим разумом (логосом), то он, как человек, и страдал, и искупления не получилось бы.

Где полный человек – там и грех. Источник греха в душе. Душа сама по себе и безразумна и инертна, αλογος και ετεροκινητος. Ее определяет нечто другое: логос. Но логос человеческий немощен. Нужен логос мощный, чтобы его не победила тварная человеческая душа. Какой же выход из этого? Нужно, чтобы на месте логоса в Богочеловеке был Логос Божественный. Природа человеческая не нарушена, ибо душе вообще свойственно управляться чем-то другим, высшим, – Законом Божиим. Итак, нужно, чтобы во Христе был логос безгрешный. Иисус Христос не аскет. Он без борьбы с грехом. Он – «одна природа, одна ипостась, одна энергия, единое лицо, весь Бог, весь человек». Нельзя говорить о двух лицах, о двух естествах. Он – μία φύσις του θεοΰ Λόγου σεσαρκωμένη, поклоняемая вместе с плотью единым поклонением. Это одна природа σύνθετος, σύγκρατος, т.е. слитная. Тут, как записали лекции Аполлинария его восторженные ученики, лектор восклицал: «О новая вера! Ο божественное смешение: Бог и плоть составили (απετελεσε) одну природу!»

Аполлинарию возражали: это человечество не истинное человечество, потому что плоть без ума есть и y животных. Но Аполлинарий защищался: «Да, Христос не просто человек, но «как бы» человек (ουκ ανθρωπος, αλλ' ως ανθρωπος), ибо он не единосущен человеку по главной части – «по уму», и при этом Аполлинарий ссылался на апостола Павла: «И образом обретеся якоже человек».

Так нарушается Аполлинарием полновесный смысл Никейского символа, повелевающего исповедовать не только «воплотившегося», но и «вочеловечившегося». B погоне за соблазнительно-рациональной схемой предан сподвижником во время оно Великого Афанасия и авторитетом даже для Великих Каппадокийцев основной завет Афанасиева богословия – сотериология. «Невоспринятое Богочеловеком и не спасено» (τо γαρ άπρόσληπτον, άθεράπευτον – Григория Богосл. пис. 101). «И спасл еси всего мя человека», – поет, согласно этому завету, церковь, отвергающая умное недоумие Аполлинария. Ересь сгубила славу этой выдающейся богословской фигуры IV в.

Христология у возражателей Аполлинарию

Естественно, что до разработки нового для того времени христологического вопроса y всех больших богословов IV в. мы встречаем большие неточности и сбивчивые выражения, ставшие впоследствии характерными для полярно противоположных ересей.

Например, св. Афанасий Великий говорит о «целой природе Слова – αλη φυσις του Λογου». Об образе соединения природ Афанасий говорит – «φυσικη ενωσις – природное единство», «соединение по природе». Выражения, звучащие по-монофизитски. И с другой стороны, y того же Афанасия: божество и человечество действуют, συνημμενος, соприкосновенно, связно. И даже (!) человечество называется домом, храмом Божества: «прокаженный, как в созданном храме поклонялся Творцу всего». Выражения антиохийско-несторианские.

Григорий Богослов дает точное христологическое выражение: «две природы, Бог и человек, но не два Сына и не два Бога. Ибо то, из чего Спаситель есть «другое и другое (άλλо και αλλο)», a не «другой и другой (άλλος και αλλος)», да не будет!» Ho y того же Григория Богослова есть выражения, которые оказались сбивчивыми при дальнейших спорах и углублении вопроса. Например, «обе природы (τα γαρ αμφοτερα)», «едино в слиянии (εν τη συγκρασει)». Иногда – μιξις, συγκρασις, «смешение», «соприкосновение по сущности (συναφεια κατ'ουσιαν)». «Слияние, смешение» – это звучит по-монофизитски, a «соприкасание» – по-несториански.

У Григория Нисского встречаем также неточности по мерке позднейшей терминологии. С одной стороны, «восприявшая природа Божия возвысила соединенного с ней человека до своей собственной высоты». С другой стороны, образ соединения обозначается терминами μιξις, ανακρασις, переводимыми как «смешение». Обожение человеческой природы во Христе обозначается как «преложение». Терминология монофизитская. Явно, что тонкий и требовательный греческий интеллект не мог на такой неточности остановиться.

Если в триадологическом споре весь Восток в общем противостоял Западу, то в новом споре разделился сам Восток. И разделился по двум философским, a за этим и по двум богословским направлениям, или школам. Школа Антиохийская ответила на вопрос по схеме Аристотеля, a школа Александрийская – по схеме Платона.

Антиохийская христология (Диодор Тарсский и Феодор Moпсyестийский)

Для антиохийского ума аполлинаризм был самой несносной ересью. Он шел до оскорбительности наперекор всем самым дорогим заветам Антиохийской школы. Она выносила в вековой борьбе с разными ересями специфическую ревность о защите и отстаивании полной, реальной человеческой природы во Христе. Борьба с заразой гностического докетизма, крепко угнездившегося в антиохийском районе с первых веков, взбодренного затем к новой жизни манихейскими веяниями иранского дуализма, побуждала антиохийских защитников кафолической истины развивать и литературно уяснять реальную человечность во Христе. Против дуалистического пренебрежения к материи и плоти и против фатализма, отнимавшего y человека свободу воли, антиохийцы защищали свободу и человека как борца со злом и мужественного подвижника-аскета. Антиохийскому благочестию, в противность дуалистической манихейской отраве, дорога была полная человеческая природа во Христе, нам единосущная и нас в Нем спасающая. Всякое умаление ее под лукавым предлогом благочестия, всякое лишь абстрактное ее утверждение во Христе без конкретной полноты живой человеческой личности «пророка из Назарета Галилейского», воспринятого от зачатия в таинственное единение с Предвечным Сыном Божиим, заставляло по-антиохийски верующего богослова настораживаться умом и сердцем против исконного исказителя кафолической веры – манихейского докетизма. Самая этнографическая и топографическая близость антиохийцев к почве библейской и евангельской истории, к языку и нравам семитов, удерживали их сознание в атмосфере своего рода наивного реализма, не позволявшего превращать образ Иисуса Христа ни в какую абстракцию. Эта библейско-историческая «почвенность» антиохийцев делала их первоклассными экзегетами Священного Писания и являлась крепким якорем, державшим за букву Писания самые смелые порывы христианского умозрения и мистики. Это был один из подлинных столпов и утверждений церковной истины. Ни в каком рационализме и позитивизме, как правильно утверждает профессор Н. Н. Глубоковский, антиохийцы неповинны. Они служители апостольского залога веры. Св. Писание для них не филологический документ, a откровение о тайне спасения через Мессию – Богочеловека. Они толкуют все Писание как служители веры, типологически, прообразовательно, т.е. антирационалистически, однако не аллегорически. Аллегория не есть обязательный метод для верующей мысли. Скорее наоборот. Она рискованный произвол художественной фантазии, часто ничего общего не имеющий с действительным смыслом написанного. Она скользкий путь к незаметному стиранию определенных очертаний, открытых нам догматов и претворение их в некоторые туманные абстракции. Между тем подлинный религиозный реализм – враг абстракции. Другое дело – типология, или, по-современному, символизм, узаконенный Новым Заветом. Антиохийцы – типологисты.