ХLII

Совсем хорошо прошел день. И с ночи она заснула спокойно и крепко. Завтра к полудню вернется с сотней Петрик. Анеля, наверно, тоже подъедет. "Что-то неравнодушна она, кажется, к Кудумцеву? Нашла кого полюбить!.. Ферфаксов куда же лучше. Да и Кудумцев — цыганские романсы запел… Вот вам и война!.. Верно говорит Петрик".

Она проснулась от хриплого, злобного лая Диди у дверей.

"Ну, вот и случилось!" — была ее первая, тревожная мысль… Лунный свет по- вчерашнему сквозил в окна. Еще лежа в постели, Валентина Петровна услышала, как Таня пробежала через столовую и открыла дверь в прихожую. Ее шаги и лай собаки перестали быть слышными.

Дрожащими руками Валентина Петровна зажгла свечу, накинула теплую шубу, обула валеные китайские коты и прошла в столовую. Она вся дрожала.

Хриплый, небывало злой лай ее прелестной и всегда кроткой и ласковой Диди слышался со двора.

"Господи! не сбесилась ли собака? — мелькнуло в голове у Валентины Петровны.

Она поставила свечу на полку буфета и подошла к окну.

Двор был залит лунным светом. Голубые тени отчетливо легли на снег от высокого забора и ворот. Собака лаяла подле них.

Валентина Петровна видела, как Таня подбежала к воротам, приоткрыла калитку.

Диди выскочила за калитку в степь.

"Зачем это она"? — мелькнуло в голове у Валентины Петровны.

С сильно бьющимся сердцем она ждала, что будет дальше.

Таня заглянула в калитку. Должно быть она звала собаку. Потом вдруг бросилась, не закрывая калитки, бегом назад к крыльцу.

Валентина Петровна собрала всю силу воли и со свечой пошла навстречу Тане.

Таня совсем не удивилась, что Валентина Петровна была в прихожей.

— Таня!.. а Диди?..

Таня схватила Валентину Петровичу за рукав ее халата.

— Барыня, — задыхаясь от быстроты бега по лестнице, говорила девушка. — Там такое!.. И сказать нельзя!.. Сраму-то!.. Сраму-то сколько!.. Не дай Бог, кто увидит, да узнает!.. Барыня, скорее… Пока ночь… Пока люди-то, злые… спят пока… берите, что есть у вас… Бензину что-ли… Скипидару… Я сейчас ведерко прихвачу, воды, да мыла… Щетки жесткие… Пока никто не видал… Вот проклятые злобные какие нашлись люди!..

— Что случилось, Таня… Диди?… За кем побежала Диди?

— В поле побежала собака… Вернется, не пропадет… Тут вас спасать надо, барыня… Солдатики чтобы на беду не увидали! Вот беда-то приключилась… Как гром с ясного неба!

Они безшумно ходили по комнатам. Достали бутыль со скипидаром, щетки и тряпки и обе спустились во двор.

Уже перевалившая за казармы луна призрачным светом освещала ворота со стороны полей. Валентина Петровна, ничего не понимая, но смутно догадываясь, что случилось что-то ужасное и гадкое, вышла в поле. Резко задувал ночной, весенний ветер. Нес он с собою мороз. Точно серебряные видения, стояли голые раины и тянули сухие, белесые ветви к небу, как в молитве. Выкрашенные светлой охрой ворота были ярко освещены. По ним резко и грубо тянулись широкие полосы дегтя и над этими наглыми, будто что-то ужасно нехорошее кричащими полосами, блестела свежей кроваво-красной краской сделанная надпись:

— Я здесь!..

Валентина Петровна схватилась рукою с бутылью за грудь. В глазах у ней потемнело.

"Господи!.." — думала она, — "ворота… ведь это… мне… мне… ворота дегтем вымазали!.. Проведали мое страшное прошлое…" Таня поставила ведро на землю. Она торопливо шептала.

— Паскудники!.. Чтоб им!.. Ишь люди!.. Тоже прозываются!.. Без греха!.. До барина бы такое-то не дошло… Наши бы как не пронюхали… На худое их взять…

И ночь не поспят, а сделают… А вот, чтобы на что хорошее встать!..

Скинув шубку, чтобы легче работать, засучив по локоть рукава, Таня ловко и умело смывала и надпись и деготь. Мутные бурые потоки текли по воротам. Не видно стало страшных слов, тряпка со скипидаром впитывала и съедала деготь и краску.

— Барыня, подержите-ка малость ведерко… Я с песком, да мылом протру, вот ничего и видно не будет… А утречком инеем как возьмет, вот никому и вдомек не будет, что тут наделали.

— Таня, а где Диди?

— Погодьте, барыня… Куда же она уйдет? Никуда она далеко не отходила. Вот все как сделаем по-хорошему, я Похилко взбужу. Пусть на коне поскачет, покличет.

Верно за зайцем каким угналась и пошла. Главное, чтобы этого никто не видал.

Она еще раз осмотрела и протерла ворота. — Кажется, чисто… Догадаться трудно.

Таня притоптала землю… Тогда стали кричать и звать Диди.

Уже светало. Исчезли лунные тени. Наступало призрачное, утреннее время, когда ни свет, ни тьма. В казарме слышался шум.

— Идемте, барыня… Нехорошо, если кто нас здесь увидит. А я сейчас Похилко с Григорием пошлю, чтобы поискали по полям… Далеко как ушла Дидишечка наша.

Осторожно, чтобы никого раньше времени не разбудить они прошли в квартиру. Таня спрятала тряпки, тщательно помыла руки.

— Так я пойду, барыня.

— Иди, Таня.

ХLIII

Валентина Петровна бездумно стояла у окна в столовой. Отсюда был виден двор, ворота, и за ними поля. Те поля, где стояла за выпашью маленькая кумирня богу полей.

Она видела, как Таня в большом платке пробежала через двор в казарму, как оттуда вышел Похилко, как прошел из квартиры Григорий и оба исчезли на конюшне.

Ей казалось, что очень много прошло времени, а не прошло и пяти минут, как они вывели поседланных коней, сели на них и протрусили за ворота.

Солнце встало. Потянулись длинные тени от казарм. Заблестела мокрая железная крыша, закурилась паром. «Отдувалы» пошли на уборку.

На дороге показались два всадника. Собака не 6ежала с ними. Валентина Петровна не могла больше дожидаться. Накинув на плечи красную шелковую курму на бараньем меху, она выбежала к воротам.

Похилко увидал ее и поскакал наметом.

Уже издали увидала Валентина Петровна, как мотались длинные тонкие лапки и безжизненно свесились бархатные ушки ее собаки. Похилко за задние ноги держал ее в руке.

— Ишь грех какой прилучился, — сказал Похилко, соскакивая с лошади подле Валентины Петровны.

Валентина Петровна приняла Диди к себе на руки. Ее поразило, что вместо мягкой и гибкой Диди — жесткая и холодная колода ее тела легла ей на руки.

— Камнем ее кто пришиб, — докладывал Похилко. — Версты полторы от казарм, прямо на дороге и лежала. Вот она и ранка. Чуть видать… Да собачка нежная…

Много ли ей и надо… И след видно… По дороге… Двое… Верьхи проехали… И капли кое-где видать… Не разберешь — кровь, или что… Красные…

Таня пришла сверху, Чао-ли, бойка повар, — все столпились около Валентины Петровны.

— А людей не видали?… — спросила Таня.

— Где же их увидишь, Татьяна Владимировна… Станут они вас дожидаться.

— На кого же вы думаете?

— Китай… Он всегда злобный… Увидал и швырнул камнем. Ему что!

— Так… здорово живешь? — сказала Таня.

— Да с чего бы… Не нарочно же… Пошутил кто.

— Спасибо, Похилко, — бледно улыбаясь, сказала Валентина Петровна и бережно, как ребенка, понесла труп Диди.

Похилко пошел за нею.

— Да вы, барыня, не убивайтесь… Я вам хорошего песика достану. Настоящего китайскаго, как у нашей генеральши… Тут я знаю на одном ханшинном заводе есть…

Черные с белым… Чудные собачки… А мордастые… страсть…

Валентина Петровна не дослушала Похилку. Она медленно поднималась по холодной каменной лестнице.

Она положила Диди в комнате Тани на тот диванчик, где собака всегда спала. Таня стояла подле. Она с грустью смотрела на Диди.

— Петербургская, — тихо сказала она.

— Что, Таня?

— Петербургская, говорю, барыня, собачка… Здесь такой нигде не достать… А уже умная была!..

— Таня!

— Что барыня?

Валентина Петровна молчала. Какая-то тяжелая, напряженная мысль точно застыла на ее лице.

— Таня… Диди подходила к Ермократу?

Таня точно сразу поняла все, что творилось на душе у Валентины Петровны.