Тот самый генерал Г. Малюшкин, начальник войсковой оперативной группы МВД СССР в Южной Осетии, по поводу упреков в адрес центральной власти сказал: «А 28 тысяч грузин, проживавших в области, они спросили, когда провозглашали свою республику? Почему центральная власть не сказала веское слово в сентябре 1990 года при провозглашении в Южной Осетии республики?» Грузия, впрочем, тоже не спрашивала у 164 тысяч осетин, проживавших в Грузии, не возражают ли они против выхода республики из состава СССР.
Вскоре Союз остался в прошлом, хотя все еще пытался возродиться. Декларация прав человека, принятая Чрезвычайным съездом Советов после августовского переворота 1991 года, дала право каждой из суверенных республик устраивать свои внутренние дела без вмешательства со стороны. В том числе и тем республикам, которые отказывались подписать новый Союзный договор. Права национальных меньшинств в Грузии отдавались полностью в руки диктаторского режима. Принципы первенства прав человека не подходили для регулирования межнациональных отношений в республиках бывшей общей страны. Эффективнее были бы экономические санкции к Грузии, попиравшей права человека, но такие санкции должны были приниматься сообща всеми суверенными теперь республиками.
В СССР к сентябрю 1991 года было около 500 тысяч внутренних беженцев и перемещенных лиц. Из них в России – 150 тысяч, более половины которых составляли беженцы из Южной Осетии и внутренних районов Грузии, принятые Северной Осетией. Часть беженцев подалась в Краснодарский край, в Ставрополье, в Кемерово, даже в Магаданскую область. В России были созданы новые организации: Комитет по правам человека ВС РСФСР, Комиссия по делам беженцев Моссовета, Министерство по труду и социальным вопросам, Комитет русских беженцев и т. д. Государство предоставляло и атрибуты некоей «временной жизни»: работу, жилье и гуманитарную помощь. Но без статуса беженца, прописки и гарантированных законом прав проблемы обездоленных людей невозможно было решить. Именно в таких условиях отсутствия законодательной базы и проходил прием беженцев Северной Осетией вплоть до 1993 года.
Заместитель руководителя Управления по делам миграции МВД РСО – Алания Доментий Кулумбегов рассказывает о тех днях: «Массовый приток мигрантов в Северную Осетию начался прямо с января 1991 года. Естественно, самым трудным был вопрос их размещения. Многие остановились у родственников и знакомых, но не у всех была такая возможность. Поэтому для их временного проживания использовались санатории, дома отдыха, общежития учебных заведений, бывшие пионерские лагеря, другие приспособленные помещения вплоть до складских и хозяйственных построек. Были и такие случаи, когда людей на время приютили совершенно незнакомые люди. В местах компактного расселения беженцев в начальный период было организовано питание. Регистрацией вынужденных мигрантов под руководством Комитета по делам национальностей при правительстве Северной Осетии занимались местные органы власти, специально выделившие для этого сотрудников. Трудности усугублялись тем, что это была практически первая волна массового притока мигрантов в Россию. Напомню и о том, что в то время в России не было нормативно-правовых актов, определяющих порядок их приема, регистрации и финансирования расходов на их содержание. В таких условиях Северная Осетия приняла около 115 тысяч беженцев из Южной Осетии и внутренних районов Грузии.
Для Северной Осетии это была колоссальная нагрузка во всех отношениях. Достаточно сказать, что беженцы составляли более 17 % от населения республики. По международным оценкам – это катастрофическое соотношение, и такого в то время не было ни в одном из регионов России. На начальном этапе всю тяжесть организации приема и оказания помощи взяла на себя республика при поддержке федерального центра. Гуманитарная же помощь со стороны международных организаций пришла позже и, естественно, не в таких формах и объемах, которые тогда требовались. Ни Россия в целом, ни Северная Осетия в отдельности самостоятельно не были в состоянии адекватно отреагировать на ту огромную беду, которая случилась с этими людьми, и не могли оказать им в короткие сроки помощь в обустройстве на новом месте. Вспомним, какова была ситуация в начале 90-х годов в самой России, когда происходила ломка всех старых структур, а новых, эффективных на их месте еще не было. Когда из-за сложнейшего финансово-экономического положения не получали зарплату бюджетники, шахтеры, пенсионеры не получали пенсии, и практически вся страна была охвачена забастовками. Первые федеральные законы „О беженцах“ и „О вынужденных переселенцах“ были приняты лишь в 1993 году, поэтому процесс обустройства беженцев затягивался по всей России, а не только в Северной Осетии».
26 октября 1991 года А. Галазов, председатель ВС Северной Осетии, подписал обращение к Госсовету СССР, в котором говорилось о грубом попирании элементарных прав национальных меньшинств, о трагическом развитии событий в Грузии. Происходящее он назвал фактическим геноцидом осетинского народа. «Количество беженцев достигло 53 тысяч человек. Возобновление военных действий может вызвать новую волну мигрантов. Все это накладывается на проблемы в республике. Острая нехватка жилья, продовольствия и товаров первой необходимости создает значительные трудности. Существенно осложнилась демографическая ситуация, так как Северная Осетия и до нынешней волны мигрантов занимала второе место в России по плотности населения. Дестабилизирующий фактор – территориальные притязания со стороны Чечено-Ингушетии. Масштабы проблем таковы, что Северной Осетии не справиться. Обращаемся с просьбой специально рассмотреть вопрос о положении в Южной Осетии и мерах по урегулированию конфликта с целью создания реальных условий для возвращения беженцев в места их постоянного проживания», – говорилось в обращении.
При этом А. Галазов откровенно признавался, что рассчитывать на какую-то реальную помощь М. Горбачева, пребывавшего в глубоком трансе после августовского переворота, не приходилось. Дело осложнялось многочисленными «дворцовыми» интригами, основывавшимися на том, что Северная Осетия в основной массе поддержала в те дни ГКЧП. Трудно сказать, сделала она это раньше или позже Южной Осетии, откуда также направлялись телеграммы «поддержки от трудовых коллективов». Такая реакция была абсолютно закономерна в тех условиях, когда недопустимое, преступное бездействие Горбачева вело к ежедневным человеческим жертвам, за которые никто не нес ответственности в стране, которую он возглавлял. Прозрение для большинства и на Севере, и на Юге наступило уже в тот же вечер, 19 августа, после того как лица путчистов показали по телевизору. Надо сказать, что грузинские националистические власти серьезно встревожились в тот момент, ожидая репрессий, и вели себя очень тихо, выжидая момент, чтобы раньше всех направить телеграмму с поздравлениями тому, кто победит в этой возне. Впрочем, после начавшихся в Грузии в сентябре 1991 года беспорядков националистам было уже не до этого.
Итак, говорить с Горбачевым уже не было никакого смысла. Проблема же общения с российским лидером заключалась в том, что именно он подготовил тот самый Закон о реабилитации, в который при усердной поддержке ингушского лобби в лице Г. Старовойтовой и Р. Хасбулатова протаскивались статьи по переделу территорий. Тем не менее Россия с самого начала оказывала наиболее действенную помощь Северной Осетии в приеме и обустройстве беженцев. Председатель правительства Северной Осетии С. Хетагуров в феврале 1991 года встретился с председателем СМ РСФСР И. Силаевым и подробно рассказал о положении в Южной Осетии. Ущерб, нанесенный автономной области, по его данным, уже составил 110 млн. рублей. Число беженцев в Северной Осетии превысило 10 тысяч. С. Хетагуров обратился к правительству России за помощью – о выделении Северной Осетии материально-технических, финансовых и продовольственных ресурсов, в том числе денежной помощи в размере 100 млн. рублей для проведения ремонтно-восстановительных работ в Южной Осетии и 10 млн. рублей для оказания помощи пострадавшим семьям. Ремонтно-восстановительные работы в Южной Осетии проводились в основном на линиях электропередачи, другие работы в условиях войны не имели никакого смысла, поэтому помощь оказывалась в виде гуманитарных продуктов и топлива. Если бы на эти деньги приобреталось оружие, как утверждали в Грузии, расклад сил в боевых действиях мог за это время существенно измениться. Но Союз оберегал Грузию.