— Что?

— Открой окно и поговори с ним и виконтессой, — повторила сестра. — Ну, что встала? Иди!

Эвике посмотрела на нее недоверчиво. Она точно помнила, что граф приезжал один, Гизела оставалась в замке с больной матерью. Не осмеливаясь нарушить прямой приказ, он открыла окно и увидела знакомое ландо. Но вместо Штайнберга в коляске сидел граф фон Лютценземмерн, помолодевший, с черными усами, а рядом с ним — маленькая Гизела в белом платьице, повязанном синим кушаком. Заприметив Эвике, виконтесса помахала ей рукой.

— Привет, сестрица!

Эвике вцепилась в подоконник.

— Тссс, Гизи, мы ведь хотели сделать ей сюрприз, — одернул ее отец, но его глаза лучились счастьем. — Спускайся к нам, дочка.

— Я не понимаю, ваше сиятельство! — прокричала Эвике.

— Не называй меня так. На самом деле, ты моя родная дочь, просто много лет назад я потерял твой след. Но отныне мы снова будем вместе. Приди к нам!

— Я сейчас! Подождите!

Монахиня уже покинула спальню, и Эвике подбежала к двери, дернула за ручку, но ничего не произошло. Дверь была заперта. Как же так? Она вернулась к окну, но каким-то образом за время ее отлучки окно тоже успело закрыться. Эвике подергала шпингалет, а когда тот не поддался, в отчаянии заколотила по стеклу. Ее детские кулачки отлетали, не причиняя окну ни малейшего вреда. А во дворе по прежнему стояла щегольская коляска, в которой сидели отец с дочерью, о чем-то переговариваясь, но она уже не слышала их голоса. Хмурясь недовольно, граф вытащил из кармана часы. Гизела привстала на цыпочки и опять помахала — иди сюда! Тогда Эвике вновь ринулась к двери и принялась пинать ее, дергать, толкать, но по сравнению с ее попытками времяпровождение Сизифа показалось бы продуктивным трудом. Даже так, нельзя останавливаться. Нужно выбраться отсюда любой ценой. Иначе они уедут без нее. Иначе она останется здесь навсегда…

Когда Эвике ни с того ни с сего встала, закрыла глаза и начала тереть лоб, Уолтер тоже поднялся и хотел уже предложить ей помощь, как вдруг перед глазами потемнело. В следующий момент он стоял на крыльце, чисто выметенном мальчишкой, который бегал по поручениям и прибирал в конторе мистера Олдентри, стряпчего. За спиной была дверь, высокая и узкая, с тускло поблескивавшей медной ручкой и дверным молотком. Дверь вела в контору, где в дальнем уголке примостился и его стол, прогнувшийся под кипами бумаг. С потолка свисал мертвый паук, который от скуки повесился на собственной паутине. Что угодно, только бы туда не возвращаться!

Выщербленные ступени спускались на улицу, где тесным кружком стояли его родные. Да, он узнал их всех. В центре группы стоял его отец, прямой и черный, как базальтовая колонна, в твидовом, хорошо выглаженном сюртуке и шляпе-котелке. Опустив глаза, с мрачным видом он разглядывал свои запонки. Под руку его держала мать и вместе они воплощали союз плюща и дуба, главных символов добропорядочного супружества. По обе стороны стояли братья и сестры — Сесил в строгом костюме пастора, Эдмунд в парадном мундире, Эдна в платье из белого батиста, с зонтиком чтобы спасаться от тропического солнца, а так же Джордж, Чэрити и Оливия, серьезные, как во время службы. На руках у Чэрити сидел трехлетний Альберт, одетый в короткие штанишки и плюшевую курточку, но с черной лентой, повязанной на руке. Даже его глазенки осуждающе смотрели на Уолтера. Тот попятился назад.

Раздались всхлипы. Прикрывая лицо платочком, миссис Лэнфорд зарыдала, но совсем тихо, чтобы не дай бог не услышали посторонние, хотя улица, серая в утренней полумгле, была совершенно пуста. Не меняя выражения лица, Оливия как бы невзначай протянула ей нюхательные соли, и миссис Лэнкфорд, по-прежнему прикрываясь платком, поднесла их к лицу. Остальные смотрели на Уолтера. У мистера Стивенса задергалась щека и, не в силах более скрывать чувства, он произнес сурово:

— Что же ты делаешь со своей матерью, мальчик?

— Она мне не мать, — чуть слышно выдавил Уолтер, но и этого было достаточно, чтобы вызвать у миссис Стивенс новый пароксизм рыданий.

— Я всегда ожидала, что услышу от него что-нибудь эдакое.

— Неблагодарный щенок!

— Мудрый сын радует отца, а глупый человек пренебрегает мать свою, — патетически процитировал Сесил.

— На самом деле, вы не мои родители! — крикнул Уолтер, но сестры зашикали на него. — Вы прогнали мою настоящую мать, вы позволили ей умереть в нищете.

— Я запрещаю тебе говорить об этой женщине рядом с моими дочерьми! Этакая мерзость!

— Уолтер, мы ведь вырастили тебя, — упрекнула его миссис Стивенс, — ты не представляешь, как нам было трудно. Ты был невыносимым ребенком, просто невыносимым, я всегда боялась, что остальные дети нахватаются от тебя гадких привычек. Никому не пожелаешь такой участи — растить подменыша как родное дитя.

— Замолчите!

— Мудрый сын слушает наставление отца, а буйный не слушает обличения, — отреагировал старший брат.

— Как ты смеешь поднимать на нас голос!

— Позвольте мне поговорить с ним, сэр, — обратился Сесил к отцу. — А ты, Уолтер, держи себя в руках, твое поведение недостойно нашей семьи. Но возрадуйся, ибо для тебя еще не все потеряно. Пусть ты нам не родня по крови, но ты можешь стать одним из нас, и тогда исчезнут твои страхи, и ты обретешь покой. Признай, что тебе всегда этого хотелось.

— Все равно не получится, — убаюканный его елейным голосом, проговорил наш герой, — я старался не выделяться, но выходило наоборот.

— А все потому, что ты полагаешься на свое воображение. Это опасно, Уолтер, более того, это грех! Дойдет до того, что над твоим здравомыслием одержит верх какая-нибудь блажная идея. Например, что ты уехал на Карпаты и познакомился там с вампирами…

— Но разве это не так?

Поджав губы, сестры переглянулись, будто он высморкался в скатерть во время торжественного обеда.

— Разумеется, нет. Даже не говори подобного, ибо уста глупого — близкая погибель. Ты просто бредишь, вот тебе всякое и мерещится.

Уолтер вцепился в перила.

— Но как тогда?.. Откуда бы я узнал про мою мать… и Альберт, он ведь уже давно… Я ничего не понимаю!

— А тебе и не нужно ничего понимать, просто повинуйся приказам. Живи как все. Ходи в контору каждый день. Не потворствуй фантазиям и все у тебя будет хорошо.

— Что же мне делать? — спросил Уолтер, растерянный. На лицах, пристально смотревших на него снизу вверх, заиграли улыбки.

— Вот теперь ты рассуждаешь как полезный член общества. Делать — именно делать! Искупи свою вину трудом. Открой эту дверь, ступай в контору и в точности исполняй все поручения своего начальника, не противореча ему ни в чем. Поступай так каждый день и ты спасен!

— Мы пришли тебя спасти, — вторили ему сестры и братья.

— Ты должен нас слушаться.

— Мы знаем что говорим, потому что нас больше.

— Открой эту дверь.

— Иди в свою контору и никогда не возвращайся.

Постепенно их голоса слились в единый гул и Уолтер схватил за медную ручку, готовясь открыть дверь хотя бы для того, чтобы больше не слушать назойливое жужжание. Но ручка задрожала под его пальцами, будто кто-то дергал ее с другой стороны. Да, кто-то и правда дергал ручку и колотил в дверь, бился о нее, как пойманная птица в силке. Прислушавшись, Уолтер разобрал слова,

— Нет, нет, нет! Не уезжайте без меня! Я должна выбраться отсюда! Я не хочу больше оставаться одна!

— Эвике! — завопил он, рванув на себя дверь. Среди Стивенсов началась суматоха.

— Не существует никакой Эвике! — выкрикнул Сесил, ставя ногу на нижнюю ступеньку.

— Это вас не существует! Я знаю, кто это делает, но ее власть над нами закончена!

Сесил, уже стоявший на следующей ступеньке, поморщился, и Уолтер с ужасом заметил, как под верхней губой блеснули клыки. Перехватив его взгляд, старший брат глумливо улыбнулся. Остальные члены семьи, включая и малыша Альберта, чьи острые зубки напоминали рыбьи, повторили его гримасу и, не отводя глаза от Уолтера, начали медленно, рывками взбираться по лестнице. Юноша заметил, что когти сестриц прорвались сквозь перчатки и теперь скребли перила. От этой маленькой детали ему чуть не сделалось дурно. Отчаянно вопя, он задергал ручку двери, которая внезапно отворилась и ему на руки упала Эвике. В тот же момент и улица, и крыльцо, и чудовищные твари, почти добравшиеся до него, исчезли. Задыхаясь, Уолтер с Эвике стояли у очага.