У Берты всегда были проблемы с маскировкой. В том смысле, что слишком хорошо получалось. Комар носу не подточит.

Вытянув руку, она поправила девочке воротничок и вновь уселась на табуретку.

— Забудь.

— Тебе что, жалко что ли? — заныла пациентка. — Разве это так сложно?

— Да, сложно. Я недостаточно сильна. Вдруг не сориентируюсь в последний момент? Куда мне тогда девать твой труп?

— И правда, — пригорюнилась девочка. Никаких распоряжения насчет своего трупа она так и не отдала.

— Кроме того, это запрещено нашим кодексом, если без разрешения Мастера. Но даже если бы я могла тебя инициировать, — рассуждала Берта, — все равно это слишком опасно. Для нас обоих. Тогда Виктор понял бы, как ты мне дорога, и сделал бы с тобой что-то скверное.

— Значит, я тебе нравлюсь?

— Да, — сдержанно отозвалась вампирша и почему-то уточнила, — Как протеже, не более того. Хотя и раздражаешь ты меня порою так, что словами не выразить.

— Я всех раздражаю. Вот и тетя с дядей так думают.

— И тем не менее, им придется смириться с твоим присутствием в их жизни. Ты им родня, а не собака приблудная. Я заставлю их забрать тебя отсюда.

— Нет, не надо! — взмолилась Маванви, сложив перед собою руки. — Пожалуйста не отсылай меня домой! Я лучше останусь здесь, с тобой.

— Глупости говоришь. Со мной ты не останешься ни в каком случае. Меня вообще скоро не станет. Но мы должны тебя устроить. Давай подумаем как. Что ты умеешь делать?

Бесполезный вопрос. Вряд ли Маванви умеет что-нибудь толковое. Даже так, выбор карьеры для женщины ограничен — учительница либо гувернантка, продавщица в магазине, портниха, стенографистка, медсестра — это в лучшем случае. В худшем — горничная, прачка, поденщица и дальше по нисходящей. А в самом крайнем — девица, живущая от себя. Но ничего этого Маванви не выдержит, слишком хрупкая, физически и эмоционально. Так что же делать?

"Можно замуж ее выдать," мелькнула в голове шальная мысль, но Берта лишь скривилась. Матримониальные планы давно уже набили ей оскомину.

— Ничего не умею, — как и следовало ожидать, ответила девочка. — От меня один только вред. За что ни возьмусь, обязательно испорчу.

— Дай угадаю, чье имя поставить под сим афоризмом. Твоя тетушка?

— Она права. Я только и могу, что языком молоть…

Девушки переглянулись.

— Ты думаешь о том же, о чем и я? — спросила Берта.

— О крови?

— Тьфу на тебя! Ты можешь стать писательницей. Тогда и деньги заведутся.

— Тебе правда полюбились мои истории?

Вампирша вспомнила три журнала, которые были под завязку полны "сверкающими глазами" и "золотистыми кудрями."

— У каждой книге найдется свой читатель, — уклончиво ответила вампирша. — Главное как следует тебя разрекламировать. Хммм… Думаю, нам понадобится deus ex machina.[29]

— О чем ты?

— Сама я в литературе лыку не вяжу. Нужно найти маститого критика, чтобы он сказал о тебе пару ласковых… то есть, что-нибудь хорошее. Сиди здесь, я сбегаю за газетой.

Минут через пять она вернулась, пряча под фартуком контрабанду — свежий выпуск новостей. Полистав газету, она наткнулась на статью под названием "Куда катится наша литература?" за подписью некого Карла Мейера. Критик отслужил панихиду по современным жанрам, отругал писателей за их духовную нищету и интеллектуальное банкротство, но вместе с тем высказал надежду, что обязательно отыщется гений и проторит новую стезю.

Берта с сомнением посмотрела на девочку, которая сглотнула и улыбнулась искательно. Ладно, чем черт не шутит! На национального гения она в любом случае не потянет, но вдруг получится издать ее бредни под видом новаторского стиля или чего-нибудь этакого?

— Сегодня уже поздно, но завтра обязательно поговорю с ним. Спрошу, можно ли издать твою книгу, если отредактировать хорошенько. А то всякие там мечи, драки, смертоубийства — ну не знаю, как-то непривычно все это. Кто такое читать станет?.. Маванви, ты меня слушаешь?

— Угумс, — отозвалась девочка, которая вцепилась в газету, как бульдог в мозговую кость. Истосковалась по печатному слову. Сейчас она читала объявление о продаже двух кресел и этажерки. Ей было все равно. Просто хотелось шуршать бумагой, вдыхать типографскую краску, видеть буквы, их формы.

— Мне пора совершать обход, — сиделка нетерпеливо топнула, но Маванви забилась в угол кровати и попросила жалобно.

— Оставишь?

— А если тебя застукают?

— Не застукают! Я наловчилась так читать, чтобы никто не заметил.

— Ну смотри у меня.

— Берта? — окликнула ее пациентка. — Ты мне правда поможешь?

— Куда мне деваться?

— Ты теперь моя фея-крестная, да?

— Можно и так сказать.

Окажись она настоящей феи-крестной, то не стала бы возиться с тыквой и мышами. Просто в один прекрасный день Золушке отошло бы все состояние в связи с внезапной и трагической кончиной ближайших родственниц. Но жизнь Маванви — не сказка. Нельзя допустить, чтобы фольклор и сюда просочился.

Ох, только бы успеть!

Она была вампиром, а значит не могла взывать к высшим силам. Придется действовать окольными путями. Выудив медальон, Берта раскрыла створки и увидела знакомое лицо, которое улыбалось ей уже столько лет напролет. И так будет всегда, что бы не случилось. Пусть хоть что-то в мире останется неизменным. Она поднесла медальон к губам, и ее дыхание осело на фотографии кристалликами льда.

"Попроси за меня, любовь моя. Пусть мне хватит времени."

ГЛАВА 11

Но не все наши герои со страхом заглядывают в будущее. Некоторые рассчитывают приятно скоротать ночку. Представьте себе женщину с идеально-гладкой, белоснежной кожей, огромными глазами и волосами цвета корицы. Ее можно было бы назвать красавицей, но впечатление подпорчено чересчур высоким, покатым лбом и скошенным подбородком. Среди сливок будапештского общества она известна как владелица модного ателье. В других кругах, не менее титулованных, ее именуют просто "Госпожа."

Она нежится в мраморной ванне наполненной жидкостью, ни цветом, ни консистенцией не напоминающей воду.

Это молоко.

Увы, ванны с кровью стали непозволительной роскошью даже для Мастера Вампиров. Поэтому их она принимает только по пятницам. Молочные же ванны ей порекомендовала венценосная тезка, а заодно и главная заказчица в ателье. Вампирша в свою очередь тоже поделилась с государыней парочкой проверенных рецептов красоты. Еще неделю императрица задумчиво поглядывала на фрейлин, но все же ограничилась масками из сырой говядины.

В ванную без стука врывается толстуха-горничная.

— Здравствуй, Дорка. Все ли готово к моему отъезду?

— Ох, госпожа, — стонет верная служанка, — Даже не знаю с чего и начать. Уж такая беда!

— Что, американцы опять взвинтили цены на хлопок?!

— Лучше б так. Помните амазонку, которую заказали у нас Ее Императорское Величество? Платье испорчено! Безнадежно.

— Так таки безнадежно? Нельзя ли подшить что-нибудь?

— Нет, госпожа. Там уже ничего не подошьешь, да у нас и ниток-то теперь нет. Дело в том, что ателье сгорело подчистую.

Как во время извержения гейзера, белые брызги взметнулись до потолка.

Изабель стояла у витрины магазина в Будапеште и смотрела на нежно-розовое шелковое платье, украшенное жемчугом и белыми лентами. С турнюра струились складки, уходя в бесконечность, изящная отделка корсажа ласкала взгляд, кружево на воротнике подчеркнуло бы тонкую шейку своей хозяйки. Счастливица та, для кого оно сшито. Наверное, у нее есть мужчина, ради которого стоит носить такие наряды. Наверное, он любит ее, и уж точно не игнорирует даже вежливое "Добрый вечер."

А вот если она, Изабель, наденет такое платье, обратит ли он внимание? Или как всегда пройдет мимо, даже не посмотрев? А может быть поинтересуется, где она убила его хозяйку? Нет, вряд ли. Он дал ей полную свободу — она может убивать кого и когда захочет, ведь это такая мелочь. Скорее скажет, что платье сидит на девушке нелепо, и ей следует подобрать что-то более подходящее. Подходящим он считает серые или черные платья, в которых Изабель выглядит еще более невзрачно, чем обычно. Он не хочет, чтобы ее замечали, но Изабель и не требуется чужое внимание.