Сии нерадостные мысли прервали шаги. Леонард. Она не видела его, но могла определить еще за несколько поворотов коридора, что это именно он. Изабель даже обрадовалась, что придет хоть кто-то. Быть может, ее мучения сейчас и закончатся. Было бы неплохо.

Леонард остановился в нескольких шагах от вампирши, сидевшей на полу, сомкнув на коленях руки. На плече явственно виднелся след от меча, багровый и с почерневшими краями, словно ее обожгли раскаленной кочергой. Лицо ее ничего не выражало. Когда он подошел почти вплотную, она даже не вздрогнула, лишь подняла на него равнодушный взгляд, и вновь опустила голову.

— Вот мы и встретились вновь, — произнес Леонард, просто чтобы заполнить паузу. — Чего ты хочешь теперь?

— Умереть, — глухо ответила она. — Будь любезен, заверши то, что начал.

— После всего зла, что ты мне причинила, ты еще рассчитываешь на любезность? Ты хотя бы раскаиваешься? И почему ты хочешь умереть?

— Заткнись! — воскликнула Изабель злобно. Как будто маленькая пружинка разжалась и выпустила все чувства, хранившееся в ее сердце вот уже целых… минут пять. — Просто убей, слышишь! Убей! Я не раскаиваюсь ни в чем, и ни о чем не прошу! Зачем ты пришел сюда? Зачем ты все это спрашиваешь?

— Мы оба вампиры. Нас мало, а мир велик. Так что в некотором роде мы несем друг за друга ответственность. Твоя боль должна отозваться в моей груди. По крайней мере, мне бы хотелось, чтобы мы все были связаны именно так. На самом-то деле все гораздо паскуднее.

— Что за бред? — поморщилась она. — Пришел проповеди читать? Если так, то убирайся, и без тебя найду способ умереть. Рассвет уже скоро. Что же до ответственности, так это все пустые, глупые и никчемные слова, — проговорила вампирша с горькой усмешкой.

— Скорее уж ты несешь околесицу, — покачал головой Леонард. — Я, конечно, оставлю тебя дожидаться рассвета, но сначала хотелось бы узнать, чем ты м-мотивируешь свой выбор. Не забывай, что я победитель, а значит твой судья. Пока что я вижу лишь капризы разобиженной барышни, которую друзья забыли позвать на лодочную прогулку.

Изабель как открыла рот, так и закрыла его, будто рыба, выброшенная на берег. От такой наглости у нее даже в глазах потемнело… Или от серебра? Каждое движение до сих пор давалось с трудом. Под движениями понимался, например, взмах ресниц, потому что на бОльшее она была не способна.

— Капризы?! — прошипела вампирша, хотя это слово вообще-то трудно прошипеть. — Как ты смеешь такое говорить! Ты… ты… ты никогда не терял свою любовь! Ты даже представить этого не можешь… И поэтому не понимаешь, что смерть здесь — единственный выход.

Леонард опустил голову.

— Я любил своего отца, и я потерял его. Теперь я учусь любить его заново. А то, что ты чувствовала к Виктору, это не любовь. Ты ошибаешься, бедная девочка.

— Твой отец живехонек, а Виктора уже ничто не вернет. Если это не любовь, так что же тогда? Он был моей жизнью, и теперь она закончилась. Остались формальности — еще полчаса, и первый солнечный луч отправит меня к нему. Видишь, небо уже светлее. Недолго осталось.

— Боюсь тебя разочаровать, но вряд ли ты отыщешь ту силу, которая сможет отправить тебя к Виктору, — сказал Леонард, не вдаваясь в технические подробности его трансформации. — Ты сама поставила себе д-диагноз — он был твоей жизнью. Кроме него, у тебя больше ничего не было. Задумайся, почему так?

— Что ты имеешь в виду? — она подозрительно покосилась на Леонарда. — Я никому не нужна, кроме моего Виктора, а себе самой не нужна без него. Та часть моей жизни, которая принадлежала мне, закончилась много лет назад, другая же — только что. Почему ты не поможешь мне все завершить? Тебе приятно надо мной издеваться?

Сняв очки, Леонард начал рассеяно вытирать их платком.

— Я не хочу мстить, я хочу тебя понять. Проанализировать.

— Я тебе что, микроб какой-то, чтобы меня анализировать?

Помимо ее воли, перед Изабель вновь возникли эти ужасные… шевелящие усиками… полупрозрачные… Она замотала головой, стараясь отделаться от мерзкого видения.

— Нет, но немногим лучше, — заявил вампир категоричным тоном. — Столько лет ты мечешься во мраке, как слепоглухонемая летучая мышь, потому что все твои чувства мертвы. Ты не знаешь себя, следовательно, не знаешь и других. Но ты не одна такая. Думаю, каждый вампир сталкивается с этой проблемой. А во всем виноваты зеркала.

— Они тут при чем? — удивилась Изабель.

— При том, что мы в них не отражаемся. Это самое худшее, что только может с кем-то произойти.

— Кому как, а мне все равно смотреть не на что.

— Есть! В зеркале ты могла бы увидеть свой образ и сказать — вот, я Изабель, у меня светло-русые волосы и большие серые глаза, покрасневшие от слез. Это означает, что сейчас я расстроена, но рано или поздно я успокоюсь и буду выглядеть симпатичнее. Или д-другое — я Изабель, гадкая дурнушка, в чью сторону мужчины смотрят только чтобы посмеяться. В общем, ты много чего могла бы подумать, но суть в том, что в твоем воображении родился бы хоть какой-то слепок с реальности, образ себя, что-то, что отличает тебя от других. Но это невозможно! В зеркале пустота. Стало быть, тебя не существует? И меня тоже? — Леонард печально мотнул головой. — Но вот он я — хожу, ношу одежду, разговариваю. Как же мне себя увидеть? Остается один способ — разглядеть себя в других вампирах, раз уж мы все должны быть одинаковы. А еще лучше — найти совершенное зеркало, воплощение идеала, и глядеться в него ночи напролет. Подражать ему во всем, поступать как он поступает. Вот кем для всех вас был Виктор.

Изабель слушала, приоткрыв рот. Во-первых, с ней так долго еще не разговаривали. Во-вторых, с ней вообще никогда не разговаривали о ней. Кто заговорит о пустом месте? Разве что посмотрит сквозь. А сейчас… Неужели этот несуразный юноша, пародия на вампира, увидел что-то такое, чего она и правда не замечала? Увидел ее? Едва ли. Тем не менее, его слова заставили девушку задуматься, и эта напряженная задумчивость так отчетливо отразилась на ее лице, что Леонард едва заметно улыбнулся.

— Вот видишь! Ты не можешь этого не понимать. Учись жить своим умом, Изабель, — но его губы болезненно скривились. — Кажется, я ляпнул глупость. Как только мы стали ва-вампирами, наша личность растворилась в фольклоре. Кто мы такие? Что мы должны делать? Вопросы перестали быть вопросами. Жажда крови — вот все, что определяет нашу суть. Как дарвинист, я верю в учение об инстинктах, но… но я не хочу чтобы так было! Я хочу самостоятельно принимать решения, без оглядки на инстинкты или наш кодекс. Хочу вспомнить, как я выглядел. О, если бы это было возможно! Если мы могли вспомнить себя!

Пока он говорил, Леонард провел рукой по лицу, но пальцы были слепы. Он действительно забыл, а что будет через год, через десять лет, через сотню? Неуклюже опустившись на пол рядом с Изабель, он уткнулся лицом в колени и его плечи затряслись. Такого поворота событий она не ожидала.

— Ч-что… что случилось? — Изабель опасливо посмотрела на Леонарда, а потом, едва касаясь, погладила его по волосам. Правда, тут же отдернула руку — вдруг ему не понравится. — Я не верю, что ты изменился с тех пор, как умер. В тебе больше человеческого, чем в любом из всех вампиров, кого я знала. Да, пожалуй, и из людей тоже. Ты — не фольклор, ты Леонард Штайнберг! А хочешь, я скажу, каким я тебя вижу? Хотя что для тебя мои слова… Леонард? Ты только не плачь, пожалуйста! Ну я не знаю, что делать!

Но он уже вцепился в ее руку.

— Я т-тоже не знаю. Наверное, уже не получится всп… вспомнить… Но ты все равно скажи, а еще лучше — расскажи про себя. Какой ты была до того, как с тобой это случилось?

— Не помню, — бормотала она, отводя глаза, — меня как будто и не было вовсе. А лучше, если бы и правда не было, мир бы ничего не потерял. Думаешь, я стала такой, сделавшись вампиром? Разве люди меняются после смерти? Вот и ты не изменился. Ты близок к людям и совсем на нас не похож. Почему же ты это в себе отвергаешь, как будто боишься сам себя?