В магазин зашел строгого вида мужчина в дорогом костюме. Заинтересованно посмотрел на стену с великолепной коллекцией старинных гравюр и с большим уважением начал рассматривать коллекцию оружия, висящую на другой стене. Затем, не спеша, стал обходить резную мебель. Когда он прошел в отдел с бронзой и фарфором, Кузя одним глазом начал посматривать на него, не отрываясь, впрочем, от своего занятия. На покупателя антиквариата, мужчина, несмотря на респектабельную внешность, похож не был, и Кузя насторожился. Наконец, сделав круг по магазину, непонятный посетитель подошел непосредственно к Кузьме. На его лицо, до этого скрытое в тенях упал луч света, и тут же соскользнул…

— Добрый день, Кузьма Петрович, — сказал Хозяин Теней, ибо это был он.

— Добрый день, — кивнул Кравченко, делая вид, что смотрит на клинок. Хозяин также посмотрел на саблю.

— Весьма редкая сабля. Таких сделали всего три… Японский мастер сделал три русских клинка для князя Юсупова… Стоит целое состояние.

— Вы настоящий знаток… — тусклым голосом сказал Кузьма, — Но я сильно подозреваю, что вы не о мечах пришли беседовать со мной?

— Вы абсолютно правы, Кузьма Петрович, — он только шевельнул рукой, но Кузьма увидел, что тот достал из внутреннего кармана пиджака удостоверение, раскрыл его, показывая Кузьме, и снова спрятал его в карман.

— Очень приятно, — кивнул Кузя, — Присаживайтесь.

Кузьма показал на антикварное кресло. Посетитель скептически его оглядел.

— Оно крепкое, не бойтесь.

— Я боюсь, не заставят ли меня его после этого купить?

Кузя вздохнул:

— Свалите все на меня! Итак…

Посетитель поерзал, усаживаясь в кресле:

— Хм… Удобное! По виду — не скажешь. Кузьма Петрович, вы, разумеется, в курсе, что у нас на днях саммит?

— В курсе, — кивнул Кузя.

— Существует мнение, что вы можете представлять реальную угрозу для его проведения… — на одной ноте продолжил Хозяин Теней.

— Это уже интересно… — Кузя первый раз оторвался от созерцания сабли, что бы посмотреть на своего визави.

— Понимаете, Кузьма Петрович… На саммит съедутся не только главы государств, но и ведущие представители своих держав…

— Тот факт, что я антиглобалист, не должен вас беспокоить, — перебил его Кузьма.

У человека, говорящего с Кузьмой, похоже, был бесконечный запас терпения. Он доброжелательно ответил:

— Нас беспокоит не это…

— Вот как… — вздохнул Кузьма.

— Вы очень выдержанный человек, Кузьма Петрович… — кивнул посетитель, — Но… Беспокоит ваша возможная реакция на некоторых делегатов саммита… Мы бы хотели, что бы вы не предпринимали никаких действий против них… Они приедут и уедут, а мы проследим, чтобы ущерб от их присутствия был минимальным…

— Вы уверены, что… сможете проследить?

— Уверены.

— Значит, никаких проблем, — кивнул Кузьма.

— Вы знаете, мы прекрасно понимаем ваш скепсис и ваше желание… ммм… поохотится. Там действительно будут… редчайшие… экземпляры. В других условиях мы бы сами попросили добыть нам… несколько…

— Я не стану угрожать нашим… американским друзьям. Они в гостях. Права гостя святы.

Посетитель, с заметным облегчением, сказал:

— Я рад, Кузьма Петрович, что мы так легко пришли к взаимопониманию. Прекрасно! Так мы договорились?

— Пока вы… следите — да, договорились. Но стоит вам прозевать…

— Это мы понимаем. До свидания, Кузьма Петрович.

— Удачи вам.

Посетитель, не спеша, поднялся из кресла и, кивнув на прощанье, степенно удалился. Кузя вернулся к прерванным занятиям — смотреть на клинок и прихлебывать из фляжки.

Кузя прошел в интенсивную терапию, чтобы посмотреть, как там Леня. Леонид лежал в отдельной палате под новым немецким аппаратом жизнеобеспечения, Федор договорился использовать этот аппарат, как тестовые испытания. Кузя подошел к двери вплотную, но не открыл ее, увидев за стеклом, что место посетителя занято — у кровати Леонида сидела Оксана. Она держала его руку в своей, и горько плакала.

— Прости меня… пожалуйста, выздоравливай!

Кузя тихонько отступил, так, чтобы его не видела Оксана, и ушел. Сейчас Лене была нужнее Оксана, не Кузя.

Федор сидел на кафедре, поправляя красными чернилами с таким трудом выпрошенные у студентов рефераты. Вид у него был усталый и недовольный. Складывалось такое ощущение, что авторы этих произведений делали серьезное одолжение Беляеву самим фактом того, что вообще что-то написали. Медицинские познания его корреспондентов математик описал бы, как стремящиеся к нулю, а стиль и орфография — вообще не выдерживали никакой критики. Федор думал, что не надо было просить рефераты, а просто не допустить идиотов до сессии.

Он перекрашивал в красный цвет очередной медицинско-стилистический шедевр, когда в кабинет зашел Кузя.

— О! Рефераты! — увидел Кузьма знакомые произведения.

— Давай, умник, садись и проверяй, — гостеприимно сказал Федор, не желая мучаться один.

— Вот они мне сдались, — раскусил его маневр Кузьма.

— У тебя план по академической работе какой? — подошел Федор к вопросу с другой стороны.

— Я его выполнил! — нашелся Кузя.

— Ровно на половину, — ответил врач, знавший правду.

Кузя был непреклонен:

— Все равно, академическая работа не включает в себя тупение от чудовищных сочинений нынешней молодежи. Я еще не забыл, как сам писал всю эту жуть.

Кузя вздохнул и, помявшись, спросил:

— Федь, а ты… когда-нибудь… терял… любимых?

Федор молча кивнул, и перед Кузьмой стремительно возникла матовая поверхность, как ночью на Банковском мосту.

Кузьма увидел бетонную камеру с дверью из стальных прутьев. Из коридора раздавались женские крики и стоны. Иногда, очень редко, по коридору раздавался утробный протяжный рев, от которого кровь стыла в жилах. На табурете, привинченном к полу, сидел Федор. Его рубашка была окровавлена, пуговиц на ней не было, один рукав разорван. Он держал голову обеими руками, словно боясь, что она вот-вот отвалится и упадет. От каждого крика или рева Федор весь передергивался и сильнее сжимал голову руками.

Неожиданно в коридоре раздался топот ног. Около его камеры случилась краткая возня и в нее вступили три высших чина СС. Это были штурмбаннфюрер СС Вольфрам Зиверс, гауптштурмфюрер Август Хирст и сам рейхсфюрер СС Гиммлер.

Все присутствующие говорили по-немецки, но Кузьма прекрасно его знал. Директор института Ананербе, Зиверс сказал, обращаясь к Федору:

— Старейший, мы пришли последний раз просить Вас об этой услуге.

Федор отнял руки от головы и отвернулся от пришедших.

— Мне, право, даже жаль, в который раз отказывать Вам, — глухо ответил он после недолгого молчания.

Хирст, раздул ноздри и сказал:

— Неужели Вы не понимаете, что это очень важно для науки!

Федор повернулся и посмотрел на "врача", на совести которого были тысячи загубленных жизней:

— Так же важно, как формалинить головы евреев? — меланхолически спросил Федор.

Хирст вспылил:

— Да что Вы себе позволяете?! — но осекся под холодным взглядом рейхсфюрера.

Федор осторожно встал с табуретки и, с некоторым трудом, выпрямился. Никто из вошедших не понял, каких усилий это ему стоило.

— Я ничего не стану делать, — сказал Федор уже другим, совершенно твердым тоном, — Не стану помогать Вам. Вам нужно бессмертие? Вы уже достигли его. Вы обрели бессмертную славу. Убийц и извращенцев, каких не видели даже Вавилон, Содом и Гоморра.

Гиммлер поморщился, затем коротко сказал:

— Тогда мы убьем ее.

Федор вздохнул и кивнул:

— Иногда смерть — это благо.

Трое эсэсовцев вышли из камеры. Федор остался один. Маленькая процессия проследовала по коридору и вышла в глухую дверь в его конце. В конце коридора остался солдат-часовой.

Федор провел рукой по волосам. В его ладони появилось красно-оранжевое перо. Он начал вращать его в пальцах, пока перо не превратилось в размытый силуэт.