— Ловит, — сказал Витя, усаживаясь за стол к цветным карандашам. — Но он больше любит сосиски.

— Тарас Михайлович, — сказал Пашка, — хотите, дом покажу, где папа?

— Изволь, показывай.

— Павлуша, ну что ты такой беспокойный! Тарас Михайлович устал с дороги.

— Пустяки. Что вы, Галина Владимировна! Я совсем не устал.

— Ну ма-а… Чего ты мешаешь…

Пашка отворял уже первую раму окна. На стёклах второй рамы намёрз мутный лёд.

Пашка, Женя и доктор подышали на лёд и прогрели «глазок».

— Трубу вон видите? — спросил Пашка.

— Нет, не вижу никакой трубы.

— Ну почему? Я ведь вижу. Ну, вон она.

— Павлик, да оставь ты!

— Ну мамка!..

— Так. Нашёл трубу.

— Нашли? А за трубой высотный дом.

— Теперь вижу.

Большой металлический каркас поднимался высоко в небо над остальными домами. На вершине каркаса горел прожектор.

— Н-да… — задумчиво проговорил доктор. — Высотные дома строим, гиганты-электростанции. А там, глядишь, и финики заставим на севере созревать.

Витя подозвал доктора.

— Вот это я понимаю! — сказал доктор. — Таких и на ёлку не стыдно вешать.

Золушке и Айболиту Витя нарисовал медали. Мальчику с пальчик отрезал башмаки, выкроил из бумаги и наклеил шинель и сапоги.

Перед новогодним ужином Витя и Пашка ни за что не хотели лечь и немного поспать. Но мама сказала, что, если будут упрямиться, она запретит сидеть вечером и ждать Нового года.

На выручку маме подоспел доктор, он сказал, что, пожалуй, отдохнёт. Братья подумали, посовещались и тоже согласились.

Пошёл спать и Женя.

В квартире наступила тишина. Мурмыш побродил, поскучал и тоже уснул.

Ни Витя, ни Пашка не слышали, когда вернулся с работы отец: они спали.

Обычно Витя и Пашка поджидают отца, подают ему свежие газеты и комнатные туфли, после чего затевается борьба. Особенно азартные состязания по борьбе между отцом и сыновьями происходят в те дни, когда у отца на стройке «с бетоном в порядке, с кабелем в порядке, с облицовкой в порядке и даже с бюрократом Суховым тоже в порядке», потому Что тогда отец приезжает домой рано и такой помолодевший, что с ним можно хоть до утра бороться, устраивать кучу малу, воздвигать из старых книг крепости.

В такие дни даже мама не может управиться с папой и уложить его вовремя спать.

Пашка услышал чьи-то тихие шаги и проснулся. Это был отец. Он искал комнатные туфли.

— Витя, папка приехал! — закричал Пашка.

Витя вскочил на кровати и тоже закричал:

— Папа! Папа приехал!

— А ну-ка, — засмеялся отец и зажёг в комнате свет, — поднимайтесь бороться!

Пашка первый прыгнул на шею к отцу:

— Бей! Налетай!

Витя прыгнул вслед за братом.

…Что может быть лучше и увлекательнее праздничной суеты! Беспрерывно бегаешь из кухни к буфету и обратно, несёшь маме то пакетик с перцем, то разливную ложку, то блюдце. Повсюду в комнатах горит свет. Почтальон приносит сразу по пять, по шесть телеграмм, и в каждой телеграмме только самые весёлые и счастливые слова.

Со скрипом раздвигают старый обеденный стол, и он неожиданно делается каким-то торжественным и солидным, а вокруг него выстраиваются разнокалиберные стулья, собранные со всех комнат, и даже где-нибудь, пытаясь быть как можно менее заметной, скромно жмётся маленькая табуреточка, принесённая из ванной комнаты.

Часто звонит телефон, и каждый раз кто-нибудь, путая Витю с Пашкой и Пашку с Витей, требует позвать к телефону маму или папу. А телефонная трубка давно уже испачкана мукой. Это мама испачкала — руки у неё в муке.

Если по телефону разговаривает папа, то он, насколько позволяет шнур от аппарата, расхаживает взад и вперёд по коридору, разговаривает громко, а то вдруг возьмёт и даже присвистнет. Если же по телефону разговаривает мама, то среди разговора она иногда испуганно замолкает и показывает папе знаками, что в кухне на плите что-то надо помешать или совсем снять с огня.

Но ни папа и никто не понимают, что надо помешать, а что совсем снять. И тогда мама безнадёжно машет рукой, извиняется в телефон и бежит на кухню сама, после чего возвращается и снова продолжает разговор.

В такой вечер ни на минуту не затихает радиоприёмник и на всю квартиру звучит музыка. Играет приёмник и у соседей в квартире, и этажом ниже, и этажом выше, и кажется, что весь дом, вся улица — вся Москва пронизана этой радостной, весёлой музыкой.

А на лестнице гулко хлопает парадная дверь, входят люди. Топот ног, смех, говор. Стряхивают с шапок, с воротников пальто снег.

В такой вечер знакомые, которые прежде часто бывали в доме и к которым давно уже все привыкли, вдруг перестают быть обычными знакомыми и превращаются в нарядных, красивых гостей.

Часы Кремля пробили полночь.

Кто-то из гостей предложил:

— Новый год только народился. Кто тут самый маленький?

— Павлик самый маленький, — сказала Женина мама.

— Ну вот, пусть он первый всех и поздравит.

Витя, Пашка и Женя, приподняв край скатерти, искали что-то под столом.

— Павлуша, — позвал отец, — где ты там? Покажись.

Пашка вынырнул из-под стола и поспешно сказал:

— Спокойной ночи!

Заигравшись, он забыл, что сегодня праздник и мама разрешила пойти спать поздно.

Все засмеялись:

— Вот так новогодний тост!

Пашка сразу понял, что сказал не то.

— Да чего вы! — покрыл всех своим басом доктор. — Человек пошутил, понимать надо!

Раньше всех в новом году проснулись братья. Витя помог Пашке быстро одеться, и они крадучись пробрались в столовую.

По пятам за братьями пробрался в столовую и вечно бдительный кот Мурмыш. Его так просто не проведёшь. Он всегда должен знать, что там такое затевается втайне от всех.

Витя и Пашка ещё вчера кое о чём договорились.

В столовой было полутемно от спущенной шторы. Мурмыш спрятался за эту штору, выставил оттуда длинные любопытные усы и начал подглядывать за Витей и Пашкой.

Доктор спал на диване. Дышал громко и протяжно.

— Витя, Вить… А мне сон какой интересный снился! — зашептал Пашка, стараясь дотянуться до Витиного уха. — Ну и интересный! Лучше кино. Никогда такого не снилось…

— Шш-шш!.. — оборвал Витя брата, осторожно подходя к кителю доктора.

Китель висел на спинке стула.

Бац! — Пашка опрокинул бурки доктора.

Ребята застыли.

— У-у!.. — погрозил Витя брату.

— Я нечаянно, — вздохнул Пашка, поднимая бурки и стараясь их надеть.

— Да тише ты! — замахал руками Витя. — Брось бурки! Тебе говорят — брось!

Пашка неохотно оставил бурки и подошёл к Вите. Вдвоём они сняли со стула китель и, выбравшись в коридор, проскочили в ванную.

Мурмыш в ванную комнату проскочить не успел, поэтому вернулся в столовую.

— Я буду чистить ордена, а ты пуговицы, — сказал Витя.

Он достал с полки коробку с зубным порошком.

— И я хочу ордена чистить, — упрямо ответил Пашка.

— Ладно, — сказал Витя. — Я почищу те, которые на левой стороне, а ты — которые на правой.

Только устроились и начали тереть порошком ордена, как Витя задумал примерить китель. Натянул прямо на куртку, нахмурился, напыжился и прошёлся туда-сюда перед зеркалом.

Когда ордена и пуговицы были натёрты до блеска, ребята вернулись в столовую.

Пашка влез ногами в бурки, попробовал шагнуть, но чуть не упал.

— Ну к чему ты их надел? — сердито зашептал Витя, пристраивая на место китель. — Кто тебя просил?

— Ты китель мерил, а я бурки хочу. — И Пашка ещё раз попытался шагнуть, но не удержался и свалился на ковёр.

— Уже колдуете? — неожиданно прозвучал голос доктора.

— Мы… — начал было Витя, пытаясь спрятать китель за спину. — Мы вот… это…

— А ну, подойдите ко мне… Оба, оба. Вся шайка-лейка.

Пашка скинул бурки, и братья подошли. Мурмыш на всякий случай ускользнул в коридор.

— Покажите, что с кителем сотворили?.. Ого, живым огнём горят! — Доктор повернул к свету ордена.