— Мы ведем войну не на жизнь, а на смерть, — грубо сказал он, прищурив глаза, — и не думай, что нас что-то остановит, если надо будет расправиться с врагом. Заруби себе на носу, что до тех пор, пока ты не расскажешь о своих связях с этим человеком, ты не выйдешь из Ташкапу! А до того мы используем все средства, чтобы заставить тебя говорить…

Старик поставил чашку на стол, вытер рот.

— Это тюрьма, а не баня, голубчик, — сказал он, пожевав губами. — Я знаком с твоим отцом вот уже тридцать лет, и у меня в голове не укладывается, как это ты очутился здесь.

— Я уж не говорю о том, что ты болтаешь по всему городу что не надо, — заговорил снова Айдер-бег, припомнив неприятный разговор во время обеда у Аргиряди. — Везде свои законы. У них — свои, у нас — свои. Это видит каждый разумный человек. — Он мрачно усмехнулся. — А тех, кто не видит, мы подымаем повыше, чтоб увидели. — И он красноречивым жестом обхватил ладонью шею.

Павел горько усмехнулся.

— Господин Айдер, — он посмотрел на турка, — вы проделали эту процедуру со столькими людьми, что вам не составит труда проделать ее еще с одним…

Айдер-бег сжал губы.

— Слушай, — произнес он, подходя к столу, — не воображай, что мы будем разговаривать с тобой, как за чашкой кофе. Можем повести разговор и по-другому. — Голос его стал жестким. — Я вызвал тебя не для того, чтобы ты нас учил уму-разуму. Я спрашиваю: с каких пор и откуда ты знаешь человека, с которым вы были вместе в переулке суконщиков?…

— Я не знаю никакого человека, — ответил Павел, — и как бы вы ни повели разговор, повторю то же самое.

Лицо Айдер-бега посерело: все иноверцы — подлецы, даже когда живут лучше мусульман, сидя на хлебах у падишаха! И поэтому их нужно истребить всех до одного! И даже их семя! Он схватил со стола кожаный ремень с тяжелой пряжкой.

— Кто тебе сказал, собака, что придется повторять! — крикнул он и, замахнувшись, хлестнул Павла ремнем по лицу.

Удар пряжкой пришелся по губам, и сквозь пронзительную боль Данов ощутил вкус крови во рту. К счастью, очки не разбились. Подняв руку, он снял их и зажал в ладони. Потом холодно и презрительно посмотрел на турка близорукими глазами.

Побледневший от ярости Айдер-бег, тяжело дыша, расстегнул мундир.

— На! — взяв со стола, он протянул Данову мелко исписанный лист. — Прочти и запомни: если будешь молчать, произойдет то, что здесь написано. Ты не какой-нибудь неуч, тебе известно, какое сейчас время и что означает военный суд.

Павел надел очки и стал внимательно читать. Это был приговор Пловдивского военного суда, согласно которому он, Димитр Дончев и еще двое человек, которых он не знал, осуждались на смерть за укрывательство оружия. Прочтя, он не поднял головы, делая вид, что еще читает; в то же время мысль его лихорадочно работала.

Пока определенно ясно лишь одно: оружие найдено. Имя Дончева известно им, вероятно, по словам Апостолидиса, а упоминание в приговоре двух незнакомых имен и использование нечетких аргументов свидетельствуют скорее всего о том, что это фиктивный документ и что Дончеву, быть может, удалось спастись.

Подняв голову, Павел посмотрел на Айдер-бега и сухо произнес:

— Я не представал ни перед каким судом, а названные здесь лица мне абсолютно незнакомы…

— Ах вот как? — поднял брови Айдер-бег. Потом хлопнул в ладоши.

Боковая дверь открылась. На пороге появился Дончев, изменившийся до неузнаваемости. Лицо его посинело от кровоподтеков. Один глаз заплыл и был закрыт. Вид Дончева был страшен. Его сопровождал турок. Когда они переступили порог, турок толкнул Дончева на середину комнаты. Тот устоял на ногах, потом медленно повернулся к Айдер-бегу.

Лицо Дончева ничего не выражало, ни один мускул не дрогнул на нем. Данов догадался, что это сейчас самое важное. Дончев не сказал ничего.

Подойдя к Дончеву, Айдер-бег грубо повернул его лицо к Данову и спросил:

— Ты знаешь этого человека?

Взгляд Дончева остановился на Павле.

— Нет, — покачал он головой. — Я никогда раньше его не видел.

— Никогда, а? — желчно усмехнулся Айдер-бег и ударил Дончева по лицу. — Пусть и он посмотрит на тебя, — продолжал турок, возвращаясь к столу, — пусть хорошенько тебя запомнит. Это сейчас очень ему пригодится…

За спиной Данова хлопнула дверь.

— Ваше превосходительство, — услышал он голос поручика, — правитель просит вас немедленно явиться в мютесарифство.

Айдер-бег бросил ремень на стол и молча обменялся взглядом со стариком.

— Пока уведите их! — приказал он.

Дончева вытолкали из комнаты. Айдер-бег медленно приблизился к Данову и процедил сквозь зубы:

— Подумай хорошенько, Даноолу… Если у человека есть глаза, не нужно много ума, чтобы кое-что понять. У тебя еще есть время, подумай…

Офицер вывел Данова.

В коридоре возле горящего на стене факела стоял Дончев. Два стражника, присев на корточки, заковывали его ноги в кандалы. Здоровый глаз Дончева смотрел напряженно, излучая какой-то необыкновенный свет.

Пока офицер закрывал за собой дверь, Павел успел обернуться к Димитру.

Дончев кинул на него быстрый взгляд, и его запекшиеся губы беззвучно, но совсем явственно промолвили:

— Плевен пал…

В это мгновение турок повернулся и толкнул Данова вперед.

«Плевен пал…» — повторял мысленно Павел, сглатывая кровь. Эти два слова будто осветили мрачные своды турецкой тюрьмы, и в их сиянии исчезли, растворились полусонные часовые в коридорах, тусклый свет факелов и пышущее злобой лицо Айдер-бега.

Войдя в камеру, Павел снял пиджак.

— Плевен пал… — произнес он вслух, словно желая увериться в истинности этих слов.

Он сел на постель. Руки у него дрожали. Он посмотрел на них. Когда-то ему казалось, что стоицизм и хладнокровие — это качества настоящего человека.

Он встал и подошел к окошку. На него повеяло ночным холодом. Кусочек неба, видневшийся сквозь прутья решетки, уже начал сереть.

Павел жадно глядел на этот медленный и мучительный рассвет. И неожиданно подумал: на этом свете нет ничего божественнее рождения нового дня.

11

Бои за Плевен начались 8 июля атакой русских войск против окопавшейся в крепости тридцатитысячной армии Осман-паши и закончились туманным утром 28 ноября безоговорочной капитуляцией этой армии.

По ожесточенности и масштабам сражений это была наиболее значительная операция Дунайской армии. А вместе с тем и поводом для активной политической и дипломатической деятельности летом и осенью 1877 года.

Осуществив перегруппировку своих войск возле Плевена и отняв у Сулейман-паши возможность перейти через Балканские перевалы, русское командование предприняло в последние два дня августа мощную атаку на плевенские позиции. Однако к вечеру 31 августа итоги боя оказались весьма неутешительными. Был захвачен лишь редут у Гривицы. Войска Осман-паши почти повсюду удержали свои позиции. В жестоком сражении пали тринадцать тысяч русских и три тысячи румынских солдат. Потери турок не превышали трех тысяч человек.

1 сентября в кабинете Александра II состоялся большой военный совет. Все были угнетены огромными потерями. Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич предложил даже отвести войска от плевенских редутов и развивать наступление вдоль Дуная. Выдвигались различные доводы, проводились аналогии.

Постепенно, однако, здравый разум взял верх. Каждому стало ясно, что Плевен — не просто сложная тактическая задача, а ключ к победе в войне и отсюда — к международному влиянию России на десятилетия вперед. Волею обстоятельств крепость превратилась в решающий козырь в политической стратегии Европы.

Именно поэтому уже поздним вечером совет принял решение: перейти к полному окружению Плевена с последующей продолжительной осадой и подготовкой окончательного удара.

С этой целью ряды Дунайской армии были пополнены новыми 120 000 солдат. Таким образом, к началу ноября численность русских войск в Северной Болгарии составляла свыше 380 000 человек. План осады Плевена разработал лично Тотлебен. Создан был и новый Западный отряд под командованием неутомимого Иосифа Владимировича Гурко. Именно этот отряд захватил одно за другим укрепления западнее города, плотно сомкнул кольцо осады и дошел до Этрополе и Орхане, подготовив тем самым свой будущий победоносный переход через Балканы.