Стефан достал из кармана платок и утер пот со лба. В комнате было душно. Он подошел к окну и с наслаждением толкнул обе створки. Город казался вымершим под жарким южным солнцем. Полуденный зной загнал все живое в спасительную тень. Стефан вдруг пожалел о том, что говорил с презрением об Амурате именно перед этими двумя…

В то же самое время Борис Грозев торопливо шагал по узким и жарким, словно раскаленная сковородка, улочкам Тахтакале. Он обещал быть в постоялом дворе Куршумли где-то между двумя и тремя пополудни. В последнее время случились события, еще больше затруднившие связь с комитетом в Бухаресте и Джурджу.

В начале мая турки закрыли греческое консульство в Одрине. Димо Блысков, подозреваемый турецкими властями в незаконной деятельности, срочно уехал в Стамбул, где его приютил брат. В последнем письме Грозеву он сообщал, что попытается заново установить связь с Бухарестом через торговцев, останавливающихся в гостинице «Балкапан». Но для получения необходимых сведений нужен надежный курьер.

Существовала и еще одна трудность: после перехода Дуная русскими войсками у Галаца турки запретили болгарам использовать в поездках обыкновенные паспорта. Поэтому нужно было найти человека, абсолютно ни в чем не заподозренного властями, который имел бы документы подданного чужой страны и мог беспрепятственно добираться до Константинополя. Два дня назад пазарджикский революционер Михо Стефанов сообщил о том. что нашел человека, способного справиться с этой задачей. Вот на встречу с этим человеком и торопился Грозев.

Он вошел во двор, вымощенный булыжником, и поднялся на второй этаж. Согласно уговору, нужный человек должен был ждать его в коридоре и подойти к двери его канцелярии как раз в тот момент, когда Грозев повернет ключ. Опытный глаз Бориса различил в полумраке коридора неподвижную фигуру, притаившуюся у последней колонны, там, где коридор делал поворот.

Грозев сунул ключ в дверь, но не торопился поворачивать его. Незнакомец осторожно приблизился.

— Вы ко мне? — искоса взглянул на него Грозев.

— Да, господин… Я принес вам письмо…

— Заходите. — Борис открыл дверь и пропустил незнакомца вперед. Поздоровавшись с ним за руку, указал ему на стул.

— Присаживайтесь.

Потом внимательно оглядел незнакомца, чтобы убедиться в том. что описание курьера, данное ему Михо Стефановым, совпадает.

Незнакомец, высокий человек с русыми волосами, сдержанно усмехнулся и достал письмо.

— Это вам от Михо Стефанова.

Борис узнал неровный угловатый почерк и сунул конверт в карман.

— Значит, вы Николай Добрев, — сел он напротив гостя. — Я знаком с вашим братом, еще по комитету в Бухаресте, но, если мне не изменяет память, вы родом из Пловдива?

— Верно, — согласился Добрев, — мы жили неподалеку, в павликянском квартале… В разговоре с бай Михо вы интересовались, откуда я знаю итальянский.

Грозев молча кивнул.

— Два года я провел в Пизе, в училище ордена бенедиктинов. Готовился принять духовный сан. Но за год до этого вспыхнуло восстание в Боснии. Тогда я увидел, что люди, ничего общего не имеющие с босняками и словенцами, записываются добровольцами, чтобы бороться плечом к плечу с повстанцами. Вскоре пришло известие, что и мой брат перебрался за Дунай. И мне стало стыдно, господин Грозев. Стыдно за самого себя. Я почувствовал себя виноватым перед самим господом богом. Я сбросил рясу и. перебравшись через горы Боснии, очутился в Болгарии.

Грозев молча слушал. Потом спросил:

— Вы знаете французский?

— Нет, только итальянский.

— Хотя бы немного?

— Нет, вообще не знаю ни слова.

Грозев вновь задумался. Потом поднялся:

— Буду с вами откровенен. Уповаю на надежность пазарджикского комитета и на тот факт, что Димо Добрев ваш брат. Вам, наверное, известно, что в силу военного положения, объявленного во всей Румелии. болгары не имеют права ездить по железной дороге. Это мешает нам поддерживать связь с нашим человеком в Константинополе. Обратиться к вам нас вынуждает то обстоятельство, что вы знаете итальянский язык. Завтра вы получите итальянский паспорт, с вами будут поддерживать связь двое — в Константинополе человек, имя и адрес которою я вам сейчас сообщу, а здесь — я. Задание очень ответственно и, должен вас предупредить, отнюдь не безопасно. В некоторых случаях вам придется рассчитывать лишь на смелость и сообразительность. Завтра я вам сообщу и дополнительные данные.

Добрев тоже встал и протянул руку. Борис крепко пожал ее и добавил:

— Завтра в пять часов вечера встретимся у выхода из Безистена в Тахтакале… О своем отъезде никому ни слова…

10

В тот вечер София долго и безутешно плакала. Гости давно разошлись, дом постепенно погружался в тишину. На улице от фонарей легли длинные тени, воздух посвежел.

София разделась и легла. В гостиной часы пробили два раза. Сон не шел. До рассвета она так и не сомкнула глаз, перебирая в уме случившееся вечером.

На следующий день девушка продолжала терзаться, правильно ли она себя вела, спрашивала, как отнесся к этому Грозев, то вдруг решала, что после всего, что произошло, он никогда больше даже не взглянет на нее. И эта мысль казалась ей невыносимо тяжелой и, вместе с тем, приносила облегчение…

Дни тянулись мучительно медленно. Грозев не появлялся. Несколько раз София ходила в контору отца в надежде увидеть его там, но у Аргиряди всегда толпился народ, и она возвращалась домой мрачная и унылая.

Сегодня после обеда, взяв томик стихов Ламартина, она пошла в отцовский кабинет. София твердо решила ни о чем не думать. Равнодушие — вот единственное исцеление для нее. Но когда она, усевшись за письменный стол, раскрыла книгу, вошел Никита и протянул ей конверт. В конверте была записка, под которой стояло его имя…

София распахнула в гостиной окно. После дождя сильно пахли липы. Их запах кружил голову. Девушка взглянула на часы — подходило к семи, и Грозев должен уже появиться. «Если вы не возражаете, я приду к Вам около семи вечера», — писал он в записке, которую София вновь перечитала. Она пыталась отгадать причину неожиданного прихода Грозева. Если бы он хотел встретиться с отцом, то выбрал бы другое время, когда тот возвращается домой, или же встретился бы с ним в конторе.

Тревожное чувство охватило ее еще сильнее, когда она услышала внизу знакомые шаги и хриплый голос Никиты, сообщавший, что барышня у себя наверху. София нарочно выбрала свою комнату — она выходила окнами на восток, и в часы зноя там всегда было прохладно.

— Извините, что я вас беспокою, — сдержанно улыбнулся Грозев, усаживаясь на стул, предложенный Софией. Он пристально посмотрел на Софию — она выглядела осунувшейся, что-то в ее облике изменилось. — Мне очень нужно поговорить с вами, поэтому я попросил столь срочной аудиенции.

Девушка присела на низенькую табуреточку возле дивана. На нее с портрета строго смотрел Аргиряди, запечатленный лет двадцать назад каким-то странствующим итальянским художником.

— Слушаю вас… — молвила тихо девушка.

— Мне бы хотелось объяснить вам все более обстоятельно и спокойно, — начал Грозев, — но у меня нет ни времени, ни возможности. Так что буду с вами прям и откровенен. Прошу вас только не удивляться тому, что я вам скажу. Я все обдумал и считаю, что у меня есть все основания так поступать. — Он умолк. Вынул из кармана сигареты.

— Вы позволите?…

— Разумеется… — София поставила перед ним пепельницу.

Грозев достал сигарету, повертел ее в руках и лишь после этого закурил. Как будто он никак не мог решиться произнести нужные слова.

— Видите ли, — начал он, — мне крайне необходим предмет, который хранится у вас, но вам он абсолютно не нужен. Этот предмет может сослужить исключительно большую службу одному моему другу.

София смотрела на него недоумевая.

— Что вы имеете в виду?

— Я вам объясню, — Грозев сильно затянулся. — Речь идет о паспорте, который забыл у вас ваш итальянский гость.