3

Сабри-чауш сидел, задрав ноги на стол, и наблюдал, как солдаты укладывают в ящики тяжелые гаубичные снаряды. Медные гильзы зловеще поблескивали, будто металл смеялся, издеваясь над людьми.

Вечерело. Офицеры ушли в город еще в обед, с Сабри-чаушем остались лишь онбашия и двое носильщиков. Служба уже начинала надоедать Сабри-чаушу. К тому же из-за войны положение в армии ухудшилось, и только для молодых и богатых офицеров война была удовольствием, развлечением… Сабри-чауш стиснул зубами пустой мундштук и взглянул на ящики. Онбашия что-то писал на них карандашом. Он тоже старался извлечь из войны выгоду: во что бы то ни стало продвинуться по службе, обойти его, двадцать лет прослужившего на складах. К тому же онбашия был молодым и грамотным. В прошлом году он отличился во время подавления гяурского[30] бунта. Офицеры одобрительно относились к нему, часто хвалили. Вот и сейчас пересчитает готовые ящики, напишет что-то на листке и подаст его Сабри-чаушу. Тот взглянет на листок, но прочитать ничего не может, и онбашия отлично это знает. Неграмотный Сабри-чауш подержит листок в руке и спрячет в карман, а тот, другой, знай посмеивается в душе. И только глаза выдают этого пса…

— Хватит, Ибрагим-ага, — не выдержал Сабри-чауш. — Хватит на сегодня…

— Сейчас, чауш-эфенди, — с готовностью отозвался онбашия. — Еще четыре ящика заполним и все…

Послышались шаги: кто-то поднимался по лестнице. Сабри-чауш с досадой посмотрел на дверь и опустил ноги на пол. Онбашия тоже прислушался, застыв на месте.

Дверь отворилась — на пороге показался высокий худой полковник. Заложив руки за спину, он вошел внутрь и медленно оглядел помещение. Над правой бровью у него тянулся тонкий бледный шрам, придававший лицу строгое выражение.

— Где офицеры? — спросил он. Наверное, полковник был родом с юга — произносил слова немного гнусаво и растянуто, как те, кто долго жил в Ливии и Египте.

— Ушли в город, господин полковник, — раболепно ответил Сабри-чауш, вытянув руки по швам.

— Какие у них дела в городе? — по тону полковника было видно, что он разгневан.

Сабри-чауш лихорадочно думал, что ему сказать.

— По службе, паша-эфенди, — вдруг выпалил он.

Грозев понял, что действовать нужно немедленно. В кармане у него лежал бланк документа с печатью портовых властей Стамбула. Два часа назад он заполнил бланк по-турецки, вписав текст, удостоверяющий, что ему, полковнику, надлежит получить три ящика динамита.

— Куда точно пошли офицеры? — резко спросил он Сабри-чауша.

— Не могу знать, паша-эфенди, они мне не докладывают, — пожал тот плечами.

— А меня кто обслужит? — взорвался полковник. Он прошелся по комнате и спросил: — Динамит есть?

— На складе, полковник-эфенди, — с готовностью отозвался Сабри-чауш.

Полковник достал из кармана документ с зеленой печатью и положил его на стол.

— Приказываю погрузить три ящика динамита в телегу, — уже мягче добавил он и оглянулся на дверь. На пороге стоял высокий солдат в синей куртке, которая явно была ему мала. Казалось, она вот-вот лопнет по швам.

— Прими груз, — приказал полковник и снова повернулся к столу.

Сабри-чауш и двое носильщиков спустились по внутренней лестнице в склад. В помещении остался только онбашия. Дончев выступил вперед. Он был возбужден. Скоро у них в руках окажется груз, который предназначался турками для русских. Груз, сеющий смерть в окопах русских, теперь должен послужить им против гурок.

Онбашия не отрывал от него глаз. Потом снова перевел взгляд на офицера. Этот человек плохо говорит по-турецки. Кроме того, одежда его явно с чужого плеча. Онбашия почувствовал беспокойство. У двери словно из-под земли вырос третий, одетый в одежду, какую обычно носили албанцы, служившие носильщиками. Бруцев неподвижно застыл на пороге. Онбашия бегло взглянул на листок, лежавший на столе. Это был какой-то незначительный документ — нечто вроде квитанции портовых властей Стамбула. Он поднял глаза. Люди рядом с ним молчали. Во мраке их тени выглядели зловеще. Великан стоял совсем близко. Это не турки. Что-то словно кольнуло онбашию. Он бросил взгляд на полковника. Тот все еще держал руки за спиной, а кобура пистолета была застегнута. Онбашия прикинул расстояние, которое их разделяло. Полковник поймал его взгляд, потом многозначительно посмотрел на солдата-носильщика. Албанец переступил порог.

Тишина стояла такая, что звенело в ушах. Один из пришельцев встал у раскрытого ящика. Путь к отступлению для онбашии был отрезан. Он выдал себя. Горло ему сдавил страх, который столько раз он видел в глазах поваленной наземь жертвы… Албанец за спиной не двигался.

Грозев видел ужас, написанный на лице у турка. Мысль его лихорадочно работала. Нужно тихо, без шума уничтожить онбашию, пока другие внизу. Иного выхода нет. Даже один-единственный выстрел означал провал. Он скользнул взглядом поверх головы онбашии. Дончев все понял. Ибрагим-ara взмахнул рукой, словно собираясь что-то сказать, и, коротко всхрапнув, рухнул навзничь. Между ребрами турка торчала широкая рукоятка ножа. Из горла хлынула кровь. Дончев поднял турка и опустил в пустой ящик для снарядов. Тело умирающего забилось в конвульсиях. Он медленно поднял голову, как бы желая еще раз хорошенько осмотреть и все запомнить. Дончев захлопнул крышку. Потом вдвоем с Бруцевым они подняли ящик и поставили его на другие, приготовленные к отправке. Сверху придавили еще одним.

— Тяжелый, гад, словно десять снарядов, — прошептал Бруцев. Лицо его было бледным.

Грозев выглянул в окно, взял со стола документ и положил в карман. Послышались шаги — по внутренней лестнице поднимались Сабри-чауш и солдаты.

— Ибрагим-ага, помоги, — крикнул чауш, держась за ручки носилок, на которых лежал динамит. — Помоги, дорогой…

— Онбашия вышел, — сухо проговорил Грозев.

— Дай, я помогу, — Дончев ухватился за носилки. Бруцев побежал вперед, к телеге.

Они принялись грузить взрывчатку в телегу. На землю быстро опускались сумерки. Низкие облака отбрасывали плотную тень, и мрак от этого казался еще более густым.

Взрывчатку уложили на толстую подстилку из соломы. Дончев уселся впереди и хлестнул лошадей. Бруцев на ходу прыгнул в телег у. Грозев не спеша направился к своему коню, стоявшему в стороне, отвязал его и уселся верхом.

— И скажи офицерам, чтобы в следующий раз были на месте, — крикнул он, проезжая мимо Сабри-чауша и солдат, вытянувшихся по стойке «смирно». Часовой взял на караул. Грозев приложил два пальма к феске.

Выехав на пазардликскую дорогу, он поехал рысью. Расстегнув воротник мундира, глубоко вдохнул полной грудью. Потом пришпорил коня. Ему нужно было срочно вернуть мундир, который вчера принес Грозеву Матей Доцов. Его брат работал портным в Каршияке…

Бруцев» все еще не мог прийти в себя. Он сидел рядом с Дончевым. изо всех сил сжимая в кармане пистолет и беспокойно всматриваясь в темноту. Приближалась гроза, все живое попряталось. Скоро должен показаться мост, а оттуда до дома Калчева рукой подать. Вдруг неожиданно хлынул дождь.

— Взрывчатка! — вздрогнул Бруцев. Он перелез к ящикам, лихорадочно ища, чем бы прикрыть драгоценный груз. Дождь лил как из ведра. Бруцев еще раз беспомощно огляделся, потом быстро стянул с себя одежду и улегся поверх ящиков. Дождь барабанил по голой спине, будто небо прогневалось на них и посылало очередное испытание.

Колеса прогрохотали по деревянному мосту.

— Проскочили! — ликующе прокричал Дончев.

Бруцев не слышал его. Прижавшись лицом к ящикам и закрыв глаза, он вдыхал незнакомый, острый запах смертоносного груза.