Уезжал Мамонов в карете Ромодановского, которой правил мой крепостной Федор. Сделали все так, как я и предлагала. Обратно ему следовало вернуться верхом на подаренной Особенной канцелярией лошади Дуне.

Слугу Ореста так связанным и повезли. По распоряжению Мамонова усадили в угол и подперли старой подушкой, чтобы на выбоинах он не падал с сиденья.

Иван Георгиевич обещал сделать все для того, чтобы помочь мне с документами.

– Ваша крепостная может подождать, – заявил он, когда я стала доказывать необходимость дать Эмилии вольную поскорее. – Небось больше ждала.

Когда же он узнал, что необходимо именовать ее совсем не так, как прописано в метрике и церковной книге, то и вовсе перестал мне сочувствовать. Вместо Эмилия Гучкова ее следует именовать Эмилия де Бренвилье?

– Боюсь, ваше сиятельство, это будет сложно. Пусть лучше соглашается на Гучкову, – благодушно посоветовал он. – Кто же даст бывшей крепостной документ на такую благородную приставку? Это ж надо и свидетелей опросить, и решение, мягко говоря, странное принять. А у нас такого случая отродясь не бывало. Значит, придется императору писать. Ох, княжна, я вам этого не советую. В противном случае не один месяц, а то и год пройдет, прежде вы на руки такое решение получите. Лучше уж потом она сама, будучи вольной, выхлопочет себе родовое имя...

Я обещала подумать. А главное, узнать, как посмотрит на это Эмилия. Вот только останусь одна, призову Исидора и сестру к себе. Сядем мы втроем и будем думу думать.

– Вашему старосте я отдал документы для священника, который станет отпевать усопших, – сказал мне Мамонов, а я даже и не вспомнила о том, что наших покойников придется хоронить. – Думаю, никаких препятствий к захоронению не будет.

Он поцеловал мне руку и сел в карету. Я долго махала ему вслед, а Джим и Зимин с двух сторон бросились подавать мне руку, когда я поднималась по лестнице в дом.

На ужине мы разместились за столом втроем, и мне было даже странно, что нас так мало осталось.

Егоровна без труда обслужила нас, но с утра я намеревалась все же устроить смотр моим крепостным, чтобы выбрать из них девушек для того, чтобы одна из них стала моей горничной, а другая – подавала на стол и в остальное время помогала Эмилии на кухне. Мальчик-поваренок тоже при ней оставался, ведь моя сестра не всегда будет при кастрюлях. А при чем она будет? Вряд ли теперь она все так же будет стремиться во Францию вместе с Исидором.

Но это потом. Мои хозяйственные проблемы ясны и понятны, но меня все время не покидало ощущение того, что история с появлением мужчин в моем доме так и осталась незаконченной. Почему Веллингтон не уехал вместе с исправником? Для чего-то же он остался в имении, и я убеждала себя, что не ради моих красивых глаз. Как, впрочем, и Зимин.

Ладно, хотят они делать свои дела, пусть их. Уж я не обеднею, если покормлю мужчин денек-другой. Тем более что мои гости, включая Кирилла, свой хлеб отработали. Кирилл отыскал пять тысяч, которые не успел отправить в Петербург покойный управляющий Фридрих Иванович. А поручик Зимин передал мне аж десять тысяч, найденные в багаже Хелен Уэлшмир. Джим подарил лошадь, и именно на его жеребце уехал в Петербург мой крепостной Сашка.

В общем, зря я обвиняла их в бездействии. Если разобраться, то они сделали для меня очень много. Со дня на день и двое оставшихся гостей уедут, и вся история, случившаяся в имении Дедово, будет вспоминаться лишь как странное приключение...

Исидор появлялся ненадолго. На минутку отводил меня в сторону и вполголоса рассказывал, как обстоят дела с хозяйственными книгами, которые, теперь мне было непонятно почему, так старательно изучал Ромодановский.

– Его интересовало все, что касается доходности вашего имения, – ответил как-то на мой вопрос Исидор. – Ваш лес. Ваши пахотные земли. Все сидел, прикидывал, какой доход можно получить от Дедова. Я нашел его расчеты.

– Лес? – изумилась я. – А что, можно получить и от него какую-то прибыль?

– О, лес дорогого стоит, – отвечал Исидор. – Я читал, что ваш дедушка увлекался поддержанием его в особом порядке. В свое время у вас даже был приглашенный из Германии лесничий, который не позволял рубить деревья абы как, а со смыслом. Так, чтобы древесину можно было продавать.

– Но я не собиралась продавать древесину, – продолжала настаивать я, – разве что в самом крайнем случае.

Исидор пожал плечами:

– Кто знает, что за планы ваш родственник настроил. Может, поначалу уморить вас, а потом уже доказывать свое с вами родство.

Я вздрогнула и с подозрением посмотрела на Исидора: нарочно меня пугает, что ли?

Непонятно как оказавшийся поблизости Веллингтон влез в наш разговор.

– Тем не менее визит его к вам оказался не случаен. Какие-то планы и в самом деле у него имелись.

Исидор не стал ждать, пока Джим разовьет свои предположения, и с поклоном удалился.

– Послушайте, Джим, но судя по всему, Кирилл достаточно богат. Если у него осталось содержимое шестнадцати обозов с награбленным добром... Наверное, что-то он вывез из Индии. Или вы думаете, это первое его мошенничество?.. Джим, почему вы молчите?!

Нет, это и в самом деле просто безобразие. Посреди разговора углубляться в какие-то свои мысли, ничего мне не объясняя!

– Пожалуйста, извините меня! – спохватился он и тут же, не сказав больше ни слова, пошел прочь.

И этот ведет себя так же, как недавно Зимин!

– Куда это вы отправились?

– Пойду отыщу Владимира и выясню у него кое-что. Если мои предположения верны, мы вместе с ним сможем составить полную картину произошедшего в вашем имении и ответить на все ваши вопросы.

Исидор приказал плотникам срубить четыре гроба и обещал послать за священником. Как бы я ни боялась покойников, а не поучаствовать в похоронах было грешно.

Я разрешила Егоровне взять все, что она найдет нужным, чтобы снарядить в последний путь моих крепостных и англичанку Хелен Уэлшмир, и с утра, как мы договорились, похороним всех четверых на местном кладбище, находящемся в полуверсте от моего имения.

После ужина мы еще некоторое время сидели в гостиной и молчали. У меня на языке вертелась уйма вопросов, но, глядя на задумчивые, отрешенные лица мужчин, я тоже предпочла отложить свои вопросы на другое время. И лишь изредка взглядывала на Зимина и Веллингтона, когда отрывалась от чтения французского романа, взятого мной в библиотеке.

– Джим, вы ничего не хотите мне сказать? – на всякий случай спросила я.

Он взглянул на молчавшего Зимина и пожал плечами:

– Давайте поговорим завтра, после похорон?

– Хорошо, – сдержанно согласилась я и собралась покинуть это мрачное общество.

Накануне я заглянула в кухню, где Эмилия вроде равнодушно сказала:

– Теперь, наверное, ваше сиятельство, мне не обязательно спать в вашей комнате. Преступники пойманы, и вам больше ничего не угрожает.

– Тебе неинтересно общаться со мной?

– А вам?

– Тебе, – поправила я.

– Хорошо, тебе не прискучило возиться со своей крепостной и кухаркой?

– Не прискучило, – заверила я, потому что понимала то состояние неопределенности, в котором очутилась моя сестра. – Мне нужно сказать тебе еще кое-что.

Похоже, запланированную мной беседу с ней и Исидором придется отложить, потому что мужчины продолжали оставаться в моем доме, так что полученные от Мамонова сведения я сообщу Эмилии, а уж она пусть посоветуется с Исидором.

Так вот, поскольку с сестрой мне было общаться куда приятнее, чем с этими буками, я уже собралась пожелать им спокойной ночи, как Зимин вдруг заговорил:

– Послушай, Джим, а почему бы тебе не рассказать нам с княжной о своем интересе к этой жемчужине? Ты думаешь, что имеешь право обладать ею?

– Вовсе нет, – как будто даже обиделся Веллингтон, – но раджа, у которого эту жемчужину похитили, мой добрый знакомый, и я, может, и сгоряча пообещал ему эту реликвию вернуть. Много лет она была собственностью его семьи, и бедняга ужасно горевал.