Он задумался и затем сказал:

– Они поверили, что вы утонули, пойдя купаться. Море вероломно, и вы потерялись в нем.

– Вам случалось увидеть кого-нибудь из моей семьи?

– Нет, но я слышал, что они приехали.

– Моя сестра?..

– Думаю, что ваша сестра.

– Понимаю. Итак, историю приняли.

– Кажется, что так.

Я подумала про себя: «О, Виолетта, дорогая мамочка, дорогой отец, надеюсь, вы не будете слишком глубоко переживать, что меня нет».

Думаю, что именно тогда я начала сожалеть о том, что натворила.

Я все еще была увлечена Жаком. Физические ощущения между нами были совершенны… уверена, что и для него это было так. Но я была слегка разочарована жизнью в Латинском квартале, потому что наша жизнь текла так обыкновенно. Я внимательно присматривалась к художникам, приходящим к нам. Вспоминала истории из жизни Мане, Моне, Гогена, Сезанна и других из богемы. Все это полностью отсутствовало здесь. Жак не был бедняком. Видимо, во мне есть что-то извращенное: я должна бы радоваться; хотела ли я в самом деле жить в нищете только потому, что на мгновение мне почудилось, что это и есть настоящая жизнь художника?

Я хорошо познакомилась с некоторыми из гостей, которые наиболее часто приходили к нам. Одним из тех, к кому я чувствовала особое расположение, был Жорж Мансар, высокий мужчина с постоянной улыбкой, проницательным взглядом голубых глаз. У него были белокурые волосы, и он мало походил на француза. Жорж хорошо говорил по-английски и очень заинтересовал меня. Меня всегда тянуло к значительным людям – наверное из-за чувства собственной неполноценности. Мне так не хватало ума Виолетты, но мне было приятно, что я превосходила ее в чисто женских качествах, в женском обаянии.

В этот раз, когда Жорж Мансар появился у нас, я была одна, потому что Жак еще утром куда-то ушел. Жак не любил, когда его расспрашивали (черта характера, которая начинала меня раздражать).

Я слышала, как кто-то разговаривает с Жаном и Мари, и спустилась вниз, чтобы узнать, кто это пришел.

– Месье пришел к месье Дюбуа, – сообщил мне Жан.

Обрадованная гостю, я пригласила:

– О, проходите. Возможно, он скоро вернется.

Гость, казалось, остался доволен моим приглашением и повернулся к Жану, который выглядел немного расстроенным, но я сказала:

– Все в порядке, Жан. Может быть, вы принесете нам кофе? – И, обращаясь к посетителю, спросила: – Или вы предпочитаете вино?

Французы пьют много вина, и потому я не удивилась, когда он выбрал последнее.

Мы поднялись в салон – небольшую, но уютно обставленную комнату. Указав на кресло возле модного столика, я прошла в кабинет за вином.

Он сказал, что его зовут Жорж Мансар и что он друг Жака.

– Слышал, что вы приехали из Англии. Как вам понравился Париж?

– Великолепный город!

– Ваш дом находится?..

– В Корнуолле. Прямо на берегу.

– Это, должно быть, великолепно.

– Считается, что это так. Жорж поднял бокал:

– Добро пожаловать во Францию.

Мы непринужденно беседовали о разных вещах. Он говорил по-английски с небольшим акцентом и хорошо знал Англию, даже бывал в Корнуолле. Сам он был родом с юга, из окрестностей Бордо.

– Там делают вино…

– Точно. Лучшее вино во Франции… в мире… поступает из Медока. – Он поднял руки и странно улыбнулся. – Конечно, находятся люди, которые отрицают это, – те, кто не имеет счастья жить среди избранных вин. – Жорж улыбнулся и посмотрел в бокал. – Хороший кларет.

– Я рада. Уверена, что месье Дюбуа, как и большинство его соотечественников, предпочитает лучшее.

Он много рассказал мне о Бордо, о том, как приехал в Париж, чтобы продавать здесь свое вино.

– Понимаете, у нас здесь контора.

– Полагаю, вам часто приходится ездить в Бордо.

– Да, это так.

– Когда вы пришли, я подумала, что вы художник.

– О, я похож на него? – Нет… Я так не думаю. И как выглядит художник? Кто-то представляет их в разлетающихся халатах, заляпанных краской… но я увидела, что это совсем не так.

– Латинский квартал. Вот где они обитают.

– Думаю, что дни богемы прошли.

– Да, сейчас многое изменилось. Коммерческое искусство. Правильно я выражаюсь по-английски? Сейчас художников нанимают, они уже не так бедны и не меняют картины за обед. Понимаете?

– Да.

Он пробыл около двух часов и очень поднял мое настроение. Когда вернулся Жак, я рассказала ему о приходе Жоржа Мансара, но он как-то безразлично воспринял эту новость.

– Очаровательный мужчина, – прокомментировала я. – Мы подружились.

– Уверен в этом. Знаю, что он был очарован моей маленькой девочкой.

Жак схватил меня в объятия и закружился в танце. И здесь мы в совершенстве подходили друг к другу.

Внезапно он остановился, крепко поцеловал меня и сказал:

– Кажется, что не видел тебя целую вечность.

Вот так было с Жаком.

Жорж Мансар пришел на следующий день. Они с Жаком поднялись в мансарду и о чем-то долго говорили. Он поздоровался со мной как со старым другом. Не говорили ли они о вине? Может быть, Мансар получит хороший заказ? Он с таким энтузиазмом и плохо скрытой гордостью рассказывал мне вчера о своих винах.

– Получил хороший заказ? – спросила я, когда он уходил.

– Очень хороший. – Жорж широко улыбнулся. – В самом деле, очень хороший.

Он приходил довольно часто. Я решила, что он был другом Жака, а не только поставщиком вина. Я часто встречала его и на улицах. И так часто, что начала думать, уж не ищет ли он встречи со мной.

Виолетта всегда говорила, что я очень менялась в окружении мужчин. Я раскрывалась, говорила она, словно бутон цветка при восходе солнца. Она права, конечно… Я легкомысленна и люблю восхищение окружающих, но я горжусь этой слабостью.

Когда мы встречались, Жорж предлагал выпить бокал вина. Он знал, куда меня пригласить. Это были кафе типа винных баров, с уединенными уголками, где можно было спокойно поговорить. Он много рассказывал о своей семье и виноделии и очень живо описывал сбор винограда. Говорил о вредителях, о влиянии погоды на урожай и о всяких других случаях.

Жорж знал, что я оставила дом ради Жака. Он часто говорил о нем и людях, приходящих в мастерскую, и был из тех, кого интересуют окружающие и то, что происходит вокруг. Я любила заходить в книжные лавки, которых так много на левом берегу Сены, и постоянно думала о том, как понравилось бы здесь Виолетте. Я просто до боли хотела, чтобы она была со мной, и думала, как все было бы иначе, если бы мы вместе были здесь, свободные от всего, иногда посещающие наш дом в Кэддингтоне. Ненормальность того, что я сделала, заставляла меня думать о доме, о всех, кто оплакивал мою смерть.

Если бы я знала, что Виолетта будет помолвлена с Джоуэном Джермином и станет моей соседкой, я, наверное, не уехала бы из Трегарленда. Но какой смысл думать об этом? Дело сделано. Я была просто ввергнута в это приключение.

Я поняла, что совершила ошибку, может быть, Самую большую мою ошибку. Мое чувство к Жаку постепенно слабело, и виноваты в этом были мы оба. Я жила в чужой стране, чужой для всех, кого я знала в прошлом: для моей сестры, для моих любимых родителей… в конце концов, для моего мужа, который заботился обо мне и моем ребенке… Я умерла.

Что ж, я получила то, чего заслуживала. Но от понимания этого не становилось легче. Наоборот, тяжелее – ведь я знала, что своими собственными руками сотворила то, что имела сейчас.

Как-то я бесцельно бродила вокруг книжных лавок и вдруг встретила Бейли. Я стояла возле книжного прилавка и разглядывала старинную книгу «Замки Франции». В это время стоящий рядом средних лет мужчина потянулся за какой-то книгой и уронил на пол соседнюю. Тяжелый фолиант, падая, слегка задел мою руку.

Мужчина повернулся ко мне и, запинаясь, виновато произнес по-французски:

– Мадемуазель… Прошу прощения. Акцент был явно английский, и я ответила на родном языке:

– Все в порядке.