Он широким шагом подошел к окну и раздвинул шторы, продолжая свой монолог и стараясь подражать ее манере речи. Дождь поутих. Распахнув створки окна, он высунул голову наружу и невольно посмотрел в сторону Чаттерхэмской тюрьмы. То, что он увидел, не вызвало в нем ни страха, ни удивления, а только спокойное, торжествующее удовлетворение.

– На этот раз он от меня не уйдет, – решительно заявил Рэмпол. – Я поймаю этого су...

Продолжая говорить, он обернулся к девушке и протянул руку, указывая в даль, скрытую потоками дождя. В кабинете смотрителя Чаттерхэмской тюрьмы снова горел свет.

Вероятно, это была свеча – крохотный мерцающий огонек, чуть пробивающий темноту. Едва взглянув в сторону тюрьмы, она схватила Рэмпола за плечо.

– Что ты собираешься делать?

– Я же сказал. Само небо так решило, – быстро проговорил он. – Вздуть его так, чтобы ввек не забыл.

– Неужели ты туда пойдешь?

– Неужели нет? Вот увидишь. Посмотри и увидишь.

– Я тебя не пущу. Нет, я серьезно, серьезно тебя прошу. Это невозможно!

Рэмпол рассмеялся демоническим смехом – именно так смеются опереточные негодяи. Он взял со стола лампу и быстро пошел по направлению к холлу, так что ей пришлось за ним бежать. Казалось, что она кружится, вьется вокруг него.

– Я ведь просила тебя не ходить!

– Просила, – ответил он, натягивая пальто. – Лучше помоги мне, я не могу попасть в рукава. Вот так, молодец. А теперь мне нужна, – добавил он, осматривая стойку для зонтов, – хорошая палка. И потяжелее. Эта как раз подойдет. «У вас есть оружие, Лестрейд[25]?» – «Да, я вооружен». И вполне достаточно.

– Предупреждаю, я пойду вместе с тобой, – заявила она таким тоном, как будто он был в чем-то виноват.

– В таком случае надень пальто. Я не знаю, сколько времени этот шутник заставит нас ждать. Я вот думаю, не взять ли мне фонарик? Насколько я помню, доктор вчера оставил свой фонарик на столе. Итак?

– Родной мой! – воскликнула Дороти Старберт. – Я так и знала, только не верила, что ты разрешишь мне пойти с тобой.

Промокшие насквозь, шлепая по грязи, они перебежали через лужайку и оказались в луговине. Дороти никак не могла перелезть через ограду, ей мешало длинное пальто; подсаживая ее, он ощутил на своей мокрой щеке поцелуй, и радость от предвкушения встречи с этим господином в кабинете смотрителя несколько померкла. Это не игрушки. Это опасное, неприятное дело. Он всмотрелся в темноту.

– Послушай, – сказал он, – шла бы ты лучше назад в дом. Это нешуточное дело, и я совсем не хочу подвергать тебя опасности.

В наступившем молчании было слышно, как дождь барабанит по его шляпе. Ничего не было видно. Сквозь струи дождя, хлеставшего по траве луга, пробивался только этот одинокий огонек.

– Мне это известно не хуже, чем тебе, – ответила она; голос ее звучал холодно и твердо. – Но я должна узнать, в чем дело, и ты должен взять меня с собой. Да ты и дороги не найдешь, тебя нужно проводить. Вот тебе! Шах и мат, дорогой мой.

Она стала подниматься по склону, разбрызгивая лужи. Он шел следом, раздвигая мокрую траву своей тростью.

Оба они молчали, когда дошли до ворот тюрьмы, Дороти тяжело дышала. Вдали от уютного камелька нужно было постоянно твердить себе, что в этом старинном здании, где некогда царили кнут и виселица, нет ничего сверхъестественного. Рэмпол нажал кнопку фонарика. Белый луч света прошил насквозь заросший травой узкий проход, на минуту там задержался и двинулся дальше.

– Как ты думаешь, – прошептала девушка, – там действительно тот человек, который...

– Говорю тебе, возвращайся назад!

– Как здесь все разрушается, – слабым голосом проговорила она. – Я боюсь. Только назад идти еще страшнее. Можно, я за тебя подержусь? Осторожно! Как ты думаешь, что он там делает? Надо быть сумасшедшим, чтобы так рисковать.

– Как по-твоему, он нас слышит? Слышит, как мы тут пробираемся?

– О, конечно, нет. Нам еще идти да идти.

Судя по чавкающему звуку шагов, они теперь шли по жидкой грязи. Фонарик в руке Рэмпола дрогнул. Со всех сторон на них смотрели блестящие маленькие глазки, мгновенно исчезая, когда свет проникал в темные углы. Вокруг жужжали комары, а где-то неподалеку были, должно быть, водоемы, так как в ушах звенело от дружного хора лягушачьих голосов. Они снова кружили бесконечными коридорами, проходили сквозь ржавые ворота, спускались по ступенькам, снова поднимались по крутым винтовым лестницам. Когда луч света коснулся Железной девы, послышался свист разрезающих воздух крыльев...

Летучие мыши. Девушка отпрянула назад, а Рэмпол с яростью взмахнул палкой. Не рассчитав, он задел кандалы, и оглушительный лязг железа отозвался гулким эхом под сводами комнаты. Громкий писк изнутри трепещущего крыльями облака был ему ответом. Рэмпол почувствовал, как дрожат пальцы, вцепившиеся в его руку.

– Мы спугнули его, – прошептала Дороти. – Я боюсь. Мы его предупредили. Нет-нет, не оставляй меня здесь! Я должна все время быть с тобой. Если не будет света... Эти мерзкие твари... Мне кажется, они уже шевелятся у меня в волосах...

Он успокоил ее, хотя его собственное сердце колотилось как бешеное. Если действительно мертвецы бродят по этой каменной темнице, где они умерли, лица у них должны быть точно такими же, как это пустое, затканное паутиной лицо Железной девы. Запах пота несчастных, которых пытали в этой комнате, все еще держался в воздухе. Он сжал зубы, словно закусывая пулю, как это делали солдаты во времена Энтони, чтобы можно было стерпеть боль, когда им ампутировали руку или ногу.

Энтони...

Впереди показался свет. Они увидели этот еле заметный огонек на верхней площадке лестницы, ведущей в коридор, где находился кабинет смотрителя. Кто-то шел там со свечой.

Рэмпол выключил фонарик. Чувствуя, как дрожит в темноте Дороти, он встал так, чтобы она оказалась у него за спиной, и стал подниматься по лестнице вдоль левой стены, держа палку наготове. Он знал, ощущал с холодной ясностью, что не боится убийцы. Он бы даже испытал удовольствие, если бы пришлось огреть этого негодяя палкой по черепу. Но почему дрожат и прыгают маленькие проволочки в мускулах ног, отчего в животе холод, словно там шевелится противная мокрая тряпка? Это страх. Страх, что он увидит не убийцу, а нечто совсем другое.

Он боялся, что Дороти, которая шла за ним следом, закричит. Он прекрасно сознавал и то, что сам готов закричать, если вдруг позади свечи покажется тень и на голове у этой тени будет треугольная шляпа. Наверху послышались шаги. По-видимому, человек услышал, как они идут, а потом решил, что он, наверное, ошибся, так как звук шагов двинулся в обратном направлении, к кабинету смотрителя.

Шаги сопровождались характерным постукиванием – идущий опирался на палку.

Тишина.

Медленно, нескончаемо долго поднимался Рэмпол по лестнице. Тусклый свет сочился из открытой двери в кабинет смотрителя. Сунув фонарик в карман, он взял Дороти за руку – холодную как лед и влажную. Ботинки его скрипели, однако скрипа почти не было слышно из-за громкой возни и писка крыс. Он подошел по коридору к двери и заглянул внутрь.

На столе посреди комнаты горела свеча в подсвечнике. За столом неподвижно сидел доктор Фелл, подперев голову ладонью; палка его стояла рядом, прислоненная к колену. Его тень, которую свеча отбрасывала на стену, странным образом напоминала статую Родена. А на кровати старого Энтони, выглядывая из-под балдахина, стояла торчком, опершись на задние лапы, и смотрела на доктора блестящими насмешливыми глазками огромная серая крыса.

– Заходите, дети мои, – пригласил доктор Фелл, едва взглянув в сторону двери. – Признаться, мне стало гораздо спокойнее, когда я убедился в том, что это именно вы.

13

Рэмпол медленно опустил палку и, когда ее наконечник стукнулся об пол, оперся на нее. Он смог только выговорить: «Доктор...» – и почувствовал, что дальше говорить не может, что дальше будет только истерический крик.