– Что такое? В чем дело? – испуганно бормотал сэр Бенджамен.

– Продолжайте, – тихим голосом проговорил Пейн.

– Я слышал эту историю много раз, – говорил доктор Фелл задумчиво и отрешенно, склонив набок голову. – О том, как Тимоти накануне своей смерти что-то писал. Он исписывал страницу за страницей, несмотря на то, что едва был в состоянии держать в руке перо, до такой степени было изломано все его тело. Ему подложили под спину подушки, на постель поставили пюпитр, и он писал и писал, хихикая и подвывая от радости, полный решимости закончить начатое...

– Ну и что? – спросил сэр Бенджамен.

– Что он писал? «Инструкции моему сыну», говорил он, но это неправда. Это только для того, чтобы сбить кое-кого с толку. Его сыну, в соответствии с так называемым обрядом, не нужны были никакие инструкции, единственное, что ему было нужно, это получить от Пейна ключи. И во всяком случае, не было никакой надобности исписывать страницу за страницей мелким почерком. Сказать, что он что-то переписывал, тоже нельзя, в этом не было нужды, поскольку «документ» Энтони, по словам Пейна, всегда оставался в сейфе. Так что же он писал?

Никто не говорил ни слова. Рэмпол поймал себя на том, что подался вперед, чтобы видеть выражение лица Дороти. Она сидела не шевелясь, неотрывно глядя в глаза доктора.

– Ну ладно, хорошо, – громко сказал главный констебль, – так что же он, по-вашему, писал?

– Рассказ о том, как его убивали.

11

– Не каждый день так случается, – объяснял доктор извиняющимся тоном, – чтобы человек имел возможность описать свое собственное убийство.

Он окинул взглядом присутствующих, тяжело опираясь на одну палку, так что левое плечо поднялось огромным тучным горбом. Черная лента, прикрепленная к пенсне, почти перпендикулярно свисала к полу. В наступившем молчании было слышно лишь его тяжелое, со свистом, дыхание.

– Нет нужды говорить вам, что Тимоти Старберт был человек странный. Но я не знаю, может ли кто-нибудь себе представить, до какой степени доходили его странности. Всем известна его язвительность, сатанинское чувство юмора, то, как он обожал всякие дьявольские штучки. Он представлял собою некий атавизм, можно было подумать, что вновь возродился Энтони Старберт. Однако никто, конечно, не мог себе представить, что он додумается до такого.

– Что вы имеете в виду? – с любопытством спросил шеф полиции.

Доктор Фелл протянул палку, как бы указывая на что-то.

– Его убили, – ответил он. – Кто-то его убил и бросил в Ведьмином Логове. В Ведьмином Логове, обратите на это внимание. Убийца думал, что он мертв. Однако он умер не сразу, а прожил еще несколько часов. Это и дало ему возможность сыграть свою дьявольскую шутку. Он, конечно, мог назвать имя человека, который его убил, однако это было бы слишком просто, разве вы не понимаете? Тимоти не хотел, чтобы убийца так легко отделался, вот он и изложил все обстоятельства дела, написал, как его убивали. Он распорядился, чтобы документ запечатали и поместили – куда же? В самое надежное место на земле. Под замком обычным, под замком с буквенным секретом и (что самое надежное) в таком месте, где никому не придет в голову его искать: в сейфе кабинета смотрителя.

В течение целых двух лет, до тех пор, пока Мартин не откроет сейф в день своего рождения, все по-прежнему будут думать, что он погиб в результате несчастного случая. То есть все, кроме убийцы. Он постарался, неизвестно каким образом, сообщить убийце, что документ находится там! В этом и состояла шутка. В течение двух лет убийца будет находиться в безопасности, испытывая при этом все муки нависшего над ним проклятия. С каждым годом, с каждым месяцем, с каждым днем будет приближаться тот момент, когда истина выйдет на свет Божий. Ничто не может этому помешать. Это как смертный приговор, неумолимо приближающийся с каждой минутой. Убийца не может до него добраться. Единственный способ, при помощи которого он может получить эту проклятую бумагу, это заложить под сейф заряд нитроглицерина и взорвать его, снеся при этом крышу со всей тюрьмы, – не слишком-то легко осуществить подобное мероприятие, верно? Опытный взломщик мог бы проделать такую штуку где-нибудь в Чикаго, например. Но в Англии, да еще в нашем захолустье, это, конечно, нереально. Даже если предположить, что человек знает, как взламывать сейфы, можно ли расхаживать по Чаттерхэму с чемоданчиком, в котором хранятся необходимые для этого инструменты, или привезти сюда запас взрывчатки, не вызывая любопытных взглядов и комментариев? Короче говоря, убийца был бессилен. Итак, вы можете себе представить, какие страшные муки он испытывал, что и было предусмотрено дьявольским замыслом Тимоти.

Главный констебль, раздраженный до последней степени, потрясал в воздухе кулаком.

– Послушайте, любезный! – рычал он. – Вы... вы... Это самая дикая!.. У вас нет никаких доказательств, что было совершено убийство!.. Вы...

– Как же нет, есть, – ответил доктор Фелл.

Сэр Бенджамен смотрел на него во все глаза. Дороти Старберт встала со своего места, протянув руку каким-то неуверенным жестом...

– Но послушайте, – упрямо продолжал шеф полиции, – если это безумное предположение справедливо, – я говорю: если оно справедливо, – ведь целых два года... Убийца просто сбежал бы, разве не так? И был бы вне пределов досягаемости.

– Признав таким образом, – сказал доктор Фелл, – свою вину, которая обнаружилась бы со всей очевидностью в тот момент, когда была бы найдена бумага... Это было бы равносильно признанию. И, где бы он ни находился, где бы ни скрывался на этой земле, над ним всегда тяготела бы эта угроза; и, рано или поздно, его бы все-таки поймали. Нет-нет, единственный путь к спасению, единственное, что он мог сделать, это попытаться завладеть страшным обвинительным документом. В самом худшем случае он всегда мог отпереться, попробовать защищаться. И у него все время была упрямая надежда на то, что ему удастся уничтожить документ, прежде чем все станет известно.

Доктор помолчал и добавил, понизив голос:

– Теперь мы знаем, что ему удалось это сделать.

Послышался звук шагов по гладкому полу. В сумраке огромной комнаты шаги звучали так гулко и зловеще, что все невольно обернулись.

– Доктор Фелл совершенно прав, сэр Бенджамен, – раздался голос пастора. – Покойный мистер Старберт имел со мною беседу перед смертью. Он говорил мне о человеке, который его убил.

Сондерс остановился у стола. Его широкое, покрытое румянцем лицо хранило бесстрастное выражение. Он развел руками и добавил очень медленно и просто:

– Да поможет мне Бог, джентльмены, я думал, что он сошел с ума.

В холле пробили часы, наполнив воздух мягким серебряным звоном...

– А-а, – сказал доктор Фелл, удовлетворенно кивнув. – Я так и думал, что он вам сказал. И вы должны были передать эту информацию убийце. Вы это сделали?

– Он сказал, чтобы я поговорил с членами семьи, но больше ни с кем. Я так и сделал: исполнил то, что мне поручили, – сказал Сондерс, прикрыв глаза рукой.

– Вот еще одна причина, которая внушала мне страх, – проговорила Дороти Старберт из глубины огромного кресла, в которое она опять забилась. – Да, он сказал нам.

– И вы никому об этом не сообщили?! – вскричал шеф полиции, в голосе которого вдруг появились визгливые нотки. – Вы знали, что этот человек – убийца, и никто из вас...

В лице и фигуре Сондерса не осталось и следа добродушия и самоуверенности. Он, казалось, пытался приложить правила, принятые у английских спортсменов, к чему-то темному и ужасному и никак не мог это сделать. Руки его непроизвольно двигались.

– Нам рассказывают разные вещи, – с трудом выговорил он, – иногда не знаешь, что и подумать... невозможно судить, тебе кажется... словом, повторяю, я думал, что он не в своем уме. Это было невероятно, более чем невероятно, не может человек совершить такое, разве вы не понимаете?

Его растерянные голубые глаза перебегали с одного лица на другое, он словно пытался схватить что-то в воздухе.