Рапа-Нуи влек к себе Миклухо-Маклая, но так как в июне, изобилующем штормами и тайфунами, небезопасно было делать здесь стоянку, Назимов решил не высаживаться на остров, а идти дальше. Поднялись из океана гигантские каменные изваяния, расставленные по склонам вулкана Рано-Рараку, и растаяли в голубом тумане.

Многострадальный остров Пасхи… Некогда он был процветающим и многолюдным. Но частые набеги американских работорговцев, завезенные болезни — оспа, туберкулез — сделали свое дело: теперь здесь осталось не более двухсот тридцати жителей.

Все дальше и дальше уходил в тропическую лазурь трехмачтовый винтовой корвет «Витязь». Остров Питкэрн, населенный потомками английских матросов с мятежного корабля «Баунти», острова Мангарева, Таити…

Пока офицеры «Витязя» веселились в кругу пышнотелых таитянок и распевали «Волгу-матушку», ученый бродил по Папеэте в поисках помощников. Но никто из таитян не изъявлял желания, даже за большую плату, отправиться к папуасам, о которых ходили самые дикие легенды.

На Таити некогда останавливался Джемс Кук. За Куком пришли английские и французские миссионеры. Французы захватили Таити. Колонизаторы принесли с собой болезни. Неслыханное бедствие обрушилось на райский остров. Сейчас народ находился на грани вымирания. Болью отзывались в сердце Миклухо-Маклая грустные слова таитянской песни:

Помощников удалось нанять на острове Уполу архипелага Самоа. Слуг рекомендовал германский консул Вебер. Один из них, швед Ульсон, был типичным «ому» — морским бродягой, кочующим с острова на остров. Некогда он служил матросом китобойного судна, затем очутился на Уполу, а теперь мечтал скопить немного денег, чтобы вернуться на родину. Другой — молодой полинезиец с острова Ниуе — носил странное имя — Бой. Не желая утруждать себя запоминанием труднопроизносимого полинезийского имени, европейцы называли юношу просто боем, то есть мальчиком для услуг. Полинезиец привык к новому «имени» и откликался на него. Легкомысленный Ульсон и успевший привязаться к русскому ученому Бой охотно заключили контракт, согласно которому они обязывались повсюду следовать за Миклухо-Маклаем и быть готовыми к любым испытаниям и даже к смерти.

Лихорадка, полученная Маклаем еще в Чили и мучившая его всю дорогу от самого Вальпараисо, изнурила ученого до такой степени, что он подчас не мог даже сойти на берег.

— Я советую вам отложить путешествие и плыть с нами в Японию, — уговаривал Назимов. — Это же безумие! Начать отшельническую жизнь на диком побережье в таком состоянии равносильно самоубийству… Опомнитесь, господин Маклай, и я сейчас же возьму курс на Нагасаки.

— Мое состояние не должно вас беспокоить. Выполняйте приказ своего начальства. Только на Новую Гвинею!..

— Мальчишка, упрямец… — ворчал командир корвета, отойдя на почтительное расстояние от ученого. Назимов долго бушевал в своей каюте. И все-таки он не мог побороть чувства невольного уважения к этому молодому человеку, истерзанному лихорадкой, который ради науки шел на верную смерть. Он также отметил, что и весь экипаж, офицеры и матросы прониклись любовью и почтительностью к натуралисту. И старший офицер Новосильский, и лейтенант Ракович, и гардемарин Верениус подолгу засиживались в каюте естествоиспытателя. А лейтенант Перелешин, романтичный, как все лейтенанты, смотрел на Маклая восхищенными глазами.

Посетив острова Ротума и Новая Ирландия, «Витязь» направился к северо-восточному берегу Новой Гвинеи.

На 316-й день после отплытия корвета из Кронштадта, 19 сентября 1871 года, в десять часов утра показался покрытый облаками высокий берег Новой Гвинеи.

Новая Гвинея. Что знал о ней Миклухо-Маклай?…

Несмотря на то, что Новая Гвинея была открыта уже более трехсот лет назад, только некоторые из ее берегов посещались мореплавателями. Истинные размеры острова никому не были известны, а страна в целом оставалась совершенно неисследованной. Тропический, влажный, лихорадочный климат, многочисленные рифы, легенды о свирепости туземцев (говорили, например, что они убивают и съедают каждого, кто высадится на их берегу) лучше всего охраняли остров от вторжения белых колонизаторов. Номинально Новая Гвинея принадлежала Голландии и Англии. На самом же деле внутри страны не бывал еще ни один европеец. Бухта Астролябии, куда направлялся «Витязь», была открыта в 1827 году Дюмон-Дюрвилем. Но французский мореплаватель не заходил в бухту, не высаживался здесь.

Английский мореплаватель Джюкс уверял, что рассказы о Новой Гвинее «подобны волшебным страницам из арабских сказок, таящих чудеса, которые в них сокрыты». Натуралист Уоллес указывал, что ни одна страна земного шара не имеет таких своеобразных новых и красивых произведений природы, как Новая Гвинея, а также что она является самой большой terra incognita, которую остается исследовать естествоиспытателям…

Миклухо-Маклай стоял на палубе, скрестив руки на груди. Он пристально вглядывался в еще неясные очертания земли, где ему предстояло начать свой беспримерный научный подвиг. Внешне ученый был спокоен, но сердце его гулко билось.

Так вот она, «терра инкогнита», неведомая суша, куда еще не ступала нога европейца! Заветный, никем не открытый и не исследованный материк юношеской мечты…

С каждым часом желанный берег обретал все более зримые черты. Сияло ровным металлическим блеском море. Стаи летучих рыб, дельфины, баниты, касатки выпрыгивали из воды. Под белым слоем облаков, на террасах, прорезанных ущельями, сурово темнел лес. И лишь кое-где между светло-зелеными кронами кокосовых пальм виднелись остроконечные крыши хижин. Над крышами поднимался дым.

И Миклухо-Маклай увидел их. Они стояли на прибрежном песке безмолвные, неподвижные, как изваяния, — смуглые до черноты обнаженные люди с каменными топориками и копьями.

— Так где же вы желаете высадиться, Николай Николаевич? — спросил командир корвета Назимов.

Маклай вздрогнул.

Только утром 20 сентября Миклухо-Маклай, всмотревшись в гигантскую перспективу тропических лесов, мог сказать Назимову:

— Высаживайте здесь!

Войдя в небольшую бухту, корвет стал на якорь саженях в семидесяти от песчаного мыска. Громадные деревья, опускающие ветви до самой воды, ползучие лианы, древовидные папоротники, большие причудливые листья неведомых растений образовывали непроницаемую темно-зеленую завесу. Среди цветов порхали райские птицы и попугаи.

Вскоре на мыске появилась группа туземцев. Они, должно быть, со страхом и удивлением смотрели на огромную пирогу, из которой выходил дым, и на людей в белых одеждах. Один из папуасов, подойдя к самой воде, положил на песок кокосовый орех и стал делать какие-то знаки. Казалось, он хотел объяснить, что кокос — подарок неизвестным чужестранцам, приехавшим на огненной пироге.

— Дайте мне четверку. Я хочу на берег… — сказал Маклай Назимову.

— Вас будет сопровождать катер с вооруженной охраной.

— Ни в коем случае! Шлюпку без матросов, и только… Я даже не возьму с собой оружия.

— Это безумие!

— Пусть будет так. Вы ни за что не несете ответственности.

Миклухо-Маклай нагрузил карманы подарками: стеклянными бусами, красными лентами, гвоздями, табаком — и, захватив с собой Боя и Ульсона, направился в шлюпке к берегу. Однако завязать знакомство с туземцами на этот раз не удалось: они воспрепятствовали высадке, угрожали копьями. Пришлось вернуться на корвет.

И только некоторое время спустя, когда островитяне скрылись в лесу, исследователю удалось благополучно достичь желанного берега.

Он с такой поспешностью и нетерпением выскочил из шлюпки и направился по тропинке в лесную чащу, что даже не отдал никаких приказаний Ульсону и Бою, которые занялись привязыванием четверки к деревьям. Пройдя шагов тридцать по тропинке, Миклухо-Маклай заметил между деревьями несколько крыш, а далее тропа привела его к площадке, вокруг которой под сенью пальм стояли хижины с крышами, спускавшимися почти до земли. Деревня имела очень опрятный и приветливый вид. Побелевшие от времени крыши из пальмовой листвы красиво выделялись на темно-зеленом фоне джунглей. Ярко-пунцовые цветы китайской розы, желто-зеленые и желто-красные листья кротонов, бананы, панданусы, высокие хлебные деревья, арековые и кокосовые пальмы… Это был тропический рай. Позабыв об осторожности, обо всем на свете, Маклай, словно мальчишка, вырвавшийся на свободу, задыхаясь от восторга, мчался по лесной тропе.