Арнис заказал кофе, похвалил его и тут же, привалясь к венгерскому автомату «Экспрессе», стал пить. Нет, отсюда, улицу не видно, только силуэты прохожих.

Неожиданно в стене за стойкой открылось откидное окно и появилась мужская голова в высоком белом поварском колпаке.

— Эрна, принимай товар! — произнесла голова, жилистые руки просунули противень с булочками, и окно захлопнулась. Видимо, в глубине помещения находится кондитерский цех какого-то ресторана и кафе относится к нему, так как здесь не торгуют ни коньяком, ни вином.

— Наконец-то! — радостно воскликнула женщина за маленьким столиком, единственная посетительница, кроме Арниса. — Заверните мне полдюжины.

— Вечером всегда можно получить, — сказала продавщица, накладывая еще теплые булочки в кулек, — а днем так давятся в очереди!

— Что ж, таких вкусных нигде больше в Риге не пекут, — сказала покупательница, собирая с тарелки сдачу. — До свидания!

Арнис сказал продавщице, что его интересует, но она ничего не видела, и он простился.

Смеркалось. На противоположной стороне улицы над галантерейным магазином зажглись красные неоновые буквы. Рядом с магазином, в парикмахерской, можно было лицезреть под хромированным колпаком для сушки волос величественную круглолицую женщину с золотыми полумесяцами в ушах и тройным подбородком.

Но ни в галантерейном магазине, ни в парикмахерской ему ничего интересного не могли рассказать, поэтому он решил поиски сегодня не продолжать, сел в троллейбус и поехал в таксомоторный парк.

Возможность, что стрелявший воспользовался для бегства такси, весьма реальна. Он мог просто подъехать на любом такси, попросить подождать, а потом вернуться как ни в чем не бывало, так как выстрела на этой улице слышно не было. Но в такси, с точки зрения преступника, имелось одно большое неудобство — машину надо было оставить как раз у парадного, раз уж для такси с включенным счетчиком знак «Стоять запрещено» не существует. Но подъезжать к самой двери не в интересах преступника, может найтись человек, который заметит такси, а водитель, в свою очередь, запомнит пассажира. Преступнику надо было бы, чтобы машина стояла хотя бы за полквартала, но тогда шофер, видя, что пассажир уходит по улице, решит, что тот убегает, не заплатив, и погонится за ним. А если ему заплатить вперед, то нет гарантии, что тому не надоест ждать и он не уедет, предоставив пассажиру добираться пешком.

Но ведь такси можно вызвать по телефону по определенному адресу и к определенному времени. Обычно в таких случаях диспетчер таксопарка даже не звонит заказчику и не сообщает ему номер машины. Так что неважно, из какого дома, к какому дому вызывают, просто надо подойти и дать шоферу хорошие чаевые, для пущей надежности даже оставить в машине какой-нибудь чемодан и сказать, что надо еще забежать за угол, так что минут десять-пятнадцать придется подождать.

Но больше всего Арнис надеялся на другое. Хотя сама улица Метру довольно узкая, дома здесь большие, жильцов, как обычно в центре, много. Могло же так случиться, что кому-то понадобилось вызвать такси как раз в то время, которое интересует Арниса. Водители такси — люди глазастые и с не меньшим любопытством разглядывают стоящие рядом машины. А что еще делать шоферу в ожидании клиента, который вот-вот должен подойти? Разве что «Вечерку» почитать, но в половине третьего ее в киосках еще нет.

В диспетчерской таксопарка, где за полированным прилавком одновременно разговаривали по телефону несколько сотрудниц, принимая заказы и уточняя маршрут, Арнису вручили регистрационный журнал.

Не везет. Между половиной третьего и тремя на улицу Метру ни одно такси не вызывали.

Что еще здесь делать? Да почти ничего. Но Арнис для надежности написал объявление, в котором просил дать о себе знать водителя, который около трех брал пассажира на улицу Метру, собственноручно прикрепил листок на доске объявлений у ворот и отправился домой спать. С утра его ожидают свидетели по другому делу, которых он еще до происшествия с Димдой вызвал из далекого курземского городка. Хотя приказом Ульфа от этого дела он временно освобожден, нельзя же заставлять людей напрасно ездить в такую даль.

Новый год… Ведь, в сущности, завтра будет самый обычный зимний день, как и сегодня, вчера и позавчера. Ради праздника ни метель не начнется, ни гололед. Новый год… Просто повод пображничать, за десятилетия возведенный в ранг закона.

— Ну, Карлис, съешь еще чего-нибудь… Под Новый год надо есть рыбу и в двенадцать часов держать в горсти чешую, чтобы деньги водились.

— Эти глупости ты мне, тетя Паула, в конце каждого года говоришь…

— Да ведь и я не верю, а все-таки… И бумагу можно жечь, а потом держать против свечи, чтобы тень на стену падала… По-всякому люди гадают… От души это идет, не от ума. Ум, он холодный… Погадаешь, и тут же подумается — а вдруг да сбудется! Если не будешь больше есть, я в кладовку снесу, на столе держать нельзя, тепло!

Оставляя по дороге все двери распахнутыми, чтобы на обратном пути не надо было открывать, Паула начала выносить яства праздничного стола. Только сейчас Карлис заметил, что ходит она уже мелкими, шаркающими шажками и может держать в каждой руке всего лишь по маленькой тарелочке. И все равно бодрости в ней еще хватает. Вернувшись в комнату, она повелительно наказала:

— Рудис, наверное, уже пообедал, но если захочет, то целый холодец пусть не трогает, в холодильнике есть начатый! И пусть рыбу попробует! Хрен со сметаной может сам смешать — если я сейчас сделаю, то он осядет…

По телевизору передавали праздничную программу. В ней участвовало несколько редакций, и каждая считала своим долгом пожелать зрителям счастья и успехов в новом тысяча девятьсот семьдесят девятом году.

Наконец на экране появился циферблат, быстрая секундная стрелка отмечала последние мгновения старого года.

— Тетушка Паула, да идите же! — крикнул Карлис, откупоривая шампанское. Он хотел, чтобы пробка выстрелила одновременно с последним ударом курантов Кремля, но опоздал.

Шампанское тихо шипело в бокалах.

— Ну, Карлис, всего тебе, чего сам хочешь… чтобы сбылось… За твое здоровье. Здоровье никогда лишним не бывает.

— И вам того же, тетушка Паула!

Они чокнулись, старушка отпила половину, облизала губы.

— И спокойной ночи!

— Сейчас концерт начнется!

— Нет, нет… Я человек старый, мне уже спать пора… Подъезжай-ка к окну, как красиво сверкает!

Над ночными крышами домов взлетали красные, зеленые, желтые ракеты, но, как будто испугавшись высоты, застывали и медленно сплывали вниз. Некоторые погасали, вместо них с шипением взлетали к облакам новые.

Карлис открыл окно. На улице слышались веселые голоса. С пятого этажа дома напротив бросали горящие бенгальские огни. Посередине улицы со всеми зажженными огнями промчалась машина. Возле парадной двери, между парикмахерской и галантерейным магазином, парень целовался с девушкой в светлом платье, им кричали что-то бросающие бенгальский огонь, те помахали и пошли в дом, — видимо, одна компания.

Когда Карлис вернулся к телевизору, правительственное приветствие уже кончилось, на экран выскочил танцор с бамбуковой тросточкой и в цилиндре. За его спиной колыхался кордебалет девиц со стройными, длинными ногами.

— Спокойной ночи! — на прощание еще раз пожелала Паула.

— Спокойной ночи! — улыбнулся ей Карлис.

Он налил себе еще шампанского, поднял бокал, но передумал и поставил обратно.

В коридоре зазвонил телефон. Карлис медленно поехал туда.

— Карлис? — Судя по голосу, Рудольф был в отличном настроении. В трубке слышался гул голосов и оркестр. Кто-то настоятельно просил закрыть дверь в зал, так как абсолютно невозможно разговаривать. — Карлис, привет в новом году! И Паулу позови, нашу добрую, старую Паулу! Мне надо сказать ей кое-что важное!

— Паула уже пошла спать.

— Жалко, до утра забуду! Я думал, что здесь будет тоска и уныние, а все идет лучше не надо!