Огромный комплекс императорского дворца помещался в северной части города. Строения были обнесены двумя рядами стен с двенадцатью воротами. Внутри находилось множество архитектурных ансамблей — парадных залов, павильонов, флигелей, помещений государственных ведомств, Книжной палаты, кордегардии Правого и Левого крыла, залы для театральных представлений…

Усадьбы вельмож, как и дворец микадо, являли собой сочетание строгого архитектурного изыска с изощренным садово-парковым дизайном в национальном стиле. В середине помещался главный корпус (синдэн), от него на восток и на запад расходились флигеля, соединенные крытыми переходами — галереями. От флигелей к югу тянулись различные службы, образуя замкнутый прямоугольник. Пейзажный парк внутри прямоугольника изобиловал искусственными горками, водопадами, ручьями, воспроизводящими в миниатюре картины живой природы. Слива, сакура, клены и сосны соседствовали с экзотическими породами деревьев. Круглый год распускались поочередно цветы — особые для каждого сезона.

Все здания стояли на сваях, будучи немного приподняты над землей. Интерьер жилых помещений мало отличался от залов торжеств: пустые комнаты почти без мебели. Низенький столик с угощением слуги вносили и уносили по необходимости. На полу — толстые соломенные циновки, образующие сплошной настил. Жизнь протекала на соломенном полу — здесь сидели на коленях за разговором, пировали, музицировали, спали, постелив в изголовье широкие рукава одежд. Комнаты лишь условно разделялись расписными ширмами или перегородками из вощеной бумаги, которые легко было снять. Такие же стены, из вощеной бумаги, отделяли комнаты от улицы. Снаружи вдоль всего подворья тянулась дощатая веранда под навесом, укрывавшим от солнца и дождя.

Население Хэйана в IX веке составляло примерно 100 тыс. человек, из которых на долю аристократических семейств и чиновничества приходилась десятая часть. Эти десять тысяч человек и составляли весь культурный социум столицы.

Эпоха Хэйан знаменуется для Японии переходом от архаических форм абсолютной монархии к сословному иерархическому государству, где власть принадлежала родовой аристократии. Верховным правителем оставался, разумеется, микадо, но в течение нескольких веков императоры правили страной под неусыпным наблюдением и контролем канцлеров-регентов из могущественного рода Фудзивара. По обычаю императорам предписывалось жениться на девушках из рода Фудзивара — при этом дед матери августейшего владыки становился регентом почти автоматически. Регенты (кугё) вместе с тремя высшими министрами (дайнагонами) и надворными советниками (санги) составляли верхушку дворцовой знати, входящую в Верховный совет. Прочие сановники располагались в соответствии с сословной табелью о рангах, получая соответственно рангу чины, звания, должности, земли, деревни с крестьянами, а также особняки, экипажи, шелка на одежду и многое другое. Обширные поместья знати не ограничивались, конечно, городскими усадьбами в Хэйане и старой столице Нара. У многих были прекрасные наследственные имения в провинции, однако жить все предпочитали невдалеке от резиденции монарха. Хозяйства были так велики и громоздки, что требовали особого штата чиновников для управления (т. н. система мандокоро). Как и выходцы из наиболее родовитых семейств, эти чиновники тоже получали доступ ко многим государственным постам и должностям. Помимо службы в столице существовала разветвленная сеть управления в провинциях, но и на периферии все ключевые посты занимали «командированные» представители хэйанской знати, которые нередко проводили долгие годы вдали от столицы. Жены и подрастающие дети сановников обычно служили при дворе, хотя бы некоторое время, чтобы вникнуть в сложные особенности дворцового ритуала и приобщиться к сокровищнице культуры.

Культура Хэйана складывалась из синтоистских обрядов, граничащих с шаманством и магией, мистического даосизма и пришедшего из Китая конфуцианства оккультного толка. Синтоистские мифы, исторические предания, собранные в «Записях деяний древности» («Кодзики») и «Анналах Японии» («Нихонги») (VIII век), отголоски поэзии «Манъёсю», конечно, оказывали некоторое влияние на образованных жителей столицы, но постепенно отходили на второй план, уступая место «китайским наукам». Буддизм, позволяющий интерпретировать все прочие верования и учения как манифестацию всеобъемлющего и вездесущего тела Будды Вайрочаны, как бы связал в синкретическое единство разрозненные и зачастую противоречивые воззрения обитателей Хэйана, их представления о человеке и его месте в мире. С буддизмом пришла идея кармы, воздаяния за содеянное и в нынешнем, и в предыдущем рождениях, идея бренности жизни и ее печальной прелести, зовущей наслаждаться каждым мигом бытия.

Система образования для патрицианской знати в Хэйане была поставлена очень серьезно. Частные учителя в семьях вельмож были всегда, но в самом начале IX века впервые появилась специальная школа для молодежи. Основателем ее стал буддийский подвижник Кукай, известный также под именем Кобо-дайси (774–835). В школу Сюгэй-сюти-ин принимались дети чиновников ниже шестого ранга и даже простых горожан, что весьма содействовало распространению грамотности. Объектом изучения служили в основном китайские классики.

Для высшей аристократии был открыт университет (Дайгаку-рё), включавший четыре факультета. Наиболее престижным из них считался факультет «китайских наук», историко-филологический, студенты которого фундаментально штудировали Древнекитайских авторов. Здесь обучалось одновременно до 400 человек. На остальных факультетах (юридическом, историческом и математическом) было всего по десять слушателей. Обучение велось по китайскому образцу и включало в той или иной степени все шесть конфуцианских искусств: ритуал, музыку, литературу, математику, стрельбу из лука, управление колесницей. Первостепенная важность придавалась ритуалу, который вносил порядок и смысл в иерархическую систему ценностей хэйанской аристократии. Только выпускники университета могли рассчитывать занять место чиновника в одном из придворных ведомств или в администрации провинций.

Собственные школы имели многие знатные аристократические семьи: Фудзивара, Татибана, Аривара, Сугавара, Вакэ, однако эталоном для них оставался все же университет. Выдающиеся ученые-конфуцианцы знакомили будущих государственных деятелей и литераторов с трудами Конфуция и Мэнцзы, Лаоцзы и Чжуанцзы, с «Историческими записками» Сыма Цяня и поэтическими текстами. Важнейшим пособием по литературе служил знаменитый «Изборник» («Вэнь сюань»), составленный около 530 г. как хрестоматия поэзии и прозы периода шести династий (220–589).

Начало IX века было ознаменовано появлением первой японской азбуки хираганы, честь создания которой приписывается Кукаю (несколько позже звуки той же азбуки стали записываться знаками другой системы — катакана). Таким образом, впервые появилась реальная возможность писать на японском языке, и ею в полной мере воспользовались прежде всего поэты.

Тем не менее в начальный период эпохи Хэйан влияние китайской культуры было явно преобладающим в жизни аристократии. Оживленная торговля с континентом и постоянный приток монахов, ученых, ремесленников из Китая и Кореи формировали вкусы, определяли эстетику быта и нормы поведения. Только в конце IX века, когда властители Поднебесной стали требовать от японского монарха признания вассальной зависимости от танского Китая, официальные контакты были частично свернуты.

Вполне естественно, что дворцовая библиотека и частные собрания вельмож были составлены почти исключительно из китайской классики. Судя по каталогу, опубликованному в 90-е годы IX века, к тому времени на японских островах имело хождение около 1600 названий китайских книг, которые усердно переписывались и размножались. Кроме того, все заметнее в литературном мире становилась роль сочинений на китайском языке, принадлежащих самим японцам: справочников, философских трактатов, эссе, путевых записок и исторических хроник. Писать на китайском считалось благородным занятием, а сложение «китайских стихов» в подражание великим поэтам Поднебесной являлось нормой высшего образования.