Вкатилась карлица, долго шептавшая что-то княгине на ухо, под встревоженными взорами присутствующих. Потом ее высочество объявила всем, что в поле появились новые люди, пока — в малом числе, так что беспокоиться не следует.

Новости продолжали размеренно поступать на женскую половину. Высокородные затворницы постепенно узнавали о том, что неведомые пришельцы храбро бьются возле ворот с тем ужасным сбродом, который уже несколько лет обступает Хотин, что страже никак не удается опустить для них мост, наконец, что оставшиеся в живых — молдавские воины — вступили под сень твердыни и находятся в безопасности.

Сердца женской половины забились с новой тревогой и надеждой. Прибывшие в крепость люди могли доставить важные вести о событиях в тех местах, где шли бои, о судьбах отцов, мужей и братьев. Они могли, наконец, сообщить, что война приближается и к долине Днестра, где стоит Хотин.

Это, действительно, было близко к истине.

Войку был опознан, как только он вступил в крепость; младший из пыркэлабов видел его и под Высоким Мостом, и в Белой долине. Сотника сразу увели в дом, где у бояр и капитанов с ним состоялась долгая беседа. Потом старший из пыркэлабов послал к княгине жену куртянина с просьбой удостоить его разговором. Мария приняла Влайку в малом, личном покое, увешанном иконами, где проводила в молитве немалую часть дня. Выслушав старого воина, Мария величественно возвратилась к своему высокому креслу в большой комнате.

— Пусть войдет, — сказала она пыркэлабу.

Минуту спустя, держа в руке гуджуман, перед дамами предстал Чербул. Сотник глубоко поклонился своей государыне и выпрямился, удивленный той странной тишиной, которая его встретила. Ничто не нарушало ее нескольких долгих мгновений. Наконец слабый вздох заставил Войку повернуть голову, и он увидел Роксану.

Они стояли друг против друга, не в силах пошевелиться, пока, очнувшись, не увидели, что остались одни. Княгиня знаком подняла с кресел и увела с собой растроганных женщин, оставив племянницу наедине с мужем, которого не могла уже не принять.

38

Пири-бек Мухаммед подошел к Хотину, когда уже смеркалось. Турецко-мунтянское войско расположилось в достаточном отдалении от крепости, за холмами; высланные во все стороны дозоры, конные и пешие, вскорости доложили, что в окрестности ничего подозрительного не замечено. Войско провело ночь, не зажигая огней, а еще до зари незаметно выдвинулось поближе к каменному гнезду, которым ему предстояло овладеть. Мунтяне и турки незаметно заняли лесистые вершины, полукругом обступившие крепость. Молдавские же бояре повели пять сотен своих ратных холопов в походном порядке прямо к воротам. Самый родовитый среди них главарь предателей Кындя ехал впереди; рядом с ним держались Жупын и Лупул, Сингурел и Кодэу, чьи лица не могли вызвать у пыркэлабов подозрений — хотинские люди Штефана-воеводы до сих пор не имели повода усомниться в верности этих бояр. Жевендел и Кодэу, проявлявшие не раз непочтение к князю, следовали позади, надвинув на глаза мохнатые гуджуманы.

Крепость молчала. На стенах виднелось мало воинов, только его милость Дума, в алом плаще поверх серебристой кольчуги, без шлема и шапки, открыто стоял между двумя зубцами над воротами, рассматривая из-под ладони гостей. Появление новой силы в этих местах, судя по всему, не слишком встревожила пыркэлабов Хотина; Пири-бек, следивший за всем с вершины холма, увидел в этом добрую примету. Передовые всадники достигли наконец свободной площадки, где дорога упиралась в ров. Остальные продолжали подходить не спеша, равнодушно переговариваясь между собой.

— Кто такие, зачем пришли? — крикнул Дума с вершины стены.

— Государево дело! — отвечал Кындя. — Что, пане Дума, разве ты меня не признал?

— Узнаю, пане Кындя, как же! — приветливо закивал молодой боярин. — Давно с твоей милостью не виделись!

— Что поделаешь! — воскликнул тот. — Пришлось на татар ходить, вотчину от проклятых боронить; твоей милости уже не было в войске, когда я вернулся. Вели отворить!

— Сейчас, пане-боярин! А что за люди с твоею милостью?

— Воины воеводы! Государь-воевода вашим милостям в подмогу шлет, о своих беспокоится. Отворяйте!

— Сейчас, пане Кындя, — вмешался старый Влайку, появляясь на стене рядом с сыном. — Твою милость мы знаем, твоей милости верим. Только нет ли при тебе от князя хоть малой грамотки? Мы ведь — слуги, хозяин — господарь. Его высочество князь-воевода приказывал настрого: никого в ворота не пускать, будь то сам святой Георгий!

— А Гавриила-архангела[101] — как, тоже пускать не велено? — усмехнулся Кындя. — Есть у нас, панове, лист от самого государя. И везет его человек государев, ближний дьяк, ваши милости должны его знать.

Кындя принял из рук дьяка, подъехавшего вместе с ним, узкий футляр, с почтением вынул из него пергамент, насадил свиток на острие копья. Воины в крепости опустили мост, и боярин, въехав на глухо зазвеневший настил, протянул грамоту к бойнице над воротами.

Пыркэлабы с серьезными лицами развернули послание. Хорошо известным сановникам всей страны почерком ближнего дьяка воевода Штефан извещал верных Влайку и Думу, что отряжает пять сотен добрых воинов, дабы усилить охрану своей крепости Хотина. Господарь посылал пыркэлабам свой привет, а семейству — благословение, сообщал, что готовится к новым битвам; отдельный лист — в руки самой государыни-княгини — должен был передать его милость вельможный боярин Кындя, податель сего. Подпись князя, печати — все было в полном порядке.

Сработано ловко, — сквозь зубы проговорил Влайку. — Отворяйте! — махнул он рукой своим.

Тяжелые, окованные железом бревенчатые створки ворот начали медленно раздаваться в стороны, гигантская железная решетка, закрывавшая проем, поползла вверх. Боярские ратники начали втягиваться под мрачные своды надвратной башни. Вступив во двор, Кындя и четверо других бояр-заговорщиков внимательно осмотрелись и, не увидев ничего, что могло бы их насторожить, отъехали в сторону и спешились. Подъезжая к ним, остальные тоже слезали с коней, понемногу образуя плотную толпу. С этого места был уговор в пешем строю завладеть надвратной башней с запорными машинами, начать растекаться по стенам, рубить и полонить воинов Хотина, открывать ожидавшим снаружи туркам и мунтянам все пути для захвата твердыни.

Но тут от входа послышался громкий, зловещий шум, словно там заскрежетал зубами невидимый великан, послышались отчаянные крики; это вдруг опустилась тяжелая кованая решетка, отрезав семь или восемь десятков человек, успевших проникнуть в крепость. Из тоннеля надвратной башни выбегали другие: сквозь навесные бойницы, устроенные в сводах, на них нежданно посыпались тяжелые камни, полился крутой кипяток. С оружием в руках со всех сторон во двор выбегали воины Хотина. Одни занимали места у бойниц, чтобы отразить неминуемый приступ. Другие, во главе с Войку и Кейстутом, без промедления завязали бой с непрошенными гостями. Кындя и Сингурел, Кодэу и Лупул, не растерявшись, встретили их клинками.

Однако боярам и ратным слугам, успевшим въехать во двор, не удалось уже перестроиться; Войку с десятком воинов смело врезался в середину их нестройной толпы, разрезав ее пополам. Вторгшихся врагов окружили со всех сторон, с башни на их головы падали камни и стрелы. Вскоре все было кончено; кто не сдался, тот лежал в луже крови. Пятерых бояр-изменником со связанными руками, еще не понявших как следует, что произошло, апроды и палачи торопливо волокли к глубоким подвалам, где пыркэлабы велели их заковать.

Теперь пекло боя переместилось за стены. Пыркэлабы Хотина, которым так и не пришлось спуститься с башни, озирали местность, ожидая, когда покажутся главные вражьи силы. И они не замедлили появиться.

Пири-бек Мухаммед видел, как ворота крепости открылись, как его союзники-бояре со своими ратниками втянулись в нее. Но вот движение прекратилось. С вершины холма стало видно, как отряд молдавских бояр остановился перед въездом, как тяжелый мост, хоть и с натугой, пополз вверх, люди и кони торопливо с него соскакивали и падали. Старый воин знал: предателям нельзя верить, единожды изменивший изменит и вторично; в душе он не одобрял своего падишаха, частенько делавшего на них ставку. И вот — такое случилось с ним; предатели своей родины и князя, молдавские бояре предали и его.