Он усмехнулся — эта крепкая, неизменно уверенная в себе женщина способна удивить его так, как Бренде никогда не удавалось.

— Будь честен! — серьезно сказала Джудит.

— Я и так честен… или стараюсь таким быть!

— Ну и?…

— В твоих словах, может, и есть доля истины. Но главная причина не в этом. Сегодня вечером доктор Фелл восстановил картину убийства и продемонстрировал, насколько человек может быть глуп и слеп. Черт побери, я могу это отнести и к себе.

Сжав кулачок, Джудит стукнула им по ладони правой руки.

— Марк, не говори так!

— Я говорю потому, что это правда. И кто бы ни запер комнату, он здорово запудрил мне мозги — я так и не мог разобраться, почему он заменил одну книгу на другую. И если бы не этот толстяк, я бы решил, что сам всучил не ту книгу…

Джудит снова стукнула кулачком по ладони. Она сделала это, когда Марк произнес «всучил не ту книгу». Он замолчал и посмотрел на Джудит.

— Всучил — не ту… — громко и раздельно повторил Марк и онемел, как воды в рот набрав.

Присутствуй при их разговоре кто-то третий, он бы почувствовал, что атмосфера изменилась столь же зримо и молниеносно, как при приближении шторма Марк выпрямился, складки на его щеках углубились. Молча глядя куда-то поверх плеча Джудит, он, казалось, внимательно прислушивается к тиканью часов, отсчитывающих секунду за секундой. Потом он посмотрел на письмо в правой руке, затем перевел взгляд на заметки, которые держал в левой.

— Вот, значит, как оно было! — произнес он.

Объяснять, что он имел в виду, не было необходимости.

— Ты догадался? — вскрикнула Джудит. — Ты понял, каким образом была заперта комната?

— Да.

— И это было в?… — Она показала на бумаги, которые он держал перед собой.

Марк не ответил. Он стоял, покачивая головой, и на его густых темных волосах играли отблески лампы.

— Так было?

— В задумке Коллинза? Не могу быть в этом абсолютно уверенным. Полагаю, что мы можем ошибаться… Но если он в самом деле придумал этот фокус, могу ручаться, что здесь, — он вскинул письмо, — и здесь, — поднял он лист с записками, — этот обладатель знаменитых бакенбардов играл по-честному.

— Даже в письме к Диккенсу?

— Даже в письме к Диккенсу. С самого начала там был кто-то, кто копошился за дверью и под окнами, а потом стал колотить в дверь, чтобы войти.

В ночной тишине было слышно, что ни одна машина не нарушала покой Харли-Лейн, которая когда-то называлась Лужайкой Синих Руин. Они не услышали тихих мягких шагов какого-то человека, который преодолевал открытое пространство. Оно когда-то было двором таверны. Даже трель дверного звонка, громкая и отчетливая, не привлекла внимания ни Джудит, ни Марка.

— Есть несколько вопросов, — сказал Марк. — Мне придется задать их Бренде, понравится это ей или нет. Я должен буду спросить ее, и спросить самым настойчивым образом, думая, конечно, лишь о ее благе, как она собирается защищаться. Я помочь ей не могу!

— Марк, — у Джудит снова изменился голос, — не делай этого.

При всей его взволнованности эти слова удивили Марка.

— Чего не делать, Джудит?

— Больше не занимайся этим! Прошу тебя!

— Но разве не ты призывала меня не бросать эту проблему? Разве не ты буквально настаивала…

— Ох, не обращай внимания на мои слова! Ты не понимаешь, на что способна женщина, любая женщина, когда она увлечена… каким-то человеком, тем более неординарным. Я не могу себе позволить большую откровенность, а то мои слова покажутся тебе грубоватыми, но не надо тебе дальше заниматься этим. Пожалуйста!

Снова прозвенел и стих дверной звонок. За ним последовал тихий, но настойчивый стук в дверь.

Окна были затянуты сетками, но открыты, и они отчетливо услышали голос мисс Дороти Хардинг, опытной медсестры, которую пригласил доктор Фил Маракот.

— Миссис Уолкер! С вашего разрешения, миссис Уолкер. Не будете ли вы так любезны открыть дверь?

Открыл ей Марк.

В темноте отчетливо выделялось аккуратное белое одеяние мисс Хардинг, которая держала в руке упакованный флакончик с лекарством. Она не стала комментировать ситуацию, но бог весть о чем подумала. Преодолев секундное замешательство, она произнесла:

— Добрый вечер, профессор Рутвен. Боюсь, доктор Маракот будет очень огорчен, если выяснится, что вы расстроили миссис Уолкер.

— Я тоже был бы очень огорчен этим, мисс Хардинг. Миссис Уолкер… я надеюсь, она оправилась?

— Все мы надеемся, что она поправится. Для этого нужно, чтобы она тут же пошла к себе наверх. Спокойной ночи, профессор Рутвен.

— Марк! — жалобно пискнула Джудит.

— Миссис Уолкер! — повелительным тоном произнесла медсестра.

— Марк, больше ничего не делай! Обещай мне!

— Этого я не могу обещать, Джудит. И ты должна понимать, что мне это не под силу.

— Ну ладно, может, и так. Пожалуй, так! Но… но завтра днем я собираюсь в Ричмонд. Можешь ты пообещать, что позвонишь мне? В любое время после шести?

— Миссис Уолкер!

— И ради всех святых, что бы ни было, не звони из своего дома! Можешь позвонить от меня? Тут никого не будет, а ключ останется под ковриком.

— Миссис Уолкер! — гневно крикнула медсестра.

Побледнев, Джудит в бессильной ярости повернулась к ней:

— Ох, да помолчите вы!… Марк! Так ты мне обещаешь?

— Да, Джудит. Обещаю.

— Спокойной ночи, профессор Рутвен, — надулась мисс Хардинг.

Он вышел на дорожку. За открытыми окнами дома, который он оставил, сохранялось напряженное молчание, нарушаемое лишь тиканьем часов. Двинувшись в сторону Харли-Лейн, Марк оглянулся на Красный коттедж — раз, другой.

Машины доктора Сэмюела Кента рядом с ним не было. Беглого взгляда было довольно, чтобы заметить, что коттедж погружен в темноту: он был таким молчаливым и пустынным, словно в нем никогда не жили.

Возвращение домой не заняло у Марка много времени. Он зачем-то посмотрел в другую сторону Харли-Лейн и убедился, что машины доктора Кента нигде не видно.

Когда он входил в свой дом, стрелки наручных часов показывали десять минут двенадцатого.

В гостиной, сидя в кресле с белым чехлом, повернувшись лицом к арке, что вела в холл, Бренда прикуривала сигарету.

Жалюзи были опущены. Свет горел только в холле, бросая слабые отсветы на белое платье Бренды; большая часть гостиной была в тени. Но огонек спички на мгновение осветил ее лицо — бледное, напряженное и растерянное, это стало видно, когда она, прикуривая, наклонилась.

Спичка догорела. Бренда бросила ее в высокую пепельницу рядом с креслом.

— Доктор Фелл в комнате для гостей, — произнесла она каким-то неестественным высоким голосом.

— Он уже пошел спать?

— Да. Он… он попросил меня извиниться перед тобой. Но он хотел увидеть эти… ну, ты понимаешь, эти заметки о ненаписанном детективном романе. Я дала ему машинописную копию, ту, что в шкафу в твоем кабинете. Надеюсь, я поступила правильно?

— Да. Конечно.

Повернувшись лицом к креслу, он стоял под аркой, и его тень дотягивалась до Бренды, которая была скрыта темнотой.

В правой руке он держал два листа бумаги, два набора подсказок. Самое время спросить ее о том, что беспокоило его. Полдюжины вопросов! Нет, хватит трех или даже двух, чтобы прояснить все недоразумения. Тогда она (так же как и он) окончательно успокоится.

И тем не менее, оказавшись в гостиной, Марк медлил. Он бросил взгляд на бумаги и перевел его на едва различимое лицо Бренды. Тлеющий кончик ее сигареты то разгорался, то тускнел.

— Мой дорогой, — сказала она тем же самым подрагивающим голосом, — не слишком ли долго ты был там?

— Где?

— У Джудит Уолкер.

Бренда поднялась. Теперь он увидел, что на ней было не белое платье, а туго перехваченный на талии белый шелковый халат.

— Я не против! — всхлипнула она. Кончик сигареты описал дугу в воздухе и разгорелся. — Пойми: я не против. Но разве ты не рад видеть меня?

Бренда еще раз взмахнула рукой, подыскивая слова, потом раздавила сигарету в пепельнице, отчего дождем посыпались искры.