— Вот она, Эр-ни.

Смотрит Да-чжуан — там лиса лежит. Тяжко стало у него на сердце. Вмиг вытащил он из мешка волшебную жемчужину. А лиса, как увидела юношу, так и кинулась к нему. Рот раскрыла, а сказать ничего не может. Положил тут юноша лисице в рот жемчужину, перекувырнулась лисица, смотрит юноша — опять Эр-ни перед ним стоит. Обрадовался сперва Да-чжуан, потом сердце у него заныло. Похудела Эр-ни, вроде бы старше стала. А Эр-ни взяла его за руку, смеется. Смеялась, смеялась и как заплачет вдруг! Тут у ворот чей-то голос послышался. Испугалась старшая сестра и говорит:

— Прячься скорей! Отец воротился.

Да-чжуан от злости даже глаза вытаращил. Рванулся вперед. А сестра Эр-ни его легонько рукой отталкивает. Потом ушла, а сама дверь заперла.

Говорит Эр-ни:

— Станет отец тебя потчевать, крошки в рот не бери.

Только она это сказала, входит во двор старый лис, носом шмыгает, принюхивается:

— Чую человечий дух. Чую человечий дух!

А старшая дочь ему отвечает:

— Откуда тут человечьему духу взяться? Это ты ходил-бродил, чужой земли на ногах принес.

Отвечает старый лис:

— Не я принес. Чужой пришел. Чую человечий дух! Чую человечий дух!

— Не чужой пришел, муж Эр-ни пожаловал.

А Да-чжуан уже все наперед прикинул. Не отдаст ему старый лис Эр-ни, он будет насмерть драться с ним. Тут как раз послышался во дворе хохот старого лиса. Расхохотался он и как закричит:

— Пусть муж Эр-ни живо ко мне выйдет! Поглядеть на него хочу!

Отперла старшая дочь дверь. Вышел Да-чжуан, смотрит — перед ним белолицый старец стоит, атласная куртка на нем. Увидал он юношу, стал рукой его манить да звать:

— Иди-ка быстрей наверх, в северную комнату. Небось проголодался? Попотчую тебя на славу!

Поднялся юноша вслед за старцем в комнату. В комнате стол стоит, лаком крытый, блестит. А на столе том яств видимо-невидимо: десять блюд да еще восемь чашек. И чего только нет. Курятина, рыба — ароматный дух прямо в нос бьет. У Да-чжуана в животе урчит, почитай, день целый не ел. Но крепко-накрепко запомнил он, что Эр-ни ему наказывала. И так его упрашивал белолицый старец, и эдак уговаривал — ни крошки юноша не взял.

Говорит старец:

— Не хочешь овощи — лапши отведай.

А юноша на своем стоит, к еде не притрагивается. Старец сам юноше отвар из лапши подает, говорит:

— Не хочешь лапши — выпей хоть отвару.

У юноши во рту пересохло, аж сердце от жажды горит, и думает он: «Эр-ни только есть не велела, а про питье вроде бы ничего не сказала. Выпью немного, авось обойдется». Взял юноша у старца чашку с отваром, стал пить. Пьет-пьет и не заметил, как лапшинка в рот проскочила.

Вернулся юноша во флигель и стал животом маяться.

Спрашивает Эр-ни:

— Ел ты у отца, когда он тебя потчевал?

— Не ел, только отвар из лапши пил, да вот не заметил, как лапшинка в рот проскочила.

Стала его Эр-ни укорять:

— Зачем же ты отвар пил? Не лапшинка тебе в рот проскочила, змея ядовитая. Изведет она тебя.

Аж подскочил юноша с перепугу, а Эр-ни ему и говорит:

— Чтобы от змеиного яда уберечься, надобно белую жемчужину добыть. А старец ту жемчужину во рту держит. Дам я тебе жбан вина, возьми его и вместе пойдем к отцу.

Пришли они в северную комнату, а старец о ту пору как раз спать собрался.

Говорит ему Эр-ни:

— Отец, мой муж из дальних краев пришел, ничего он с собой не принес, только жбан отменного вина, чтоб уважение тебе выказать. Вино это на коричных цветах настояно.

Сказала так Эр-ни, сняла со жбана крышку. Такой аромат разлился по комнате, что и рассказать невозможно. А старец как увидел вино, обо всем забыл, схватил жбан двумя руками и давай пить.

Все до капельки выпил — захмелел, податливым стал, как глина. Тут Эр-ни и вытащила у него изо рта белую жемчужину. Старец не заметил, как лисом обернулся. Эр-ни взяла жемчужину, бросила ее в чашку с водой и велела Да-чжуану выпить. Забулькало у юноши в животе и болеть перестало.

Вытащила Эр-ни из чашки жемчужину, положила себе в рот, взяла Да-чжуана за руку, и побежали они. Бегут — земли под собой не чуют. Выскочили из пещеры. Дня не прошло, а они уж воротились. И стали они опять жить все вчетвером в радости и довольстве.

В глубокую старину, уж и не помню, какой император о ту пору правил Поднебесной, жил на свете сильный, умный и пригожий юноша по прозванью Чжу-цзы. Ему давно сровнялось двадцать, а он все еще не был женат. Никогда не жаловался Чжу-цзы на свою одинокую жизнь, хотя его частенько одолевала грусть. Говорит ему однажды мать:

— Ох, сынок, и без того в нужде да бедности мы с тобой живем. Так в нынешнем году нас еще императорские чиновники обобрали. Отняли все, что уродилось на клочке нашей тощей землицы. Кто же замуж за тебя пойдет, если мы сами себя прокормить не можем?

Прошло месяца три с лишком. Вот уже и Новый год скоро. Неплохо бы, думает мать, пельменями в праздник полакомиться. А то ничего они с сыном не едят, одни отруби да траву горькую. Только нет в доме белой муки на пельмени, откуда ей у бедняков взяться? Хорошо еще, что гаоляновой с полмеры осталось! Но из одной муки пельмени не сделаешь, начинка нужна, а овощи дорого стоят. Придется одной редьки купить.

Позвала мать сына и говорит:

— Осталось у нас, сынок, десять монеток, возьми их, сходи на базар да купи редьки. Я пельменей наделаю.

Взял Чжу-цзы деньги, отправился на базар. Только дошел до овощного ряда, вдруг видит — старик стоит, старинными картинами торгует. На одной картине девушка изображена, красоты такой, что и рассказать невозможно. Залюбовался юноша, глаз отвести не может. Смотрел, смотрел — и влюбился. Не стал Чжу-цзы раздумывать, отдал последние десять монет старику, взял картину и пошел домой.

Увидела мать, что сын вместо редьки картину принес, вздохнула и думает: «Не придется нам, видно, пельменей поесть», а сама молчит, слова сыну не скажет.

Отнес Чжу-цзы картину к себе в комнату и пошел заработка искать. Воротился он вечером домой, зажег свечку, вдруг слышит — зашелестело что-то: хуа-ла-ла. Что это? Не мог же ветер пробраться в дом. Поднял юноша голову, смотрит — картина на стене будто качается. В одну сторону качнулась, потом в другую? Что за диво? Красавица сошла с картины, села рядышком с Чжу-цзы. Рад юноша, и боязно ему. Тут дева улыбнулась, заговорила, и весь страх у юноши как рукой сняло. Ведут они меж собой разговор, а любовь их все жарче разгорается. Не заметили, как ночь прошла. Но только пропел петух, девушка на картину вернулась. Ждет не дождется юноша вечера — сойдет красавица с картины или не сойдет? Наступил вечер, и красавица снова пришла к юноше.

Так продолжалось около месяца. Но вот однажды дева сошла с картины печальная, с поникшей головой. Стал Чжу-цзы допытываться, что ее опечалило. Вздохнула девушка и говорит:

— Полюбила я тебя, и невмоготу мне смотреть, как ты с утра до ночи трудишься, а все равно в бедности живешь. Хочу я тебе помочь, да только боюсь на ваш дом беду накликать.

Тут юноша с жаром воскликнул:

— Как вспомню, что вечером увижу тебя, так радостно становится на сердце, что не боюсь я ни бедности, ни голода.

Не дала ему дева договорить и спрашивает:

— Разве справедливо, что ты в такой горькой нужде живешь? Вот тебе двадцать монеток, завтра сходи на базар, купи немного шелковых ниток. Только смотри, как бы кто про меня не узнал.

Все сделал Чжу-цзы, как ему велела красавица. А вечером сошла она с картины и говорит:

— Ложись-ка ты спать, а я поработаю.

Вот и первый петух прокричал. Рассвело. Открыл Чжу-цзы глаза и зажмурился: вся комната так и сверкает от шелка да атласа, — красавица за ночь их наткала. Смотрел на них юноша, смотрел, будто завороженный, потом к матери кинулся. Увидала мать, замерла, глазам своим не верит. Тут рассказал ей сын все по порядку: как каждый вечер спускалась к нему дева с картины, как они полюбили друг друга, как дала она ему двадцать монет и велела немного шелковых ниток купить, как, наконец, лег он спать, а утром проснулся и видит: вся комната так и сверкает от шелка и атласа.