Канатчикову ничего не оставалось, как вызвать Воейкова. Дуэль состоялась на Крестовском острове, излюбленном месте петербургских дуэлянтов. По жребию первым стрелять выпало Канатчикову, и он не промахнулся. Пуля попала Воейкову в голову.

Суд постановил лишить убийцу дворянства и после церковного покаяния отправить рядовым в армию. Но общественное мнение, вставшее теперь на сторону Канатчикова, оказалось сильнее суда. Николай I начертал на деле: «Прапорщика Канатчикова, продержав месяц на гауптвахте, возвратить на службу».

Наряду с причинами чисто общественного порядка значительную роль в ужесточении поединков играли сплошь и рядом происходящие нарушения неписаных дуэльных традиций. Случалось, поединок вообще не обставлялся никакими условиями. Нередко дуэлянты обходились без секундантов, обычно секундантов было всего двое и почти никогда — положенных четырех. Врачей, как правило, на дуэли не приглашали, поэтому первая помощь раненым всегда запаздывала.

Изменилось оружие дуэлянтов: почти всегда применялись пистолеты, причем повысились их убойная сила и точность.

Все чаще происходили поединки на условиях чрезвычайно суровых, по дуэльной классификации — исключительных: надо умудриться промахнуться с десяти, восьми, а то и с трех шагов.

Но если и промахивались оба, то часто становились к барьеру повторно, ибо условливались биться «до повалу».

Случалось, из одного пистолета бывали убиты оба противника. В 1834 году в Бадене стрелялись местный офицер Голер и русский капитан Веревкин. При первом обмене выстрелами оба промахнулись. Вторым выстрелом Веревкин тяжело ранил Голера. Полагая, что противник уже не в состоянии продолжать бой, он бросил пистолет на землю, но Голер все-таки поднялся на ноги и попытался выстрелить. Трижды его пистолет давал осечку. Тогда секундант Голера подобрал брошенный русским офицером пистолет, зарядил его и передал своему доверителю. Тот выстрелил и убил Веревкина на месте. А вскоре и сам скончался от полученной раны.

Но стрелялись не только офицеры. Порою дуэльные поединки выходили далеко за пределы хотя и не писанных правил (кодексы появились куда позднее), однако же более или менее известных и соблюдаемых.

Широкий резонанс вызвал неординарный случай ссоры между коллежским секретарем А. Ф. Апрелевым и чиновником Военного министерства H. М. Павловым, братом обольщенной Апрелевым девушки. Какое-то время обольститель обещал жениться на возлюбленной, родившей ему двоих детей, но потом нашел себе более богатую невесту. 26 апреля 1836 года должна была состояться его свадьба с некой Надеждой Кобылиной. Павлов, отстаивая честь сестры, требовал от Апрелева либо жениться на ней, либо принять вызов на дуэль. Апрелев отказался и от того, и от другого. Тогда отчаявшийся Павлов набросился с кинжалом на Апрелева в тот момент, когда он выходил из церкви после обряда венчания с Кобылиной, и тяжело ранил его. Рассказывают, что смертельно бледный Павлов, появившись с кинжалом, произнес медленно, с расстановкой: «Я здесь, г-н Апрелев, я пришел сюда свести с вами наши прежние счеты.

Я предупреждал вас об этом и сдержал свое обещание». Нападавший был тут же арестован (впрочем, он и не пытался бежать), но объяснить мотивы своего поведения отказался, предлагая выспросить об оных у раненого Апрелева. Тот заявил, что ему мотивы агрессии неизвестны, и Павлов предстал в глазах общества немотивированным убийцей. Он был лишен дворянства и осужден на сибирскую каторгу. Однако довольно скоро вскрылись все обстоятельства дела. Общественное мнение стало склоняться в пользу осужденного Павлова.

Спустя три недели Пушкин писал из Москвы жене в Петербург: «Твои петербургские новости ужасны. То, что ты пишешь о Павлове, помирило меня с ним. Я рад, что он вызывал Апрелева. — У нас убийство может быть гнусным расчетом: оно избавляет от дуэля и подвергается одному наказанию — а не смертной казни».

Военный суд, пересмотрев дело, лишил Павлова прав состояния и определил рядовым на Кавказ. Апрелева же уволили со службы, запретив ему проживание в обеих российских столицах. Впрочем, ранение оказалось для Апрелева смертельным. Павлов же погиб от нелепого случая: он был ранен во время обряда гражданской казни, когда ломали шпагу над его головой.

Глава XII. «Будучи единственным судьей и хранителем моей чести и чести моей жены…»

ЧАСТЬ I. ПУШКИН И СВОБОДА

Вот мы и добрались до центрального события всей русской дуэльной истории — дуэли и смерти Пушкина. Собственно говоря, пушкинская дуэль — это и есть то главное событие, та напряженно светящаяся точка не только в истории русской дуэли, но и во всей русской культуре, которая многое в ней определила на два столетия вперед, если не больше. Не умри Пушкин в свои гениальные 37, не получи он смертельную рану у дуэльного барьера, с пистолетом в руках, проживи он долгую жизнь, как Тютчев, а то и как Лев Толстой, многое в русской культуре, да в русской истории могло бы пойти по-другому. Не будем здесь даже намекать на широкий веер исторических возможностей в национальной истории, но отметим лишь одну пронзительную ноту, трагически прозвеневшую в русском культурном пространстве (звенит она и по сию пору!): дуэльная гибель Пушкина (в банальной, между прочим, романтической дуэли — любовь, страсть, измена, ревность, клевета, защита чести) на самом деле навсегда связала, и крепчайшим узлом, в русской ментальности два понятия — свобода и смерть. Пространно доказывать реальность и тайну этой связи нет возможности. Сошлемся лишь на один странный, отдающий некрофильской загадочностью пример. 1937 год был одним из самых страшных, кровавых и гибельных во всей русской истории. И надо же — тогдашние вожди отметили его культурным праздником небывалого размаха. Но героем праздника стала… Смерть. По всей стране широко отметили 100-летие со дня гибели Пушкина — докладами, концертами, постановками, юбилейными изданиями. Словно бы радовались смерти поэта. Странным образом этой несообразности не заметили тогда. Не замечают и по сей день.

Историк А. В. Востриков, опубликовавший в 1998 году «Книгу о русской дуэли», открывает ее словами блестящего знатока русской культуры и русского быта прошлых столетий Ю. М. Лотмана из его частной беседы (похоже, с самим Востриковым): «Уже оскомину набили рассуждения о дуэлях Пушкина и Лермонтова. Напишите о том, как стрелялись никому не известные поручик Иванов с коллежским асессором Петровым… И назовите вашу книгу — "О дуэли для начинающих"»… Востриков этому совету последовал и написал книгу, полную замечательных деталей и толковых рассуждений по всевозможным частным вопросам. Я тем не менее этому лотмановскому совету следовать не пожелал. И не только потому, что в словах Юрия Михайловича звучат и ехидная усмешка, и провокативный парадокс. Ведь ясно, что никогда неизвестному поручику не сравняться в поле нашего культурного внимания с Пушкиным. Ясно и другое — судьба и смерть Пушкина и перед нами, и перед будущими поколениями будут стоять неразрешимой загадкой. Каждая эпоха будет отвечать на нее по-своему. Тема эта принадлежит сонму вечных, она неисчерпаема.

В пространстве этой книги тема пушкинских дуэлей, включая и последнюю, убившую поэта, принципиально важна. Случайно ли первый поэт России оказался и ее главным дуэлянтом? Уже по одному количеству дуэлей и вызовов.

Мыслимо ли поверить, что это — случайное совпадение? Глубину этой связи я чувствовал давно, но осознал явно лишь в процессе работы над статьей о русской дуэли, которую спонтанно написал в августе 1991 года, формально еще при советской власти. В этой небольшой статье я соединил тему дуэли и тему свободы. Статья называлась «Горькая свобода выбора, или к истории российских дуэлей». Словно предчувствуя скорый конец большевистской восточной деспотии, я закончил статью утверждением, что в России появились новые, внутренне свободные люди и этой свободы они уже не отдадут. По забавному совпадению статья моя появилась в «Независимой газете» 8 августа, за одиннадцать дней до красно-коричневого путча. Вольно или невольно, но я угадал. Свободы не отдали, хотя последующие годы оказались очень трудными. Уже после провалившегося путча мне захотелось не бросать тему этой статьи и со временем превратить ее в книгу. Поначалу я думал, что это должен быть коллективный труд.