Вот так и произошло! Столько затрачено сил, на берегу бьется передовой отряд, а главные силы уходят от крымского берега!
Но и моряков здесь нельзя осуждать, им было очень нелегко. Вот первый доклад руководителя высадки десанта контр-адмирала Г. Н. Холостякова командующему фронтом И. Е. Петрову:
— В течение ночи высажено на берег около трех тысяч человек, восемнадцать артиллерийских орудий, много ящиков с боеприпасами. Высадив людей, суда, подхватив первых раненых, с рассветом возвратились в исходные районы — в таманские базы. Но из похода не вернулась почти половина плавсредств — мотоботов и баркасов. Одни из них погибли от артиллерийского огня, другие подорвались на минах, третьи штормовая волна выбросила на берег. Но больше всего — свыше тридцати единиц — погибло от артиллерийского огня и мин. А часть возвратившихся плавсредств получила повреждения и требует ремонта…
Гладков продолжает рассказ:
«Ранним утром 1 ноября катер причалил к пристани Кроткова. У пирса стояла машина. „Скорее, командующий ожидает“. Мы с Копыловым втиснулись на сиденья и вскоре были в Тамани.
Командующий фронтом принял нас спокойно. Будучи чутким и опытным руководителем, И. Е. Петров понимал наше состояние. Я попросил сообщить, что происходит на том берегу.
— Под утро майор Бершанская доложила, что ее летчицы видели десантников, которые успешно вели бой в Эльтигене. Затем один ваш отряд сам установил с Таманью радиосвязь. Постойте, запамятовал фамилию командира…
— Не Ковешников ли? — вырвалось у меня.
— Точно, он. Хорошо его знаете?
— Еще бы!
— Крепкий офицер?
— Он сделает все, что в человеческих силах.
— Ну тогда нам повезло.
Оказалось, что из трех штабных групп только одна была высажена на берег. Не высадился ночью никто из командиров полков. Воюющие на крымском берегу подразделения до сих пор не имели общего руководства боем. Я спросил, о чем радирует Ковешников. Командующий ответил:
— Он только требует: «Давай огня, давай огня!» Отбивает танковую атаку… Ну, пойдемте посоветуемся. Маршал (С. К. Тимошенко. — В. К.) уже давно ждет.
Шагая за командующим фронтом, я напряженно думал о том, что происходит в эти часы на эльтигенском плацдарме. Раз там Ковешников, значит, по меньшей мере высадились батальон капитана Жукова — а это все опытные десантники — и морская пехота, шедшая в одном отряде с ним…
Маршал смотрел на карту, разложенную на столе. Рядом с ним стоял командующий 18-й армией Леселидзе. На карте чуть южнее Камыш-Бурунского мыса был заштрихован небольшой пятачок на крымском берегу. Передовые отряды 318-й дивизии зацепились за эльтигенский плацдарм. Уже несколько часов они вели тяжелый бой.
— Как люди? — спросил Тимошенко, когда мы с Петровым вошли в кабинет. — Выдержат до темноты?
— Уверен, что удержатся до вечера, товарищ маршал, — ответил Петров.
Для такого ответа у командующего фронтом были серьезные основания. Ситуация на плацдарме к тому моменту сложилась так, что береговая оборона противника была сломлена. Но днем о высадке нечего было и думать. Флотилия из сотни судов днем через пролив не пройдет — ее разобьют с самолетов.
«Сотня судов не пройдет, а одно, может, проскочит, — подумал я. — Всю дивизию перевести ночью, а управление — сейчас, днем». Я попросил разрешения посадить на мотобот командование дивизии и полков и перебросить на плацдарм. И. Е. Петров ответил, что это рискованно. Один снаряд — и всех командиров к рыбам. Маршал сказал, что действительно рискованно, но, пожалуй, другого выхода нет. Так и было решено…»
Пока мотобот Гладкова, осыпаемый бомбами с самолетов, снарядами и минами с берега, плывет через пролив, почитайте, что происходило на «огненной земле», где высадился десант. И рассказывает об этом тот самый Ковешников, о котором расспрашивал генерал Петров.
Дмитрий Степанович Ковешников сидит передо мной — он теперь Герой Советского Союза, генерал-лейтенант в отставке. Я уже писал, что Ковешников тоже воспитанник Петрова по Ташкентскому военному училищу имени Ленина, Дмитрий Степанович не раз рассказывал мне о боях первого десанта на крымской земле да и вообще о своей долгой и замечательной службе. А сейчас я, желая освежить в памяти детали тех жарких схваток на плацдарме, позвонил Ковешникову, и вот мы сидим в его квартире в Давыдкове.
Дмитрий Степанович немного располнел, поседел, но глаза у него все того же веселого, бодрого жизнерадостного лейтенанта, каким я его увидел впервые на выпускном вечере в 1939 году. Как я ему тогда завидовал! Я был еще курсантом, учился на первом курсе, а он командир с двумя рубиновыми кубарями в петлицах. Да не только я — все мы, салаги нашей роты, смотрели на выпускников с хорошей, доброй завистью. Все сто. Нас было ровно сто в роте. Сегодня я называю эту цифру с щемящей сердце грустью, потому что к 1945 году из ста я встретил в живых только троих, по нашим подсчетам, из выпускников роты уцелело не больше пяти-шести человек. Какие это были отчаянно смелые, беспредельно преданные родине люди! И еще они были необыкновенно чистые и честные в нравственном отношении. Может быть, во мне уже говорит стариковское «а вот в наше время…». Но нет, я не преувеличиваю — уж такие были наши курсанты Ташкентского училища предвоенных лет: сильные, мужественные воины и скромные, чистые душой, как девушки.
Об этом и о многом другом мы говорили с Дмитрием Степановичем, прежде чем перейти к рассказу, ради которого я приехал.
— Ну а теперь, Дима, про десант в Крым, — попросил я.
Ковешников заговорил не сразу, долго сидел молча — не то вспоминал, не то преодолевал ком, подступивший к горлу.
— Нас обнаружили примерно в трех километрах от берега. Ну, началось! Сначала пулеметы и минометы открыли огонь. Затем вспыхнули огни прожекторов, осветительных ракет и стала прицельно бить артиллерия. Ужасное состояние! Ни уклониться, ни в землю вгрызться невозможно. Видишь, как огненные трассы крупнокалиберного пулемета летят в наш мотобот, и ничего не можешь поделать. Мы прижаты один к другому, как в трамвае. Мчались на полном ходу к берегу — навстречу пулям: спасение только там! Да и задача была — зацепиться… Не доплыли до берега метров двести — суда сели на мель, ни вперед, ни назад. Дал команду прыгать за борт. Выбросились, а вода холоднющая! Уже ноябрь начался. Глубина кому по шею, кому с головой. А волны всех накрывают. Ну, бредем изо всех сил к берегу, оружие над головой. Подошли поближе, мы — «ура!», моряки — «полундра!», и кинулись на гитлеровцев. Надо сказать, погоду мы хоть и ругали, но все же она нам помогла — не ждали нас фашисты в такой шторм. Вижу, некоторые в нижнем белье бегают, одеться не успели. В эти первые минуты твой коллега писатель Борзенко особенно отличился. Настоящий герой! Мы его сначала встретили скептически — корреспондент, морока с ним. Отличный мужик оказался. Он с первыми десантниками в воду спрыгнул. Выбежали на берег, а тут колючая проволока, мины. Заминка произошла. Борзенко же майор, увидели бойцы его погоны, не знают, что он журналист, кричат: «Что делать, командир?» Ну, он не только писатель, и офицер был настоящий, боевой. «Саперов ко мне!» — кричит. И появились саперы. «Резать проволоку!» — приказал Борзенко. И все это под огнем, справа и слева убитые и раненые падают. Прорезали саперы проход, но говорят: «Там мины могут быть». Борзенко понимал — медлить нельзя. Решают секунды. Крикнул: «А черт с ними, с минами, хоть проход очистим! За мной!» И побежал. Потом он по-настоящему руководил боем на этом участке… Ну, вцепились мы в берег. Очистили от гитлеровцев Эльтиген. Я огляделся — нет командования: ни дивизионного, ни одного командира полка, пока один я — начальник штаба полка. Что делать? Кто будет руководить боем? Без руководства нельзя. И так, вижу, дело идет не очень организованно, одни по поселку пошли, другие куда-то влево. Принять командование на себя? Но мне всего двадцать три. Будут ли меня слушаться? Но там такими тонкостями Заниматься было некогда. Так, лишь мелькнуло в голове. Принял я на себя командование. Разослал офицеров выяснять, кто где. Смотрю — дело пошло, командиры подразделений связных с донесениями прислали. Оценил обстановку, понял: на ровном месте и в поселке нам не усидеть. Скоро контратаки начнутся. Будут нас немцы выбивать, в море сбрасывать. Надо во что бы то ни стало овладеть высотами за Эльтигеном, там траншеи гитлеровцев, в них можно будет закрепиться. Рота капитана Мирошника первой ворвалась на эти высоты. За ним рота Туликова тоже выскочила на холмы левее Мирошника. Когда гитлеровцы опомнились и пошли на нас с танками, мы уже были готовы их встретить. Дали прикурить! Подожгли несколько танков из ПТР. Организовал я КП, связь на плацдарме. Радиостанцию обнаружил — стали связываться с Большой землей. Очень хорошо поднимал боевой дух оказавшийся здесь, на берегу, замполит полка майор Мовшович. В общем, навели мы порядок, люди почувствовали управление, ободрились и стали действовать увереннее.