– Давай, земеля, вылезай. Осторожно только. Идти-то можешь?

Серёга закивал усиленно, перелез через борт на твёрдую землю, сделал шаг и упал – подогнулись колени. Серёга застыдился ужасно, попробовал подняться, но у него ничего толкового не получилось. Только и смог, что стоять на дрожащих ногах и держаться за лодочный борт. Мокрое одеяло, казалось ему, весило теперь целую тонну.

Витёха поцокал языком, махнул Петровичу, и они, особым образом сплетя руки в скамеечку, подхватили Серёгу этой скамеечкой под зад, и быстро-быстро понесли в приветливо распахнутые двери Станции. Там Серёгу пересадили на стул, велели раздеться до трусов и насухо растереться полотенцем. Полотенце тоже дали. Штаны и рубаху пока что вынесли на солнце, сушить. Проверили Серёгино здоровье с помощью надувной манжеты на руке. Дали ему мятную таблетку. Налили Серёге горячего чаю с тремя ложками сахару. Вообще, носились с ним, словно с каким-нибудь королевичем из сказки.

Странные эти мобилы! Одни Серёгу бьют и в камеру запирают, другие не бьют, а напротив, дают чаю. Такая приятная непоследовательность.

В довершении всего, Серёгу записали в журнал происшествий. Тут Серёга обманул этих хороших людей, сказав, что его фамилия – Паслёнов. И что на мосту он был один.

– А с кем же ты спорил-то тогда? – удивился Петрович. Но записал всё, как Серёга сказал.

– Таких спорщиков мы в год человек десять вылавливаем, – сообщил он Серёге, закрывая журнал. – В основном, конечно, реку переплыть на спор пытаются. Но есть и такие, кто с моста прыгает, типа тебя. Это кого мы вылавливаем. А сколько и не вылавливаем! Так их так и уносит к чертям, в Азовское море.

Спасатель Витёха куда-то уходил ненадолго, потом вернулся с известием, что в городе, оказывается, неспокойно – террористы взорвали Городок аттракционов, про жертвы пока не говорят, но убытку уже подсчитали на миллион. Террористы скрылись, их ловят. К вечеру непременно поймают. Для того объявили операцию "Богатырская застава", по старому – "Перехват".

– Перехват у них, до получки, – сказал Петрович. – Сразу не взяли, ищи их теперь! Эти политические вконец оборзели.

– Я сказал, что у нас такие не проплывали, – добавил Витёха и посмотрел на Серёгу. – Ну, ты как, земеля? Оклемался немножко?

Серёга заторопился с ответом, что – да, всё уже хорошо, ноги уже слушаются, и что – можно, он пойдет?

– За выйгрышем, что ль? – хохотнул Петрович. – Это ты погоди, не спеши! Это ты всегда успеешь!

– Сейчас уже подъедут, – непонятно сказал Витёха.

Эти его слова Серёге очень не понравились.

– Я пойду, – сказал он, вставая.

– Куда же ты, брат, пойдешь – босиком-то? – удивился Петрович. – Босиком нельзя. Ботинки-то утопил небось?

Откуда-то из угла он достал голубые тряпичные тапочки на резиновой подошве, потёртые и без шнурков, кинул их Серёге под ноги.

– Примерь-ка вот. У тебя лапа, я гляжу, почти с мою, должны налезть. Я кеды всё равно выкидывать хотел, а так – хватит тебе до дома дойти. Витёха, отрежь-ка ему два кончика заместо шнурков.

Пока Серёга продевал в дырочки разлохмаченные кончики веревочных шнурков, за окном прошуршали по гравию шины, гуднул гудок, хлопнула дверца. Витёха вышел на секунду, и сразу же вернулся – с Серёгиной непросохшей одеждой и еще одним мобилой, высоким, в оранжевой форменной куртке и в черном толстом жилете поверх нее.

И с автоматом под мышкой.

– Этот, что ли, Паслёнов? – спросил мобила злым голосом. Потом забрал у Витёхи Серёгины штаны и рубашку и швырнул Серёге на колени. – Забирай и выходи. После оденешься.

– Ну, ведь подходит, по приметам-то? – спросил Витёха. – Смуглый и кучерявый.

Мобила ничего не ответил, и тогда Витёха спросил уже у Серёги:

– Чего же ты, земеля?.. Террористничать нехорошо…

– Спасибо за всё, – ответил Серёга.

– Чего уж… – пробормотал Витёха и посторонился, когда Серёгу выводили.

У дверей стоял белый патрульный фургончик, на борту было оранжевым написано: Служба Без Опасности. Одеться Серёге не дали. Мобила рывком распахнул заднюю дверцу и толкнул Серёгу внутрь, на грязный железный пол, сам тоже залез следом. Так и поехали: Серёга – плашмя на полу, как лягушка на листе кувшинки, мобила над ним, на откидной скамеечке, сапог на Серёгиной шее, чтобы не дергался. Будешь тут дергаться, когда тебя с автоматом охраняют! Серёга дергаться и не стал, лежал тихо, только подгрёб под себя одежду, прижал комком к животу. Ехали молча, без происшествий. Если, конечно, не считать происшествием то, что мобила один раз сморкнулся Серёге на спину и растёр потом это всё сапогом.

Серёга не протестовал. Только думал – его убивать уже везут, или ещё нет? Но так и не надумал ничего.

Привезли, как оказалось, в очень знакомое местечко – в Прибытковское отделение КоМЧеЭс. На выходе снова заломили Серёге локоть к затылку и втащили по ступенькам внутрь, проволокли по коридору, открыли Серёгиной макушкой дверь в кабинет следователя Манюнина, и швырнули Серёгу на пол. Пол был деревянный, поэтому ударился Серёга не сильно.

Манюнин очень обрадовался встрече. Только нехорошо как-то обрадовался.

– Ты смотри-ка! – сказал он, выходя из-за стола. – Какие люди в голом виде! Паслёнов-Маслёнов, собственной персоной! Нет-нет, ты лежи, не вставай пока! Отдыхай, так сказать…

Манюнин неторопливо подошел и встал в десяти сантиметрах от Серёгиного лица. Серёга, на всякий случай, задержал дыхание и зажмурился. Но Манюнин только небольно пнул Серёгу в подбородок, легко, почти ласково. Зубы не клацнули, потому что Серёга их сжал заранее.

– Я тебе говорил – больше не попадайся? Говорил?! Говорил я тебе, что на семь лет тогда закатаю? Говорил, нет?! Было такое?!

Такого не было, но возражать Серёге не хотелось.

– Ты думал, завёл себе блатаря в Политуправлении, так можешь теперь творить, что хочешь?! А, Паслёнов?!

Серёга молчал.

– Песец тебе настал, Паслёнов. Точно тебе говорю. Таёжный зверь песец. Подкрался незаметно и лапкой так царапнул – царап! – и до смерти. Понял?! Не выйдешь ты отсюда, Паслёнов. Вынесут тебя в мешке, понял? За терроризм. И в речке захоронят. Что молчишь-то, как партизан, слышь?!

И снова пинок, теперь уже под рёбра. И снова не сильный, и даже, как будто, осторожный.

– Ползи в угол, Паслёнов. В угол ползи, давай…

Что, просто в угол поставят, как маленького, что ли?! На семь лет в угол?!

Манюнин захватил в кулак Серёгины волосы и рывком показал, в какой именно угол ползти – под окно, к батарее. Там он прицепил Серёгину руку чем-то железным к трубе. Серёга собрался с духом и позволил себе сесть. И даже опереться о стену спиной. Дышать тоже слегка начал.

Скрипнули сапоги, Манюнин присел перед Серёгой на корточки, улыбнулся в лицо.

– Ты думаешь, я зверь, Паслёнов? Думаешь, я зверь? Нет, я не зверь. Я Родину защищаю. От таких, как ты, Паслёнов. Её защищаю, а вас, уродов, зачищаю.

Глаза у Манюнина были белёсые, мёртвые, он словно глядел сквозь Серёгину голову на стену за ним.

– Есть, Паслёнов, такая профессия – уродов зачищать.

И он надавил Серёге пальцем на глаз.

Зажмуриться-то Серёга успел, но, всё равно, получилось очень больно. В глазу словно огнём полыхнуло. Серёга вскрикнул, дернул головой в сторону, схватился за глаза свободной рукой, закрыл больное место ладонью. Чернота под ладонью сияла радужными огнями.

– Песец тебе пришел, Паслёнов, – ласково сказал Манюнин.

Серёга так и понял, что песец. Но ещё надеялся на что-то.

– Смотри-ка сюда, Паслёнов. Сюда смотри, цыганская морда.

Серёга глянул из-под ладони. Прямо перед носом маячило что-то острое, будто очень большой гвоздь. Серёга присмотрелся – заточка! Та самая металлическая пика, которой Серёга должен был дырявить шины, и которую он на месте акции и выронил. Теперь ею завладел Манюнин.

– Твой узорчик тут нарисовался, Паслёнов. В ультрафиолете. Твоя "линия жизни". Что скажешь, а?!

– Н-не моя, – разлепил губы Серёга.