Нетрудно представить, в каких красках докладывал Сталину «обиженный» Абакумов о своем выдворении из Германии и как это подогревало мнительного вождя.
«В конце марта 1946 года мне передали, чтобы я позвонил Сталину. Он справился о делах, потом сказал, что Эйзенхауэр и Монтгомери из Германии отозваны. Пора, мол, и мне возвращаться домой. Через несколько дней Сталин позвонил сам, спросил, какую бы должность я хотел занять. Пояснил, что в связи с реорганизацией управления должность первого заместителя Наркома обороны ликвидируется. Заместителем Наркома обороны, то есть его, Сталина, по общим вопросам будет Булганин. Василевский назначен начальником Генерального штаба, Кузнецов — главнокомандующим Военно—морскими силами. А мне было предложено возглавить сухопутные войска…»
Жуков принял все объяснения Сталина о своем новом назначении, как говорится, за чистую монету, переехал в Москву, как всегда приступил к работе с присущей ему энергией. Как вдруг 31 мая ему позвонили и…
Дальше опять рассказ самого Жукова.
«Я был предупрежден, что назавтра назначено заседание Высшего военного совета. Поздно вечером приехал на дачу. Уже собирался лечь отдыхать, услышал звонок и шум. Вошли трое молодцев. Старший из них представился и сказал, что им приказано произвести обыск… Кем, было ясно. Ордера на обыск они не имели. Пришлось наглецов выгнать, пригрозить, что применю оружие…
А на следующий день состоялось заседание Высшего военного совета, на которое были приглашены маршалы Советского Союза и некоторые маршалы родов войск. Собрались, расселись по местам. Генерал Штеменко занял стол секретаря Совета. Сталин почему—то опаздывал. Наконец, он появился. Хмурый, в довоенном френче. По моим наблюдениям, он надевал его, когда настроение было «грозовое». Недобрая примета подтвердилась.
Неторопливыми шагами Сталин подошел к столу секретаря Совета, остановился и медленным взором обвел. всех собравшихся. Как я заметил, его взгляд на какое—то едва уловимое мгновение сосредоточился на мне. Затем он положил на стол папку и глухим голосом сказал:
«Товарищ Штеменко, прочитайте, пожалуйста, нам эти документы».
Генерал Штеменко раскрыл положенную Сталиным папку и начал громко читать. То были показания находившихся в застенках Берии бывшего члена военного совета 1–го Белорусского фронта К. Ф. Телегина и бывшего командующего ВВС Советской Армии Главного маршала авиации А. А. Новикова. Нет нужды пересказывать эти показания, но суть их была однозначна: маршал Жуков возглавляет заговор с целью осуществления в стране военного переворота.
Всего в деле фигурировало 75 человек, из них 74 ко времени этого заседания были уже арестованы и несколько месяцев находились под следствием. Последним в списке был я.
После прочтения показаний генерала Телегина и маршала Новикова в зале воцарилась гнетущая тишина, длившаяся минуты две. И вот первым заговорил Сталин. Обращаясь к сидящим в зале, он предложил выступать и высказывать мнение по существу выдвинутых обвинений в мой адрес.
Выступили поочередно члены Политбюро ЦК партии Г. М. Маленков и В. М. Молотов. Оба они стремились убедить присутствующих в моей вине. Однако для доказательства не привели каких—либо новых фактов, повторив лишь то, что указывалось в показаниях Телегина и Новикова.
После Маленкова и Молотова выступили маршалы Советского Союза И. С. Конев, А. М. Василевский и К. К. Рокоссовский. Они говорили о некоторых недостатках моего характера и допущенных ошибках в работе. В то же время в их словах прозвучало убеждение в том, что я не могу быть заговорщиком. Особенно ярко и аргументированно выступил маршал бронетанковых войск П. С. Рыбалко, который закончил свою речь так:
«Товарищ Сталин! Товарищи члены Политбюро! Я не верю, что маршал Жуков — заговорщик. У него есть недостатки, как у всякого другого человека, но он патриот Родины, и он убедительно доказал это в сражениях Великой Отечественной войны».
Сталин никого не перебивал. Предложил прекратить обсуждение по этому вопросу. Затем он подошел ко мне, спросил:
«А что вы, товарищ Жуков, можете нам сказать?»
Я посмотрел удивленно и твердым голосом ответил:
«Мне, товарищ Сталин, не в чем оправдываться, я всегда честно служил партии и нашей Родине. Ни к какому заговору не причастен. Очень прошу вас разобраться в том, при каких обстоятельствах были получены показания от Телегина и Новикова. Я хорошо знаю этих людей, мне приходилось с ними работать в суровых условиях войны, а потому глубоко убежден в том, что кто—то их принудил написать неправду».
Сталин спокойно выслушал, внимательно посмотрел мне в глаза и затем сказал:
«А все—таки вам, товарищ Жуков, придется на некоторое время покинуть Москву».
Я ответил, что готов выполнить свой солдатский долг там, где прикажут партия и правительство…»
К изложению рассказа Жукова я должен сделать одну существенную оговорку. Или Жуков по старости запамятовал, или полковник Светлишин что—то спутал при пересказе. Показаний генерала Телегина на заседании Высшего военного совета в июне 1946 года не могло быть. Было только письмо Новикова. Генерала Телегина арестовали через полтора года после заседания Высшего военного совета. Его показания мы проанализируем позднее. В подтверждение привожу документ:
«УТВЕРЖДАЮ
Министр госбезопасности СССР
генерал—полковник
(Абакумов)
30 января 1948 года
АРЕСТ САНКЦИОНИРУЮ
Главный военный прокурор
Советской Армии
генерал—лейтенант юстиции
(Афанасьев)
31 января 1948 года
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
(на арест)
гор. Москва
1948 года, 31 января.
Я, пом (ощник) начальника Следственной части по особо важным делам МГБ СССР подполковник СОКОЛОВ, рассмотрев поступившие материалы о преступной деятельности ТЕЛЕГИНА Константина Федоровича, 1899 года рождения, уроженца г. Татарска Новосибирской области, русского, в 1947 году переведенного из членов ВКП (б) в кандидаты и уволенного с военной службы в Советской Армии, генерал—лейтенанта в отставке, НАШЕЛ:
Имеющимися в МГБ СССР материалами устанавливается, что ТЕЛЕГИН проводит антисоветскую деятельность, а также, что в 1945–1946 гг., находясь на территории Германии, он занимался мародерством. Руководствуясь статьями 145 и 158 УПК РСФСР, ПОСТАНОВИЛ:
ТЕЛЕГИНА Константина Федоровича подвергнуть аресту и обыску».
Что касается показаний бывшего командующего ВВС Советской Армии Главного маршала авиации А. А. Новикова, то на заседании Совета этот документ назывался «письмом», а не результатом допроса. Это уточнение я считаю очень важным, так как одно дело письмо, якобы написанное Главным маршалом добровольно по своему личному побуждению (видимость этого и хотел создать Сталин), и совсем иное было бы отношение членов совета к заявлению человека на следствии.
Обратите внимание еще на такую очень важную деталь, о которой говорит Жуков — Сталин сам принес папку и положил ее на стол перед Штеменко, сказав: «Товарищ Штименко, прочитайте, пожалуйста, нам эти документы».
В той папке находилось письмо, написанное Новиковым. Оно было напечатано на машинке, и на каждой странице стояла подпись Новикова. Ксерокопия этого документа лежит на моем столе. Кроме машинописного текста есть письмо, написанное Новиковым чернилами, я видел это письмо в личном архиве. Сталина, на его квартире.
А теперь я познакомлю читателей с обстоятельствами, в которых появилось это роковое письмо. Уже в качестве подследственного сам Абакумов заявлял: «Авиаторы те были арестованы по прямому указанию Сталина без предварительных предложений со стороны «Смерш» или НКГБ СССР».
Вспомните арест 74 офицеров в штабе Жукова — их готовили на роль заговорщиков. Но все их «признания» мелковаты, нужна была крупная фигура, которой бы поверили в армии. И выбор Сталина пал на Новикова. Главный маршал авиации Новиков пользовался большим уважением в армии, он участвовал с Жуковым в нескольких фронтовых операциях. Руководил боевыми действиями советской авиации с 11 апреля 1942 года до полного разгрома германской и японской армий. Ему поверили бы не только члены Высшего военного совета, но и вся армия. На нем вождь и самолюбие свое тешил, и строптивость героя—летчика наказывал (вспомните фискальство Василия Сталина и все, что связано с его службой под командованием Новикова).