«Недавно получил я письмо от Рудченко, человека, который больше меня щирый украинофил, так и тот, смотря на то, что послал последний год из украинской литературы, говорит: «лучше никакой литературы, чем такая» — сообщал М.П.Драгоманов В.Навроцкому. Сам Драгоманов отмечал, что украинская литература «встав во имя живого языка очень отдает мертвым, или «выкованным», произвольным». В частности, в письме тому же Навроцкому, он указывал на пример М.П.Старицкого, как раз развернувшего бурную «языкотворческую» деятельность: «Не знаю, Вы видели ли новый перевод сказок Андерсена Старицкого. Он мне причинил боль на 3 дня своим самовольно и безграмотно кованным языком. Господи! Каких слов не выдумал, что не покалечил! Я написал сердитую рецензию, которую пошлю в «Правду», но которую она, понятно, не напечатает».

Добавим к этому, что деятельность на языковом поприще М.П.Старицкого, автора таких «шедевров», как перевод из Лермонтова под заглавием: «Пісня про царя Йвана Василевича, молодого опричника, та одважного крамаренка Калашника» и др., вызывала массу насмешек. Большой популярностью пользовалась история с переводом «Сербских народных песен», который Старицкий решил показать знакомому мужику. Прочитав эти песни «в украинском переводе», писатель поинтересовался у слушателя: «А что, нравится?». Но простодушный крестьянин, не признал «рідну мову». Он решил, что Старицкий читал по-сербски, и ответил: «Знаете, этот сербский язык вроде немножко похож на наш. Я некоторые слова понял». Даже столь ярый украинофил как галичанин О.Огоновский признал: «Неудачными являются некоторые новые слова и выражения, которые Старицкий иногда нескладно ковал».

Тем не менее, «продукция» М.П.Старицкого старательно насаждалась украинофилами. «Михаил Петрович Старицкий… Ко времени нашего знакомства, он уже выступил как выдающийся переводчик: вышли некоторые его переводы сказок Андерсена, его прекрасные сербские песни, — вспоминала известная украинофилка С.Русова. — Он мечтал переводами обогатить нашу убогую на то время литературу, но ему не хватало слов, выражений, и он должен был создавать, беря народные корни и добавляя к ним те или другие наросты, и выискивал в богатой сокровищнице народного языка соответствующие выражения. Он переводил Лермонтова, Пушкина, Гоголя, Некрасова. На него нападали за его иной раз искусственный язык, смеялись над его «кованием» слов, но без его труда мы еще долгое время сидели бы на одном этнографическом языке. Житецкий, мастер нашей научной филологии, иной раз аж за голову хватался от «новых» слов Старицкого, но эти слова набирали силу привычки и начали употребляться самыми большими ригористами-филологами». (Совсем недавно по первому каналу украинского радио Старицкого восхваляли за придуманное им слово «мрія»). «Бедность тогдашнего украинского литературного языка абстрактными понятиями приходилось ощущать каждому и всегда, кому и когда нужно было выйти за пределы быта, за пределы села. Типичным примером могут быть лексические искания М.Старицкого», — отмечал и Ю.Шевелев (Шерех).

Упомянул о создании украинского языка в мемуарах также известный галицкий украинофил А.Барвинский. Он пишет, что в целях пробуждения в народе «национальной сознательности» деятели украинского движения собрались издавать на «рідній мові» целую серию исторических сочинений. Однако возникли трудности: «Украинские историки обычно издавали свои сочинения на московском языке. Тут, таким образом, нужно было создать литературный язык научный, исторический лексикон, а это очевидно нелегко было сделать тем, которые привыкли о научных делах думать и писать по-московски, а только в беллетристических произведениях да популярных заметках пользовались украинским языком. Нужно было также согласовать название нашего народа и края в противоположность Московщине и по совету Антоновича принято прилагательное «українсько-руский» в противопоставление «великорусскому», а существительное «Україна-Русь» в противоположность Московщине». (Еще одно доказательство того, что отдельной «украинской нации» тогда не существовало. Малороссы, как и великороссы, называли себя русскими и украинофилам пришлось изобретать новое «национальное имя». Следует отметить, что по данным О.А.Мончаловского, инициатором «перемены» названия был не В.Антонович, а другой поляк-украинофил — П.Свенцицкий). Таковы некоторые подробности зарождения и развития «рідной мови». Чем дальше украинофилы «развивали» её, тем сильнее отдаляли от русского языка и от народных говоров.

Особенно большая «заслуга» в деле отрыва «рідной мови» от народной почвы принадлежит Л.М.Кагановичу. Именно во время его хозяйничанья на Украине в этом отношении был достигнут значительный «прогресс». В докладе, зачитанном в январе 1929 года в Комиссии по изучению национального вопроса Коммунистической академии и посвящённом проблемам «культурного строительства в национальных республиках», отмечалось: «Возьмём дореволюционный украинский язык на Украине, скажем, язык Шевченко, и теперешний украинский язык, с одной стороны, и русский язык — с другой: Шевченко почти каждый из вас поймёт. А если возьмёте какого-либо современного украинского писателя — Тычину, Досвитского или другого из новых, — я не знаю, кто из вас, незнающих украинского или хотя бы польского языка, поймёт этот язык на основе русского. По отношению к русскому языку мы видим здесь значительное увеличение расхождения». Таким образом, новый украинский язык можно понять, владея языком польским, но не русским. Автор доклада С.Диманштейн считал происходящее положительным явлением: «Если люди хотят иметь свой язык, они, естественно, ставят вопрос о чистоте языка. Начинаются поиски в глубинах истории или местных диалектов, старинных памятников и т. д., начинают искать самобытность — и находят».

Тем временем, людей о желательности нового языка как раз и не спросили. Да и слова, которые отыскивали в «глубинах истории» (т. е. в периоде до воссоединения Малой и Великой Руси, когда ещё не было «насильственной русификации»), вводили вместо русских, на поверку оказывались не народными, а польскими. Наиболее яркий пример: изгнание из украинского языка слова «город», объявленного «русизмом», и замена его извлечённым из «глубин истории» словом польского происхождения «місто». Между тем, слово «город» употреблялось в Юго-Западной Руси с давних пор, известно ещё из киевских летописей и зафиксировано во множестве географических названий (Вышгород, Миргород, Ужгород, Шаргород). Таких примеров можно привести многие тысячи (далеко не полный перечень польских заимствований интересующие могут найти в книге А.Железного «Происхождение русско-украинского двуязычия в Украине», К, 1998).

Так что же представляет собой современная «борьба с последствиями русификации»? Не есть ли нынешняя украинизация, по сути своей, попыткой заставить называемых украинцами малороссов забыть своё русское происхождение? В развернувшихся баталиях вокруг языковой проблемы сторонники тотальной украинизации любят разбрасываться оскорблениями, называя своих русскоязычных соотечественников «манкуртами», «янычарами» и т. д. Но прежде чем бросаться такими обвинениями, следует внимательно посмотреть в зеркало! Не странно ли: французы и триста лет назад были французами, поляки — поляками, сербы — сербами и т. д. А про украинцев как особую национальность не слыхал и Тарас Шевченко. Возьмите произведения «Великого кобзаря». Ни в поэзии, ни в прозе, ни в письмах, ни в «дневнике» нет даже слов «украинцы», «украинец». «В ту эпоху, — вспоминал уже о времени накануне революции 1917 года бывший секретарь Центральной Рады М.М.Еремееев, — само название «украинец» было еще каким-то чужим и странным, потому что украинская литература ее никогда не употребляла. Писалось и говорилось: Украина, украинский, даже, очень редко украинка, но термин украинец был в ту эпоху неологизмом, который тяжело входил в жизнь». «Украинцы» до сих пор было неизвестное слово, и теперь оно еще не прошло во все слои общества», — говорил в октябре 1918 года на открытии в Киеве Украинского государственного университета В.К.Винниченко.