К такому же выводу подводит нас и правило св. Павла: всё Писание должно измеряться мерою веры (Рим 12:3-6), а вера всегда обращена к обетованиям. И в самом деле, истина здесь предстаёт перед нами в непосредственной близости. Как для евреев обрезание служило печатью их принятия в качестве народа Божьего и того, что Господь есть их Бог, и таким образом было для них первым, внешним знаком вступления в Божью Церковь, - так и для нас крещение служит знаком вступления в Церковь Господа. Тем самым мы заявляем о своей принадлежности к его народу и о признании Его своим Богом. Отсюда очевидно, что крещение и обрезание состоят в отношении преемственности.
5. Если теперь спросить, надлежит ли совершать для младенцев таинство крещения как принадлежащее им по велению Бога, найдётся ли настолько безрассудный человек, который в ответ будет твердить лишь о воде и видимом обряде, не обращая внимания на духовное таинство? Если же принять в соображение именно его, то крещение несомненно и по праву принадлежит младенцам. Ибо Господь, повелев в древние времена обрезать младенцев, тем самым засвидетельствовал, что делает их причастниками всего представленного в этом знаке. В противном случае следовало бы назвать обрезание ложью и притворством, более того, обманом, что совершенно неприемлемо для верующих. Так что Господь открыто заявляет, что обрезание малого ребёнка служит подтверждением провозглашённого Им завета. Но если договор остаётся тем же, то дети христиан, вне всякого сомнения, участвуют в нём не в меньшей степени, чем дети евреев во времена Ветхого Завета. А коль скоро они участвуют в означаемом, почему у них должно быть отнято таинство, которое есть лишь изображение и знак? Если сравнить внешний знак и Слово, что надлежит считать большим и важнейшим? Поскольку знак играет служебную роль по отношению к Слову, он, разумеется, должен считаться меньшим. Но слово крещения обращено к младенцам; на каком же основании лишить их знака, который есть лишь приложение к Слову? Одного того довода вполне достаточно, чтобы заставить умолкнуть всех возражающих.
Ссылка на то, что для обрезания был назначен определённый день, - лишь пустая отговорка. Верно, Господь не связал нас точным указанием конкретного дня, как Он сделал это в отношении евреев, а предоставил нам в этом вопросе свободу. Тем не менее Он ясно выразил свою волю относительно того, каким образом младенцы должны торжественно приобщаться к его завету. Чего же ещё мы требуем?
6. Однако Писание ведёт нас к более очевидному знанию истины. Ибо несомненно, что завет, который некогда Господь заключил с Авраамом (сказав, что хочет быть его Богом и Богом его потомства), сегодня не менее действителен в отношении христиан, чем был прежде в отношении еврейского народа, и это слово обращено к христианам не в меньшей мере, чем было обращено к ветхозаветным праотцам. В противном случае оказалось бы, что вследствие пришествия Иисуса Христа уменьшилась и оскудела благодать и милость Божья; но говорить и слушать подобные вещи - чудовищное святотатство. И в самом деле: как дети евреев назывались семенем святым [Езд 9:2; Ис 6:13] по той причине, что были наследниками этого союза и были отделены от детей неверующих и идолопоклонников, так и дети христиан на том же основании именуются святыми, даже если только один из родителей является христианином, и отделены от всех остальных свидетельством Писания (1 Кор 7:14). Но Господь, давая Аврааму обетование этого завета, пожелал, чтобы он был засвидетельствован в малых детях посредством внешнего таинства (Быт 17:12). В таком случае чем был бы оправдан наш отказ засвидетельствовать и запечатлеть его ныне, как и в прежние времена?
И пусть не ссылаются на тот факт, что, дескать, в Писании нет указаний на другое таинство для такого свидетельства, кроме обрезания; а оно отменено. Наш ответ готов: для ветхозаветного времени Господом было предписано обрезание; однако и после отмены обрезания остаётся в силе необходимость подтверждения договора, которая касается нас так же, как и евреев. Поэтому нужно всегда быть внимательным к тому, что у нас общего и схожего с евреями, а что различно. Завет у нас общий, основания для его подтверждения схожи. Различие состоит лишь в том, что у них договор с Богом подтверждался обрезанием, а у нас для этой цели служит крещение. Оказалось бы, что если бы данное им свидетельство об их детях было отнято у нас, то пришествие Христа уменьшило Божье милосердие к нам по сравнению с тем, каково оно было в отношении евреев. Но подобное высказывание означало бы великое бесчестье для Иисуса Христа, через которого бесконечная благость Господа шире и изобильнее, чем когда-либо, явилась и распространилась на земле. Поэтому следует признать, что ныне благодать Божья не должна быть более скрытой и менее надёжной, чем под сенью Закона.
7. По этой причине Господь наш Иисус, желая показать, что пришёл не уменьшить, а увеличить и умножить дары Отца, благосклонно принимает и обнимает малых детей, которых к Нему принесли. Он упрекает апостолов за то, что те не хотели пускать к Нему детей, которым принадлежит Царство Небесное, а Он есть путь и врата (Мф 19:13-15) [Мк 10:13-16; Лк 18:15-17].
Но что общего, скажут нам, между этим объятием Иисуса и крещением? Ведь здесь не сказано, что Он крестил их, а только принял, обнял и молился за них. Стало быть, если следовать этому примеру Господа, нужно молиться за младенцев, а не крестить их, раз Он их не крестил. Отвечу: следует несколько лучше поразмыслить над учением Писания, чем это делают подобные люди. Ведь нельзя считать малозначащим желание Иисуса Христа, чтобы к Нему приводили детей, и причину, которой Он его объясняет: ибо таковых есть Царство Небесное. Более того, Он выражает свою волю действием, обнимая детей и молясь за них. Но если можно и нужно приводить детей к Иисусу Христу, почему не позволено крестить их? Ведь оно есть внешний знак, посредством которого Иисус Христос свидетельствует о нашем общении и соединении с Ним! Если детям принадлежит Царство Небесное, как можно отказывать им в знаке нашего вхождения в Церковь и объявления наследниками Царства Божьего? Не допускаем ли мы крайней несправедливости, отталкивая тех, кого Господь призывает к Себе? Отказывая им в том, что Он даёт им? Закрывая перед ними двери, которые Он открывает? И если отделять крещение от того, что сделал Иисус Христос, что должно быть весомее: тот факт, что Иисус Христос их принял, возложил на них руки в знак освящения и помолился за них, свидетельствуя тем самым, что они принадлежат Ему, или же наше свидетельство посредством крещения об их причастности к Божественному завету?
Прочие измышления, приводимые нашими противниками для разрешения этого вопроса, и вовсе безосновательны. Так, они утверждают, что дети, о которых идёт речь, были уже подросшими, так как Иисус говорил: «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне» (Тертуллиан. О крещении, XVIII (MPL, I, 1330)). Но эта отговорка совершенно очевидно опровергается Писанием, где они называются младенцами и малыми детьми, которых нужно было нести на руках (Лк 18:15; Мк 10:13). Так что слово «приходить» следует понимать в смысле «приближаться».
Отсюда видно, что злоумышляющие против истины в каждом слове выискивают повод для искажения смысла Писания.
Другие возражают, что, дескать, здесь не сказано, что Царство Небесное принадлежит детям, а сказано, что таким, как дети. Однако и это лишь отговорка. Если они правы, то почему тогда Господь указывает на принадлежность им Царства Небесного как на причину, по которой дети должны приходить к Нему? Когда Он говорит «пустите детей приходить ко Мне», то явно имеет в виду малолетних детей. А в обоснование своих слов добавляет: «ибо таковых есть Царство Небесное». Только так их и можно понять. Поэтому слово «таковых» («таких») надлежит толковать следующим образом: Царство Небесное принадлежит детям и тем, кто подобен детям.