Гаремные войны за престолонаследие
В Средние века существовало жестокое установление, согласно которому всех сводных и даже родных братьев назначенного султаном наследника безжалостно убивали.
Как пишет Алев Литлэ Крутье:
«Законы о наследовании трона устанавливали, что власть от умершего султана переходит не его сыну, а старшему мужчине из живущих членов семьи. Мехмед Завоеватель, хорошо поднаторевший в дворцовых интригах, сформулировал положения, которыми жила Османская империя на протяжении веков. Эти правила, в частности, позволяли султану умертвить всю мужскую половину своей родни, чтобы обеспечить трон для собственного отпрыска. Результатом этого в 1595 году стало страшное кровопролитие, когда Мехмед III по наущению матери казнил девятнадцать своих братьев, включая младенцев, а семерых беременных наложниц своего отца велел завязать в мешки и утопить в Мраморном море. „После похорон принцев толпы народа собрались возле дворца смотреть, как матери умерщвленных принцев и жены старого султана покидают насиженные места. Для их вывоза были использованы все экипажи, лошади и мулы, какие только имелись во дворце. Кроме жен старого султана под охраной евнухов в Старый дворец были отправлены двадцать семь его дочерей и более двухсот одалисок… Там они могли сколько угодно оплакивать своих убиенных сынов“, — пишет посол Г. Д. Роуздейл в книге „Королева Елизавета и Левантийская компания“ (1604).
В 1666 году Селим II своим указом смягчил суровые уложения законов Завоевателя. По новому указу имперским принцам даровалась жизнь, но до смерти правящего султана им запрещалось участвовать в общественных делах.
С этого момента принцев содержали в кафесе (золотая клетка), помещении, примыкающем к гарему, но надежно изолированном от него.
Вся жизнь принцев проходила вне всякой связи с другими людьми, кроме нескольких наложниц, у которых были удалены яичники или матка. Если по чьему-либо недогляду какая-то женщина беременела от заключенного принца, ее немедленно топили в море. Принцев охраняли стражники, у которых барабанные перепонки были проколоты, а языки надрезаны. Эта глухонемая охрана могла стать при необходимости и убийцами заключенных принцев.
Жизнь в „золотой клетке“ была пыткой страхом и мучением из-за полного неведения всего, что происходило за стенами. В любой момент султан или дворцовые заговорщики могли там всех поубивать. Если принц выживал в таких условиях и становился наследником трона, он чаще всего был просто не готов править огромной империей. Когда в 1640 году умер Мурад IV, его брат и преемник Ибрагим I так испугался толпы, рвавшейся в кафес, чтобы провозгласить его новым султаном, что забаррикадировался в своих покоях и не выходил до тех пор, пока не принесли и не показали ему тело мертвого султана. Сулейман II, проведя в кафесе тридцать девять лет, стал настоящим аскетом и увлекся каллиграфией. Уже будучи султаном, он не раз высказывал пожелание вернуться к этому тихому занятию в уединении. Другие принцы, как упомянутый Ибрагим I, вырвавшись на свободу, пускались в дикий разгул, как бы мстя судьбе за погубленные годы. Служившая фундаментом сераля невольничья система пожирала в „золотой клетке“ своих творцов и превращала их самих в рабов».
Принц мог стать султаном, его могли женить на принцессе из другой державы или на дочери турецкого сановника и отправить в провинцию, подальше от дворца, а могли и просто лишить жизни в интересах соперничающих за престол кланов.
Драме такого рода Жан Расин посвятил свою трагедию «Баязид», написанную под впечатлением рассказов очевидца кровавых событий — французского посланника в Турции графа де Сези. Трагедия была поставлена во Франции в 1672 году и позже стала классической.
В предисловии к трагедии автор счел нужным кратко описать ход исторических событий: «У султана Мурада, или Мурата (Мурад IV — Ш.К.), повелителя турок, завоевавшего в 1638 году Багдад, было четверо братьев. Первый, Осман, был султаном до него и процарствовал около трех лет, по прошествии которых янычары лишили его и престола, и жизни. Второго звали Орхан. В первые же дни своего правления Мурад велел задушить его. Третьим был Баязид, царевич, на которого возлагались большие надежды. До осады Багдада Мурад — то ли из политических соображений, то ли из братской приязни — щадил царевича. Но после того как город был взят, торжествующий султан отправил в Стамбул повеление умертвить Баязида, каковое и было исполнено примерно так, как я изобразил в своей пьесе. Мурад имел еще одного брата по имени Ибрахим, которого презирал за тупость и потому не опасался; впоследствии Ибрахим стал султаном. Ныне царствующий султан Мехмед является сыном Ибрахима и, следовательно, племянником Баязида».
Один их героев пьесы — великий визирь Акомат раскрывает своему наперснику, а заодно и зрителям, тайны борьбы за престол:
Не обошел эту волнующую тему и Осман-бей:
«В серале ведутся такие интриги, каких нельзя встретить ни в одной части света. Каждая женщина там интригует или в свою пользу, или в пользу своих принцев и принцесс, если они у нее есть. Если у нее принц (шах-заде), то она постоянно предвидит в будущем возможность видеть своего ребенка на троне и самой сделаться валиде-султан. Если у нее дочь, ее постоянно мучит и заставляет интриговать забота о приискании выгодной партии для своей султанши.
Здесь мы коснулись чрезвычайно чувствительной струны, которая связана с самым жгучим вопросом, можно сказать, душой внутренней турецкой политики, — вопросом о престолонаследии. Действительно, каждая кадина, имеющая сына, есть претендентка, так как каждый шах-заде может сделаться султаном; поэтому все окружающие его, в особенности же матери, делают себе из его вступления на престол idee fixe, осуществление которой становится целью всей их жизни.
Поэтому каждая кадина и ее двор составляют партию, денно и нощно интригующую и работающую в пользу своего принца. Этот принц является для них идолом, которого они ласкают и берегут с чрезвычайной нежностью и уважением. Арслан, лев — вот имя, с которым эти люди обращаются к своему принцу; так как султан-отец считается львом львов, то само собою разумеется, что его сыновья по праву могут называться львятами. Поэтому кадина никогда не назовет своего сына иначе как арсланум — мой лев: назвать его иначе было бы нарушением придворного этикета.
Так как эти стремления питают все партии, то ясно, что в серале столько партий, сколько претендентов. Каждая из этих партий представляет очаг интриг, отпрыски которых тянутся во все стороны внутри сераля так же, как и вне его, потому что, если жены и принцы стараются привлечь себе партизан, то те, которые стремятся к власти, тоже имеют интерес в том, чтобы приобрести себе поддержку возле падишаха или по крайней мере знать все, что делается вокруг него.
Сказанного мною, кажется, достаточно для того, чтобы объяснить то политическое брожение, которое оттуда распространяется в административные, а подчас даже и дипломатические сферы.
Эти интриги с их разнообразными комбинациями задают, как легко можно понять, много работы женскому населению сераля».