Судья в ответ выступает со своим миротворческим заявлением: «Уважаемые участники процесса! Избавьте суд от ваших политических заявлений. По телевидению, в газетах и Интернете полно ваших высказываний о процессе».

Адвокат Чепурная пытается возразить: «Распространение лжи – это недопустимо для участников процесса, Ваша честь!»

Судья вынуждена поставить ходатайство о распространении лжи на обсуждение.

Прокурор Каверин заходит издалека: «Сторона защиты настаивает на равенстве прав сторон. Но стороны уравновешены в правах, мы в Интернете всё читаем о процессе в статьях под псевдонимом «Любовь Краснокутская». Давайте быть до конца честными, - продолжал прокурор увиливать от сути дела и прикрывать потерпевших от обвинений во лжи, - если кого и призывать к порядку, так это именно сторону защиты! Прошу отклонить ходатайство, так как это личное мнение лиц, его заявивших».

Адвокат Чубайса Коток в поддержке прокурора проявил себя в высшей степени либералом: «У нас открытый процесс, и стороны вправе высказывать свои мнения за пределами судебных заседаний. Суд не может предупреждать о недопустимости каких-либо заявлений».

Все ждали слов Шугаева, но тот вдруг промолчал, решив, очевидно, не давать лишний повод для собственной психиатрической экспертизы.

Ловко увернувшись от обсуждения распространения потерпевшим Чубайсом и его представителями заведомой лжи, именуемой в юриспруденции клеветой, судья подвела итог дискуссии: «Что касается недопустимости разглашения данных судебного разбирательства, то участники процесса не предупреждались о недопустимости их разглашения, и суд не вправе ставить такой вопрос».

Тогда адвокат Квачкова Алексей Першин заявил следующее ходатайство: «Прошу огласить перед присяжными заседателями заключение комиссии экспертов – выводы комплексной психолого-психиатрической экспертизы Владимира Васильевича Квачкова в связи с заявлением Гозмана о его невменяемости».

Прокурор был против наотрез: «Сведения психиатрической экспертизы не подлежат исследованию с участием присяжных заседателей, поскольку они касаются личности подсудимого».

Интересная логика у прокурора. Публично, на всех доступных за хорошие деньги Чубайса радиоголосах и в не менее доступных за деньги Чубайса прочих средствах массовой информации можно вещать, что подсудимые психически ненормальные, резонно предполагая, что при таком массовом информационном давлении это всё равно дойдёт до присяжных заседателей, но нельзя зачитать присяжным заседателям имеющуюся в деле официальную экспертизу о действительном состоянии здоровья подсудимых. Вот уж поистине закон, что дышло. Ведь в материалах предыдущих судебных процессов есть сведения о том, что присяжных знакомили с заключением психиатров из института Сербского, тогда, согласно закону, это дозволялось, теперь, согласно ему же, за это время на буковку не изменившемуся, запрещено. Не потому ли, что судья Пантелеева с прокурором Кавериным, сделав выводы из неудачи своих предшественников обвинить подсудимых в деяниях ими не совершённых, теперь делают всё, чтобы не допустить повторения оправдательного вердикта, закрывая глаза присяжным, затыкая им уши.

Встаёт адвокат Оксана Михалкина: «В соответствии со статьей 339 присяжные заседатели должны будут отвечать на вопрос о виновности подсудимых. Защитой заявлено ходатайство только о вменяемости, которая тесно связана с решением вопроса о виновности. Никаких сведений, выходящих за пределы компетенции коллегии присяжных заседателей, в выводах психолого-психиатрической экспертизы не содержится».

Нужно ли сомневаться, кого поддержала судья? Разумеется, прокурора Каверина, как сестра поддерживает родного брата, даже не очень задумываясь, прав ли он: «В удовлетворении ходатайства адвоката Першина отказать, данные о личности подсудимых, которые содержатся в психиатрической экспертизе, не подлежат исследованию в присутствии присяжных заседателей».

Почему же возникли и тиражируются в средствах массовой информации эти вопросы о душевном нездоровье подсудимых? Может быть, потому что обвинение само понимает всю нелепость происшествия на Митькинском шоссе и пытается списать якобы неудачу якобы покушения на то, что на Чубайса, дескать, напала компания психопатов? Вот и прячут судья с прокурором от присяжных заседателей экспертизы, подтверждающие, что подсудимые находились и находятся в здравом уме и трезвой памяти. А заодно потворствуют тому, чтобы ложь и клевета, благодаря финансовым вливаниям Чубайса, мутной и грязной рекой заливала умы общественности через средства массовой информации.

В судебном процессе, как в театральном действе, есть завязка – оглашение обвинительного заключения, дальнейшее развитие – предъявление вещественных доказательств, экспертиз, потерпевших, свидетелей и, наконец, кульминация – показания подсудимых, после чего наступает развязка в виде приговора суда.

В хитросплетениях обвинения и свидетельств очевидцев именно показания подсудимых расставляют все точки над «i», но только в судах с присяжными заседателями показания подсудимых становятся по-настоящему кульминационным событием процесса, когда народные судьи, пристально вглядываясь в лица обвиняемых, вслушиваясь в интонации их речи, вдумываясь в смысл, анализируя сказанное ими, решают по совести – виновен или не виновен человек в предъявляемом ему преступлении. И это отличает их от судей профессиональных, для которых показания подсудимых – тяжкое скучное бремя, пустой звук, ведь оправданий в «профессиональных» судах практически не бывает.

В процессе по делу о покушении на Чубайса обвиняемым повезло, меру их вины определяют присяжные заседатели, и потому показания подсудимых здесь не являются пустой формальностью.

Первым поднялся давать показания Александр Найдёнов. Статный, рослый, в строгом отутюженном костюме, он подошел к микрофону, тихо кашлянул, единственное, что выдало его волнение, предупредил: «У меня приготовлены показания в письменном виде, Ваша честь. Прошу приложить их к протоколу, а здесь я буду излагать факты в свободном рассказе». Найдёнов начал, как и обещал: «Уважаемый суд, уважаемые присяжные заседатели…» Судья вдруг спохватилась, будто что-то внезапно вспомнив: «Я Вас останавливаю, подсудимый Найдёнов! Прошу присяжных заседателей покинуть зал суда».

После изгнания присяжных судья Пантелеева как ни в чём не бывало обратилась к подсудимому: «Вы свои показания будете излагать в свободном рассказе или оглашать письменный текст?». Сильный ход. В боксе это называется - сбить дыхание противника. Найденов внимательно и молча всматривается в судью. Встаёт адвокат Котёночкина и повторяет то, что буквально минутой раньше говорил сам подсудимый: «Это будет свободный рассказ, который одновременно изложен письменно». «Давайте!» - протягивает руку судья, и Котёночкина передаёт ей отпечатанные листы. И дальше в полной тишине зал долго внимает молчаливому сосредоточенному чтению судьи.

Пантелеева читает вдумчиво, что-то перечитывает, что-то выписывает себе на бумажку, то лоб потрёт, то нос подёргает, разве что фактуру бумаги на зубок не пробует. Зал с любопытством наблюдает творческие муки судьи, понимая, что нарождается нечто новое в отечественном судопроизводстве – цензура!

Наконец штудирование рукописи Найдёнова завершено, судья величественно извещает: «Судом изучен письменный текст Ваших показаний. Суд предупреждает Вас о том, что показания, содержащиеся на первом листе в последнем абзаце об оправдании Вас третьей коллегией суда присяжных, не относятся к фактическим обстоятельствам дела. Абзац, где Вы пишете «я был женат», и заканчивающийся словами «дело развалилось», также не относится к фактическим обстоятельствам дела. На листе пятом информация, содержащаяся в абзаце девятом и десятом, нарушает требования закона о том, что в показаниях Вы вправе ссылаться только на исследованные судом доказательства. Лист 10, абзац третий – это данные о личности подсудимых, в том числе сведения о гибели Вашей жены, не относятся к делу. Подсудимый! Вы отмечаете, какие абзацы необходимо исключить?»